Убить зверя

– Меня зовут Егор Павлович… – буркнул старик.

– Вы близкий родственник госпожи Велиховой? – продолжил свои расспросы Опришко.

– Этот факт имеет какое-то значение? – ответил вопросом на вопрос Егор Павлович.

– Имеет. И немалое, – неожиданно вступил в разговор Кирюхин; он говорил густым басом и немного в нос. – У нас сейчас идет деловой разговор, который посторонних не касается.

– Вениамин Аркадиевич хотел сказать, что… э-э… необходимо соблюдать конфиденциальность… – заблеял Опришко, чтобы как-то сгладить грубый выпад своего босса. – Сами понимаете – большие деньги, большие проблемы…

– И сколько они предлагают? – Егор Павлович обернулся к актрисе, которая неприкаянно маялась возле серванта.

– Двадцать тысяч… долларов… – тихо ответила она.

– Всего-то? – Старик недобро покривился. – Щедрые, однако, господа…

– Товарищ не понимает… – снова пробасил Кирюхин – на этот раз угрожающе. – Вам не кажется, что здесь кто-то лишний? – спросил он сквозь зубы, обращаясь к двум своим наперсникам.

Опришко с деланной скорбью потупился, а крепыш слегка наклонился вперед, готовый немедленно выполнить любое приказание босса. Теперь его глаза уже не бегали; они застыли на бесстрастном лице, словно две льдинки, и их выражение не сулило старику ничего хорошего.

Грей появился бесшумно, будто вырос прямо из паркетного пола. Егор Павлович оставил пса в прихожей, и нежеланные гости не знали о присутствии волкодава в квартире. Старик даже не думал его звать, но волкодав, похоже, интуитивно почуял угрозу, исходившую в этот момент от зловещей троицы. Грей остановился рядом с крепышом – где-то в двух шагах – и, глядя на него угрюмым злобным взглядом, беззвучно обнажил клыки. Медленно повернув голову в его сторону, парень мгновенно побледнел до синевы. Он сначала испуганно дернулся, будто намеревался вскочить и убежать. Но затем благоразумие взяло верх, и крепыш так и застыл в нелепой позе с глупым выражением на потерявшем жесткость черт лице.

– Эта квартира стоит более ста тысяч. И вам это хорошо известно, – как ни в чем ни бывало продолжил разговор Егор Павлович.

– Уберите пса, – процедил сквозь зубы Кирюхин.

– Странные вы люди – то я вам сначала пришелся не по нутру, теперь собачка мешает. Он побудет с нами – для паритету. Грей! – старик глазами указал волкодаву на его место.

Пес неторопливо отступил и сел возле Ирины Александровны, продолжая пристально наблюдать за незваными гостями.

– Ничего себе собачка… – пробормотал Опришко.

– Так на чем мы остановились? – невинно улыбаясь, спросил Егор Павлович.

– Дело не в том, сколько квартира стоит, а столько за нее дадут, – досадливо морщась, сказал Кирюхин.

Похоже, теперь его уже не волновал статус старика. Директор "Абриса" набычился и смотрел на Егора Павловича с таким видом, будто собирался его съесть.

– Верно, – легко согласился старик. – Однако, как вы уже убедились, Ирину Александровну совершенно не интересует не только разговор о цене, но и ваше предложение в целом. Квартира не продается, господа. И я думаю нам больше не стоит толочь воду в ступе, беседуя, как выяснилось, на отвлеченные темы.

– Напрасно… – злобно прошипел Кирюхин.

– Что именно? – посмотрел прямо ему в глаза Егор Павлович.

– Напрасно вы не соглашаетесь на наши условия. Как бы Ирине Александровне и вам не пришлось об этом пожалеть…

– Возможно. Однако вам, достаточно молодому человеку, наверное, неизвестно, что вся человеческая жизнь соткана из сожалений. Мы постоянно вспоминаем с досадой про упущенные возможности, но, увы, время вспять не повернешь. Так что в нашем возрасте одним раскаянием больше, одним меньше – все едино.

Никто не в состоянии прозреть будущее. Ирина Александровна не хочет продавать квартиру вовсе не из вредности или потому, что вы ей предложили такую мизерную сумму. Она прожила здесь большую часть своей жизни, в этих стенах хранятся воспоминания, которые ей дороги, так оставьте ее в покое, не берите грех на душу, строя разные козни. У вас ведь тоже есть матери и родные гнезда. Подумайте и представьте своих родителей на месте Ирины Александровны. Сегодня вы богатые, сильные, уверенные в себе и своих возможностях. Но неизвестно как будет завтра. И никто не даст гарантий, что в один прекрасный день к вашей матери, господин Кирюхин, не придут похожие на вас бизнесмены и не предложат то же самое, что вы предлагаете Ирине Александровне. Подумайте над моими словами. И извините, если что не так. Мы люди маленькие…

Кирюхин переваривал услышанное не менее трех минут. Наконец он резко встал и направился к выходу, что-то буркнув на ходу – наверное, попрощался. За ним потянулись и остальные двое. Голубоглазый Опришко, натянуто улыбаясь, даже поклонился актрисе, но в его движениях уже не было изящества и приторной элегантности. Их проводил только Грей. Он вышел в прихожую и стоял там до тех пор, пока не раздался щелчок замка входной двери.

– Спасибо… – тихо сказала Ирина Александровна, с любовью глядя на старика. – Я бы сама так не смогла…

– Плохо, – угрюмо сказал Егор Павлович. – Очень плохо…

– Что ты имеешь ввиду? – встревожено спросила актриса.

– Они тебя не оставят в покое. Это не люди, это моральные уроды. Им наплевать на совесть, честь, сострадание. Я уже встречал таких. В споре с ними действенен только один аргумент – пуля в лоб.

– Что ты такое говоришь!? – всполошилась Ирина Александровна. – Выкинь эти глупости из головы!

Она с испугом глядела на Егора Павловича, который стоял напряженный, как струна. В глазах старика, обычно добрых и ласковых, бушевало холодное пламя, а от его фигуры явственно исходили угроза и жестокость. Таким Егора Павловича актриса видела впервые.

– Извини… – покаянно опустил голову старик. – Наверное, я чересчур переволновался…

Неделя прошла без особых происшествий. Никто не тревожил ни Ирину Александровну, ни Егора Павловича. Слежки тоже не было, хотя старик не мог поручиться, что за ним не наблюдают более профессионально, чем прежде. И однако дурное предчувствие не покидало Егора Павловича ни днем, ни ночью. Чтобы хоть немного обезопасить Ирину Александровну, он предложил ей пожить какое-то время у него, на что актриса с радостью согласилась. Похоже, ей было неуютно и страшно жить одной в четырех стенах. Егор Павлович мог и сам перебраться в ее квартиру, она приглашала и даже настаивала на этом, но он должен был закончить срочный заказ на резные панели, а потому работал в своей мастерской с раннего утра до ночи.

Это были удивительные дни. Старик колдовал над верстаком, Ирина Александровна тоже сидела в мастерской, в кресле-качалке, что-то читая или рукодельничая – она вязала Егору Павловичу шарф, а Грей, блаженно потягиваясь и добродушно щурясь, лежал в углу на куче стружек и с каким-то странным интересом наблюдал за хозяином и его подругой. Ему было внове такое прибавление к их дружной компании двух бирюков, и пес еще не знал, как относиться к этому событию. Он чувствовал, что его хозяина снедает тревога, но пока не мог определить чем она вызвана. Это с одной стороны тревожило Грея, а с другой ставило в тупик – аура умиротворенности, возникшая в квартире старика после появления в ней Ирины Александровны очень нравилась волкодаву, который ощущал волны добросердечия всеми фибрами своей собачьей души. Дни пролетали как один миг, ночи были наполнены странной негой, а прогулки превратились для Грея в праздник: старик обычно шел чинно, не спеша, и нередко предоставленный самому себе пес откровенно скучал, а Ирина Александровна бегала с ним наперегонки, заставляла приносить брошенные сухие ветки (что волкодав делал с удовольствием) и ходить по бревну, переброшенному через канаву.