Убить Ланселота

– Кто это? – Секретарь поднял на вошедших усталые глаза.

Пердендози по своему обыкновению сконфузился. Эрастофен молча забрал у него список и протянул секретарю.

– Так, – ожил тот, водя пальцем по строчкам, – Жертвенная дева – одна штука. – Водянистые глазки забегали, пересчитывая девушек. – Наличествует. Далее: герой-спаситель – одна штука. Но здесь написано: Гил-Ллиу.

Эрастофен нагнулся к уху секретаря и зашептал.

– Понимаю, – кивнул тот. – Как всегда, в последний момент… Ладно, проходите.

Будущих участников мистерии отвели в приемную. У Хоакина зарябило в глазах: зеленые, красные, синие и золотые шелка драпировок переливались, словно конфетные обертки. На столике лежала кипа гравюр. Стрелок принялся их листать.

– Ух ты! – поразился он. – Никогда не думал, что у Буррехта столько «Меланхолий». А вот и «Дурачество глав пса» Вошха. Поразительно.

Лизу трясло. Она сложила руки в молитвенном жесте, затем сжала кулаки. Нервно прошлась по приемной взад-вперед.

– Волнуешься? – спросил Хоакин. Как-то так само собой получилось, что они перешли на «ты».

– Еще бы. К этому дню я готовилась всю жизнь.

– Я тоже волнуюсь, сам не знаю почему… А каково это – быть жертвой? – спросил вдруг он.

– Трудно объяснить… Я ведь ничего другого не умею. Говорят, Бахамот убивает сразу. А вот тугрегский Варклап любит поизмываться. – Лиза говорила отрешенным голосом. Так говорят о чем-то далеком, неважном, что напрямую говорящего не касается. – А птица Рух поднимает тебя в небеса и роняет. Но потом ловит – и так много раз. Моя лучшая подруга из-за этого не стала жертвенной девой. Она боится высоты.

– Я тоже боюсь высоты. – Глаза Хоакина затуманились воспоминаниями. – Поэтому в детстве лазал по самым высоким деревьям. И скалам. Назло собственному страху.

– Хок, – Лизин голос дрогнул, – ты же не побежишь прямо сейчас искать шарлатана?

Стрелок опустил глаза. Именно так он и собирался поступить.

– Я не знаю… Не люблю официальщины. А после коронации Фероче будет не до меня.

– Не уходи, Хок. Пожалуйста! Это же мое первое жертвоприношение. Я так хочу… – «…чтобы ты был рядом», – неожиданно для себя самой подумала она. А вслух произнесла: – Чтобы все прошло удачно.

– У тебя получится. Летиция – лучшая жертвенная Дева на Терроксе. А ты ее лучшая ученица, иначе она бы тебя не взяла.

– Правда?!

– В Деревуде я всегда брал на дело лучших учеников.

В последнем Хоакин не был уверен. Он не помнил своей разбойничьей жизни, а книга давала слабое представление о реальности. Но Лизу его слова успокоили.

– Спасибо, Хок. Вот чудо: я уже не волнуюсь! Почти.

Распахнулась потайная дверь за драпировками, и пошел деловитый Эрастофен.

– Госпожа Фуоко, следуйте за мной. Вам надо подготовиться к встрече с чудищем. А вы останьтесь, господин герой. За вами я вернусь позже.

Румянец сошел с лица Лизы.

– Уже?

Она пошатнулась и схватила Хоакина за плечо.

– Не бойся, – шепнул стрелок, – я с тобой. Ни пуха ни пера!

– К зверю, – ответила Лиза и, не оглядываясь, зашагала следом за альбиносом.

Зеркала.

Панели орехового дерева.

Люстры, несущие гроздья колдовских огней.

И вновь зеркала.

Целое море зеркал.

Мозаичные полы уходили вдаль сверкающими тропами. Багровые дорожки вились и вились без конца, превращая дворец в настоящий лабиринт. Отражения множились, и скоро Хоакин перестал понимать, где он и кто он. Если бы не фея, которую иллюзиями с толку не собьешь, он бы давно уже заблудился.

Фея почему-то сердилась на стрелка.

– Да в чем дело, Маггара? – не выдержал Хоакин. – Что тебе не нравится?

– Она тебе верила. Она ждала твоей поддержки, твоего одобрения, а ты ее бросил.

– Не бросил, а отпустил готовиться к ритуалу.

– В пасть чудищу. Молодец. Умница, Хок.

Обвинения Магтары были несправедливы и обидны: именно на такие слова отвечать труднее всего. Хоакин умолк в растерянности.

Как вы упрямы, сударь, как упрямы! —

запела Маггара.

Меня упреки ваши ранят тяжко. Любви прекрасной благородной дамы Вы недостойны. Ах, наивная бедняжка!

– Но…

Вы, сударь, слепы! Да! Да! Да!

– О боже…

В груди у вас осколок льда, Похоже

– Маггара, стой!

Вы, сударь, наломали дров немало.

Уйдите прочь. Довольно! Хватит! Я устала!

Кто спорит с женщиной, сокращает себе жизнь.

– Хорошо, хорошо, я виноват. Исправлюсь. Куда дальше?…

– Налево. Видишь дверь со знаком нижних миров? Устроим привал.

Знак, о котором говорила фея, походил на стилизованное изображение лохани. Внутри комната сияла непривычной белизной. Посредине стояла огромная мраморная ванна. Два крана, коврик в пупырышках, занавесь из бамбуковых реек.

И ни малейшего намека на окна. Мертвенный белый спет лился из волшебного шара над головой.

В кармане застучала табакерка. Стрелок щелкнул крышкой, и саламандра выбралась на волю.

– Ох! – Огненная змейка скользнула по белым плиткам. – Роскошь! Блеск!

– Инцери, веди себя прилично.

– Ага, щаз. – Ящерка разбежалась и заскользила по кафельному полу, как на коньках. – Волшебный дворец шарлатана! – взвизгнула она.

Кто-то снаружи подергал ручку, но, убедившись, что дверь заперта, ушел.

– Зря мы ушли из приемной, – вздохнул Хоакин. – Эрастофен обещал рассказать что к чему.

– Это была твоя идея – уйти.

– Разве? Хорошо, хорошо, моя. Не спорю. – Он деланно нахмурился. – Что будем дальше делать?

– Не знаю.