Убивец

– - Если, -- говорит она, -- есть на свете сколько-нибудь правды, мы ее для тебя добудем. Век тебя не забуду!
– - И точно не забыла. Сам знаешь суды-то наши... волокита одна. Держали бы меня в остроге и по ею пору, да уж она с мужем меня бумагами оттуда добыли.

– - А все-таки держали в остроге?

– - Держали, и даже порядочное время. Главная причина -- через деньги. Послала мне барыня денег полтысячи и письмо мне с мужем написали. Как пришли деньги эти, и сейчас мое дело зашевелилось. Приезжает заседатель, вызвал меня в контору. "Ну, говорит, дело твое у меня. Много ли дашь, я тебя вовсе оправлю?"

Ах ты, думаю, твое благородие!.. За что деньги просит! Суди ты меня строго-настрого, да чтоб я твой закон видел, -- я тебе в ноги поклонюсь. А он на-ко!

– - за деньги...

– - Ничего, говорю, не дам. По закону судите, чему я теперича подвержен.

Смеется.
– - Дурак ты, я вижу, говорит. По закону твое дело в двух смыслах выходит. Закон на полке лежит, а я, между прочим, -- власть. Куда захочу, туда тебя и суну.

– - Это, мол, как же так выйдет?

– - А так, говорит. Глуп ты! Послушай вот: ты в этом разе барыню-то с ребятами защитил?

– - Ну, мол, что дальше-то?

– - Ну, защитил. Можно это к добродетели твоей приписать? Вполне, говорит, можно, потому что это доброе дело. Вот тебе один смысл.

– - А другой, мол, какой будет?

– - Другой-то? А вот какой: посмотри ты на себя, какой ты есть детина. Вот супротив тебя старик -- все одно как ребенок. Он тебя сомущать, а ты бы ему благородным манером ручки-то назад да к начальству. А ты, не говоря худого слова, бац!.. и свалил. Это надо приписать к твоему самоуправству, потому что этак не полагается. Понял?

– - Понял, говорю. Нет у вас правды! Кабы ты мне это без корысти объяснил... так ли, этак ли, -- я б тебе в ноги поклонился. А ты вот что! Ничего тебе от меня не будет.

Осердился он.

– - Хорошо же, мол. Я тебя, голубчика, пока еще суд да дело, в остроге сгною.

– - Ладно, говорю, не грози.

Вот и стал он меня гноить, да, вишь ты, барыня-то не отступилась, нашла ходы. Пришла откуда-то такая бумага, что заседатель мой аж завертелся. Призвал меня в контору, кричал, кричал, а наконец того взял, да в тот же день и отпустил. Вот и вышел я без суда... Сам теперь не знаю. Сказывают люди, будут и у нас суды правильные, вот я и жду: привел бы бог у присяжных судей обсудиться, как они скажут.

– - А что же Иван-то Захаров?

– - А Иван Захаров без вести пропал. У них, слышь, с Безруким-то уговор был, ехать Захарову за мной невдалеке. Ежели, значит, я на душегубство согласия не дам, тут бы меня Захарову из ружья стрелять. Да, вишь, бог-то судил иначе... Прискакал к нам Захаров, а дело-то уж у меня кончено. Он и испужался. Сказывали люди опосля, что прибежал он тогда на заимку и сейчас стал из земли деньги свои копать. Выкопал, да как был, никому не сказавшись, -- в тайгу... А на заре взяло заимку огнем. Сам ли как-нибудь заронил, а то, сказывают, Кузьма петуха пустил, неизвестно. Только как полыхнуло на зорьке, к вечеру угольки одни остались. Пошло все гнездо варваров прахом. Бабы и сейчас по миру ходят, а сын -- на каторге. Откупиться-то стало уж нечем.

– - Тпру, милые!.. Приехали, слышь, слава-те, господи... Вишь ты, и солнышко божье как раз подымается.

IV. Сибирский вольтерианец

Прошло около месяца. Покончив с делами; я опять возвращался в губернский город на почтовых и около полудня приехал на N-скую станцию.

Толстый смотритель стоял на крылечке и дымил сигарой.

– - Вам лошадей?
– - спросил он, не дав мне еще и поздороваться.

– - Да, лошадей.

– - Нет.

– - Э, полноте, Василий Иванович! Я ведь вижу... Действительно, под навесом стояла тройка в шлеях и хомутах.

Василий Иванович засмеялся.

– - Нет, в самом деле, -- сказал он затем серьезно.
– - Вам теперь, вероятно, не к спеху... Пожалуйста, я вас прошу: погодите!

– - Да зачем же? Уж не губернатора ли дожидаетесь?

– - Губернатора!
– - засмеялся Василий Иванович.
– - Куда махнули! И всего-то надворного советника, да уж очень хочется мне этого парня уважить, право... Вы не обижайтесь, я и вам тоже всею душой. Но ведь я вижу: вам не к спеху, а тут, можно сказать, интерес гуманности, правосудия и даже спасения человечества.

– - Да что у вас с правосудием тут? Какие дела завязались?

– - А вот погодите, расскажу. Да что же вы здесь стоите? Заходите в мою хибарку.

Я согласился и последовал за Васильем Ивановичем в его "хибарку", где за чайным столом нас ждала уже его супруга, полная и чрезвычайно добродушная дама.

– - Да, так вы насчет правосудия спрашивали?
– - заговорил опять Василий Иванович.
– - Вы фамилию Проскурова слыхали?

– - Нет, не слыхал.

– - Да и чего слыхать-то, -- вмешалась Матрена Ивановна.
– - Такой же вот озорник, как и мой, и даже в газетах строчит.

– - Ну, уж это вы напрасно, вот уж напрасно!
– - горячо заговорил Василий Иванович.
– - Проскуров, матушка моя, человек благонадежный, на виду у начальства. Ты еще угоднику моему свечку должна поставить за то, что муж твой с этакими лицами знакомство ведет. Ты что о Проскурове-то думаешь? Какого-нибудь шелопая сделают разве следователем по особо важным делам?

– - Что вы это мелете?
– - вступился я.
– - Какие тут следователи, да еще по особо важным делам?

– - То-то и я говорю, -- ободрилась Матрена Ивановна, -- врешь ты все, я вижу. Да что я-то, по-твоему, дура набитая, что ли? Неужто важные-то начальники такие бывают?

– - Вот вы у меня Матрену Ивановну и смутили, -- укоризненно покачал головой смотритель.
– - А ведь, в сущности, напрасно. Оно, конечно, по штату такой должности у нас не полагается, но если человек, все-таки, ее исполняет по особому, так сказать, доверию, то ведь это еще лучше.

– - Ничего я тут не понимаю, -- сказал я.

– - То-то вот. Сами не понимаете, а женщину неопытную смутили! Ну, а слышали вы, что у нас есть тут компания одна, вроде как бы на акциях, которая ворочает всеми делами больших дорог и темных ночей?.. Неужели и этого не слыхали?

– - Да, слыхал, конечно.

– - Ну, то-то. Компания, так сказать, всесословная. Дело ведется на широкую ногу, под девизом: "рука руку моет", и даже не чуждается некоторой гласности: по крайней мере все отлично знают о существовании сего товарищества и даже лиц в нем участвующих, -- все, кроме, конечно, превосходительного... Но вот недавно как-то, после, одного блестящего дела, "самого" осенила внезапная мысль: надо, думает, "искоренить". Это, положим, бывало и прежде: искореняли сами себя члены компании, и все обходилось благополучно. Но на этот раз осенение вышло какое-то удивительное. Очень уж изволили осердиться, да и назначили своего чиновника особых поручений, Проскурова, следователем, с самыми широкими полномочиями по делам не только уже совершившимся, но и имеющим впредь совершиться, если в них можно подозревать связь с прежними.