Убить некроманта

Я не знал, что с таким делать. Не читал и не слышал. Я почувствовал только, что поток Дара сейчас повернёт назад. И тогда мы с Питером умрём — от моего собственного отражённого удара. На понимание ушло неизмеримое человеческой мыслью мгновение — даже вздохнуть не было времени.

Но то, что случилось потом, произошло гораздо быстрее любых произнесённых слов — даже слов, произнесённых про себя. Я не успел понять, что, собственно, произошло и что это за звук. Свист и стук. И волна смерти ушла куда-то выше и левее, где ветки деревьев скорчились и затрещали, а монах грохнулся навзничь на трупы солдат.

Наступила тишина, которую я еле расслышал за ударами крови в ушах. Дар постепенно ушёл, как вода с отливом. Стало холодно. Я с трудом сообразил, что все закончилось. И услышал голос Питера:

— Здорово попал, да?

Я помотал головой.

— Кто, куда?

Питер спрыгнул с замершего чучела своей лошади и присел у ног моей. Я тоже спешился.

Сумерки любили Клода. Его тело не рассыпалось прахом, не ссохлось в мумию, даже седины было не видно в светлых волосах — только лицо стало старше в смерти. Осунулось, появились морщины, глаза запали… Блонды, мокрые от росы, прикрыли кисти рук, когда-то безупречные, теперь — сведённые судорогой, с длинными кривыми когтями, вцепившимися в траву. Смерть никого не красит.

Странно видеть убитого вампира и горько. Вампиры слишком ассоциируются с бессмертием. Вампир не может тебя оставить. Я помнил, как после очередного боя в Перелесье Клод с усмешечкой выдернул стрелу из груди, из того места, где у людей сердце, и посетовал, что ему испортили любимый камзол. Как это — Клода убили?

Я забыл про монаха. Про всё забыл. Я смотрел, как Питер плачет и гладит труп Клода по щеке. Я вспоминал, сколько неописуемо тяжёлых дорог прошёл вместе с этим вампиром, сколько смертей, — и медленно осознавал, до какой степени он был мне дорог. Как это — Клод умер? Вечный… Не может быть. Я собирался состариться в его компании и знал, что его юное лицо никогда не изменится. У меня не умещалась в сознании эта потеря.

Вампиры — друзья, которые тебя никогда не бросят. С тех давних пор, как я познакомился с Оскаром, я видел их вечно молодые лица, и их бессмертие было постулатом моей веры. Ну как это — Оскар умрёт? Или Агнесса… Или Клод…

Какой ужас…

Питер посмотрел на меня мокрыми глазами, спросил:

— Он уже не встанет больше, да? Он совсем… совсем мёртвый?

Я обнял его за плечи. Я думал о том, что ощутил Оскар, когда мир подлунный оставил его младший и один из его любимых учеников.

— Да, — говорю, — совсем мёртвый. У вампиров, как и у людей, есть души — если душа отошла, то вернуть её не в моих силах. Скелеты и чучела я подниму снова, а Клод… Питер, мальчик, что ж я теперь буду делать?

Питер ткнулся лицом мне в грудь, пробормотал:

— Старая сволочь, монах хренов, в рот ему дышло…

И тут я вспомнил.

— Питер, — говорю, — он убил Клода, правда, а мы-то почему живы?

Питер поднял голову — с той странной полусочувственной миной, означающей, что я не понимаю некую, по его разумению, простую вещь.

— Так ведь он-то тоже, гад, помер, государь, — говорит. — Монах-то был человек, верно? А люди — они мрут, если им закатать ножик в переносицу. Вот он и помер, в лучшем виде. Не успел доколдовать, сука.

— Ты швырнул в него нож?! — говорю. — Ты?! Так просто?! Но как ты смог? Ведь слуги Роджера и не дёрнулись, я думал — живых нашим Даром просто парализовало…

Питер пожал плечами.

— Может, их-то, — говорит, — и парализовало с непривычки. Я, пока не привык к вашим этим… чарам, тоже вроде как ошалевал слегка, но у меня-то уж было время притерпеться. Я бы раньше его прибил, и Клод бы остался цел — так ведь за солдатами прятался, падла. И зыркал на меня. Надо было наверняка, чтоб он меня первый не грохнул, — так я долго момент выбирал…

Да, подумал я, резонно. И вдруг почувствовал, что совершенно не могу дышать. Мне показалось, что это — приступ кашля.

Я уже забыл, как плачут.

Мы с Питером знали предубеждение жителей Сумерек против погребения. Ясно — если гроб долгое время служил тебе опочивальней, дико представить его себе в качестве последнего пристанища. Поэтому мы сделали то, что доставило бы душе Клода удовольствие, — предали его тело огню.

Удивительно, как быстро и чисто — как бабочка, влетевшая в огонёк свечи. Трупы людей так не горят. Пустая оболочка, тень Сумерек — вспыхнула, погасла, и ночной ветер унёс пепел. Это сожжение не сняло тяжести с души, но появилось смутное чувство правильности и покоя. И мы смогли рассмотреть стоянку монаха и обыскать его труп.

Клод угадал: шатёр оказался действительно вышитым изнутри защитной каббалой против Приходящих В Ночи. Эти знаки я знал. Вампиры их терпеть не могут, поэтому я никогда не воспроизводил эту гадость. Оскар говаривал, что защищающиеся от Проводников накликают на свою голову грязную смерть, и в случае со старцем это оказалось правдой.

Кроме знаков защиты я нашёл в шатре чудесное Священное Писание, молитвенник чистого древнего письма с белыми рунами на переплёте и несколько разных амулетов — против разных порождений Сумерек, но главным образом — против вампиров. Старец, похоже, терпеть неумерших не мог — вероятно, Сила вампиров каким-то образом его ослабляла. Клод причинил монаху серьёзное неудобство, когда в последний раз прикрыл меня, отдавая мне Силу во время поединка.

И он отомстил вампиру. Сучий потрох.

Важного гостя и союзника Роджера охраняли пятнадцать человек. Все эти бедолаги были совершенно не готовы к приятным ощущениям от ментального сражения двух ведьмаков — и погибли поголовно, в чём в конечном счёте Роджер был виноват больше меня и монаха, вместе взятых.

Тело старца оказалось с ног до головы обмотано шёлковыми ленточками с вытканными на них охранными знаками — куда там моему панцирю! А в руке у него мы нашли ту чудовищную штучку, которая едва не закончила наши земные пути, — золотой диск, гравированный Святым Словом и прожжённый насквозь каплей крови демона. Я едва заставил себя прикоснуться к этому. Даже думать не могу, откуда монахи раздобыли такую исключительную мерзость. Не стал бы использовать такое даже против заклятого врага — надо совсем себя не уважать, чтобы применить вот это и с лёгкой душой называть себя монахом, святым человеком и белым магом.

Святость, на мой взгляд, нечто совсем иное, чем отказ от любовных утех и соблюдение постов. Но у Святого Ордена на это имеется личная точка зрения. Отцы считают, что главное условие святости — втаптывание в грязь собственной природы. Ну, Бог им судья.

Метательный нож Питера вошёл монаху в лоб, как в тыкву — глубоко и мягко. Точно между бровей. И Питер его выдернул, обтёр и забрал с собой — он серьёзно относился к оружию, которому доверил жизнь. Прелесть был Питер, прелесть. Кого бы хватило на такое отчаянное дело… Да уж, только моего милого лиса, к личному списку злодеяний которого добавилось убийство святого человека.

Возможно, всем моим друзьям и возлюбленным гореть в аду, но я не променял бы вечные муки в их замечательной компании на рай в одиночестве. И по-прежнему плевать я хотел на предрассудки.

Поднять гвардейцев и лошадей было самым пустым делом. Заодно я поднял и солдат Роджера — сделать ему приятное при встрече. Потом мы залили тлеющий костёр и покинули место бойни. Старосте ближайшей деревни, куда мы добрались к утру, я приказал послать человека в монастырь, из которого притащился монах. Сообщить его братии, чтобы они забрали своего святого старца, если он им нужен. Впоследствии я передал настоятелю его амулеты, книги и защитные знаки — всё, кроме той поганой вещи, с помощью которой монах отразил мой удар. Эту дрянь я закопал. Очень глубоко, в очень тайном месте — надеюсь, её найдут не скоро, я хорошенько прикрыл её каббалой.