Убить Зверстра

— … работаю в морге, — спокойно тек мой голос. — На самом деле я студентка, учусь в мединституте, а там — только подрабатываю, — продолжала я настаивать на достоверности выбранной версии. — У старушки при себе был только рецепт, — далее я излагала содержание рецепта, подписи, надписи, печати.

Когда, наконец, до нее дошло, о чем я толкую, я спросила, не помнит ли она подростка И. Я. Васюту.

— Помню, конечно, но по телефону ничего сообщать не собираюсь. Приходите ко мне на работу с официальным письмом, и мы поговорим.

— Какое письмо? Ну что вы усложняете? Я по своей инициативе хочу помочь в установлении имени покойной, а вы… Ведь ее кто-то ищет, а без этих сведений никогда не найдет.

— Приходите ко мне на работу, — заладила она.

Что ж, тоже правильно. Сколько в городе И. Я. Васют шестнадцати лет от роду? Думаю, не очень много. Конечно, я бы его нашла и другим путем. Но этот, через Лысюк, короче.

Делать нечего, придется ехать. Мы договорились о встрече, и я вернулась в палату, где теперь Дубинская заботливо потчевала Ясеневу домашними припасами и рассказывала о своей дочери.

— … и остался жить у нее, — закончила она фразу и осеклась, увидев меня.

Мне не было дела до проблем с Алиной Ньютоновной, меня больше заботило то, чем мы занимались с Ясеневой.

— Вы не хотите прогуляться на свежем воздухе? — это я предложила Дарье Петровне.

— Как дела? — она еще перебирала, идти гулять или не идти, и связывала это с моими розыскными успехами.

— Голова еще цела, — ответила я словами ее придурковатого гения.

— Тогда вперед.

Не раз я уже упоминала, но так до конца самой в это не верится — погода в конце февраля переменчива. Три дня Ясенева не выходила на улицу, и теперь, ступив в чавкающую снежно-водянистую жижу, невольно воскликнула:

— Такой снег пропал!

— Ничего, — утешила я ее. — Синоптики пообещали, что температура пока повышаться не будет, а дня через два-три так даже усилятся морозы.

— Хорошо, если через два-три.

— Чем? — я не понимала ход ее мыслей, поэтому и спросила.

— Вода успеет уйти в землю, а снег отфильтруется и прикроет ее слоем, защищая от образования льда в почве.

— О! Чувствую влияние большого знатока сельскохозяйственных проблем, ветеринара-строителя мадам Жанны.

— Чуча! — засмеялась Ясенева. — Ты забыла, что это я родилась в деревне и росла там до восемнадцати лет, а не Дубинская. И вообще, что это за тон?

Пришлось признаться, что я зарываюсь и заслуживаю выволочки, но, зная снисходительный нрав поэтессы Ясеневой к выпендрежной молодежи, очень надеюсь, что таковая не последует. Тем более что в работе я добросовестна и неутомима.

— Значит, завтра ты встречаешься с Лысюк, — задумчиво констатировала она. — Во сколько?

— В десять утра.

***

В кабинете сидела особа трудноопределяемого возраста, где-то между тридцатью и пятьюдесятью годами. Невысокая, средней полноты. Обращала на себя внимание крупная голова с короткой стрижкой. Светлые волосы естественного окраса были крайне жидкими, и сквозь их торчащие кустики просвечивала розовая лоснящаяся кожа.

Лысюк сверкала очками, за которыми трудно было разглядеть глаза, но мне это и не надо было.

— Это я вам вчера звонила. Извините, конечно. Меня зовут Ира, — начала я ломать комедию.

— Зачем вам Васюта? — резко спросила Лидия Семеновна, не обращая внимания на мою вежливость.

— Возможно, он нуждается в помощи, если умершая, например, его бабушка или какая другая единственная родственница.

— С ним все в порядке, а тем более с его бабушкой. Что вы задумали? — начала она наступление. — Зачем морочите мне голову?

— Это ваш рецепт? — больше я не изображала простушку, а в свой вопрос вложила скрытое обвинение в чем-то нечистом, короче, решила не церемониться с этой овечкой.

— Да. А что?

— Он найден в кармане умершей. Как он к ней попал?

— Не-е, не знаю. А кто умер?

— Это мы и пытаемся установить. И в свете сказанного, как не трудно убедиться, это как раз вы морочите мне голову, а не я вам. Подумайте также над тем, что старушка могла умереть и не по собственной инициативе, может, ей помогли в этом. А? Кто этот подросток? Где его искать? Почему вы скрываете правду?

— Почему я… то есть почему вы обратились ко мне?

— Меня интересует, как рецепт попал к пострадавшей. А рецепт выписали вы. Так?

— Да.

— Ну, вот. Конечно, можно найти мальчишку и по другим каналам, но тогда с вами буду говорить не я и не здесь, а официальные лица и в другом месте. И разговор они начнут совсем с другого вопроса, — я сделала многозначительную паузу.

— С какого?

— О вашем участии в этом деле.

— Какое участие? Этот рецепт я лично отдала в руки Ивану.

— Ивану?

— Ване Васюте. Я была у них дома, по вызову. У него был жесточайший бронхит.

— С кем живет? Где? Он до сих пор болеет? — посыпались из меня вопросы, как будто я только то и делала раньше, что допрашивала полулысых женщин, лысючек.

— Теперь уже нет, ведь прошло две недели.

— Точнее, десять дней.

— Пускай. Но он уже посещает школу, — она замолчала и выжидательно посмотрела на меня.

— Ну? — деликатно напомнила я о других вопросах. Девушка оказалась понятливой.

— Бабушка с ними живет.

— Отец, мать?

— Да, он у них один.

— Что за мальчик?

— Хороший ребенок. Занимается, правда, посредственно, но это потому что не дано. Хотя он старается, много просиживает над уроками.

Я молчала.

— Еще что-то? — Лидия Семеновна переменила опасливость на отвагу.

Теперь она задешево сдавала мне своего пациента все с тем же видом истово исполняемого долга. О, люди!

— Конечно, мне по-прежнему нужен его адрес.

— Ах, — она по-старушечьи приложила руку ко лбу. — Видите ли, они живут рядом со мной. Мне не хотелось бы… Соседи.

— Портить отношения? — догадалась я, она кивнула. — Я им не скажу о нашем разговоре. Вы забыли? Ведь я могла найти его по официальным каналам.

— Спасибо, — скомкано проговорила она. — Когда, вы говорите, умерла женщина?

Я назвала дату.

— Ага, — она еще раз взглянула на рецепт и протянула его мне, дополнительно указывая на многострадальную бумажку пальцем другой руки. — Этот рецепт я выписала на следующий день после того, как была у них по вызову, — она заискивающе посмотрела мне в глаза, вызвав недоумение переменами своих настроений. — Мальчик был тяжело болен, он не мог сделать ничего дурного.