Убить нельзя научить. Пять книг

Один за другим десятки вражеских воинов обугливались и рассыпались в прах без участия Мастгара.

– Малитани! Малитани! Малитани! – завопили крипсы, и плотное кольцо их разорвалось. Отряд Езенграса с Вархаром вырвался из оцепления.

Спустя несколько дней ректор перевел мне истошные крики крипсов. Они нарекли меня «Богиня огня и Хаоса». Что-то мне это напоминало…

Ахнуть не успела, как меня и проректора подхватили таллины, унесли за ворота Академии.

25

…В самую высокую башню, над главным зданием, вел только один лифт. Здесь, надо всеми обитателями Академии, почти в облаках, работали медики.

Я неслась в больничное отделение, не чуя ног, задыхаясь от волнения, боясь не успеть. Как он там? Жив ли? Сильно ли ранен?

Между пальцами проскальзывали молнии, вспыхивали огоньки.

Как же быстро я вошла в полную силу!

Старшекурсники, что выносили нас с Вархаром с поля брани, дружно обсуждали «расцвет» моих способностей. Шептались, что на Перекрестье такое случается сплошь и рядом. Но только спустя несколько лет работы или учебы в Академии.

Наверное, так подействовал страх за мое несчастье, за моего варвара. Или ярость при виде крипсов. А может, и то и другое.

Я не только управляла электричеством, огнем и магнитным полем, как рукой или ногой. Я наконец-то научилась работать с информационным полем! Брала любые доступные для чтения сведения, а не только те, от которых хотелось плакать и смеяться одновременно.

Лифт взлетел до пятисотого этажа в одно мгновение. Даром что и до двухсотого в других корпусах приходилось ехать бесконечно долго. Хотя… Чему я удивляюсь? Чудо-лифт срочно доставлял пациентов к врачам, а врачей – к пациентам.

Перекрестье холла, один в один как на всех этажах вузовских корпусов, задержало меня на секунды.

На дверях висели таблички. «Кафедра исцеления и врачевания». «Больничное отделение».

Я бросилась в больничное отделение. Изо всех сил дернула ручку – и та оплавилась от огненного касания, бесформенным куском бронзы осталась в ладони. Отбросив его в сторону, я ворвалась внутрь отделения.

Разряды, потрескивая, скользили между пальцев, на ладонях плясало пламя.

Пока не успокоюсь, так и будет – пришла информация.

Я точно знала куда идти. Самая дальняя комната, за дверью, увитой рельефными узорами. Вьюны сплетались и цвели, символизируя жизнь.

Внезапно сзади окликнул Езенграс, задержал со своими новостями. Как будто они не могли обождать? Как будто он не нашел лучшего времени?

Я выслушала ректора в пол-уха и рванула вперед. Еще немного! Еще несколько шагов!

У двери в палату я притормозила, тяжело переводя дух.

Вдохнула поглубже, словно ныряла в прорубь, и вошла.

В самом центре комнаты, на постели, где легко раскинулись бы еще трое воинственных скандров, лежал Вархар.

В зеленой пижаме, прикрытый голубой простыней. Такой бледный. Такой неподвижный. Посиневшие губы, впалые глаза.

Я сглотнула слезы и бросилась к кровати своего наказания.

Разряды исчезли из рук, погасли шальные огни. Влага обожгла глаза, защекотала щеки.

Невдалеке от кровати спорили два главных медика Академии. Мастгури и его первый помощник – сальф Либорт Эйль. Либорт нарезал громадные круги. Как всегда, когда нервничал, вдруг поняла я.

Мастгури застыл, сложив руки на животе, и следил за коллегой так, как следит смотритель зоопарка за новой, любопытной зверушкой.

– Я сильнее, я и буду исцелять! – выпалил Либорт, слегка притормозив, и тотчас припустил в другую сторону.

– Ты сильнее, а я умнее, – парировал Мастгури, не сдвинувшись с места. – Я лучше управляю энергией жизни.

Я переводила взгляд с них на Вархара. Казалось, перепалка медиков может стоить проректору жизни. Казалось, каждую секунду синие круги под глазами моего несчастья темнеют, губы бледнеют, а кожа истончается. Я бросилась к медикам, собираясь вставить им мозги на место, даже если для этого потребуются все силы Малитани. Разряды заискрили между пальцами, ладони вспыхнули факелами, у висков зависли шаровые молнии.

Но знакомый, грубоватый голос осадил Мастгури и Либорта раньше меня.

– А ну цыц! – в комнату неторопливо вошел Езенграс.

Только-только загудевшие, лампы у потолка умолкли от его оклика первыми.

Ветер затих за окном вторым – лихой посвист его оборвался, словно выключился.

Третьими замолкли академические медики.

И лишь потом потухло пламя в моих ладонях, пропали разряды, исчезли шаровые молнии.

– Лечит Либорт. Мастгури, у тебя есть срочные дела, – скомандовал Езенграс. – И не стыдно вам выкобениваться, когда Вархар в таком состоянии?

– Он не умрет, – парировал Либорт. – Он не умирает, – поправился то ли для меня, то ли для ректора.

– Еще бы! – оскалился Езенграс. – Если он умрет, я привяжу вас к койкам в отделении для тяжелых симулянтов. А потом вдосталь поиграю на нервах электроукалыванием. Ах, не-ет! – От нынешней улыбки Езенграса умерли бы от разрыва сердца десятки, сотни акул и все динозавры Юрского периода разом. – Я отдам вас Малитари, – и ткнул в меня пальцем.

Врачи посмотрели так, как еще недавно, в холле возле нашей кафедры, смотрели на Мастгури главари драчунов.

Главврач бочком отошел от кровати Вархара, Либорт тем же макаром приблизился.

Задрал пижаму моего несчастья, приподнял скороспелую повязку, и я отвернулась.

В груди бешено бухало, в ушах стоял звон. Я не хочу его потерять. Да, вот такого вот варвара, вот такого бахвала, вот такого нахала. Да, вот такого безобразно, вопиюще невоспитанного скандра! Я не хочу потерять его! Со всеми недостатками, достоинствами, мне дорог этот мужчина.

И пока я ценой титанических усилий приводила себя в чувство, Либорт проворчал:

– Даже повязки не умеют накладывать. Тоже мне, военные медики. Чему я их только учу! Сдам, сдам Мастгури на опыты…

В его голосе мне отчетливо послышалось облегчение. Но поверить было слишком страшно, рискованно. Вдруг мне только показалось? Вдруг я обманываю себя? Чего стоит интонация врача, который отдает начальнику студентов на сеанс безграничного исцеления электроукалыванием?

Чего стоит интонация любого врача из любого мира? За свою работу, за свою жизнь медики видят такое… что если бы все еще переживали за пациентов, давно бы слегли с инфарктом.