Убийца, мой приятель (сборник)

– Но ведь нельзя же отрицать, что люди иногда влюбляются друг в друга, – возразила Констанция.

– Иногда… – еле слышно повторила Анеля. Этот диалог болезненно затронул самые потаённые струны её души, и она не могла понять, почему страдает. Сердце её бешено колотилось, щёки зарделись румянцем, делая её ещё прекрасней, чем всегда.

– Возможно. Не зря же мы клянемся в любви каждой встречной красавице, – усмехнулся Леон и тут же сменил тему: – Кстати, сестричка, откуда у тебя такая прелестная камеристочка?

Он приблизился к углу, где сидела Анелька, и одарил её знакомой развязной улыбкой. Хотя девушка была крепостной, ни улыбка, ни тон молодого хозяина ей не понравились, и она встретила взгляд Леона с каменным лицом и полным глубокого достоинства взором. Но едва глаза её остановились на красивом, мужественном лице, давно пустившее росток в неопытном девичьем сердце чувство возобладало над гордостью и обидой. Анеле больше всего на свете захотелось напомнить Леону об их первой встрече. Почти неосознанно она поднесла руку к маленькому кошельку, всегда висевшему у неё на шее, и извлекла оттуда рубль, некогда подаренный ей Леоном.

– Нет, вы только взгляните! – воскликнул Леон. – Что за чудн'aя девчонка и как она гордится своим сокровищем! Да ты просто богачка, моя милая, – у тебя целый рубль!

– Надеюсь, она нигде его не стянула, – ворчливо заметила старая графиня, входя в комнату.

При таком незаслуженном оскорблении Анелька от стыда и негодования на время лишилась дара речи. Она поспешно убрала монету обратно в кошелёк, с мучительной горечью сознавая при этом, что те счастливые мгновения, память о которых неизгладимо запечатлелась в её душе, не оставили никакого следа в сердце Леона. Чтобы очистить себя от подозрения, девушка, заметив устремлённые на неё взоры, смущённо пролепетала:

– Разве пан Леон не помнит, что сам подарил мне этот рубль два года назад в саду?

– О чём ты, девочка? – со смехом воскликнул Леон. – Неужели ты всерьёз думаешь, что я в состоянии запомнить всех красоток, которым когда-то дарил деньги? Впрочем, я склонен тебе верить: ты не стала бы хранить так долго этот несчастный рубль, не будь он для тебя реликвией. Но не нужно делать этого, детка, – деньги существуют для того, чтобы их тратить…

– Прошу тебя, прекрати паясничать, – нетерпеливо оборвала брата Констанция. – Я люблю эту девушку и не позволю её дразнить. Она знает все мои привычки лучше, чем кто бы то ни было, и способна развеять самое дурное настроение своим очаровательным пением.

– Спой нам что-нибудь, милашка, – немедленно потребовал Леон, – а я подарю тебе ещё рубль, новенький и блестящий.

– Спой сейчас же! – приказала Констанция повелительным тоном.

Анеля больше не в силах была сдержать своё горе и разочарование. Услыхав приказ госпожи, она уткнулась лицом в ладони и отчаянно зарыдала.

– С чего это ты вдруг расплакалась? – удивилась Констанция. – Разве ты не знаешь, что я не переношу слёз? Я требую, чтобы ты немедленно исполнила моё приказание!

Сказалась ли в этот миг с детства приобретённая привычка рабски повиноваться малейшим капризам хозяев, или в девичьем сердце вдруг взыграла оскорблённая гордость, – как бы то ни было, но Анелька тут же прекратила плакать. Наступила короткая пауза, воспользовавшись которой графиня-мать с ворчанием покинула покои дочери. Анелька выбрала для исполнения тот самый псалом в честь Девы Марии, который пела тогда в саду. Начав пение, она одновременно возносила в душе пламенную молитву, прося у Неба успокоения духа и избавления от владеющих ею мятежных страстей. Её искренность и страстность придавали исполнению небывалую выразительность, не оставившую равнодушными обоих слушателей. Когда она умолкла, брат и сестра долгое время не могли проронить ни слова, словно приходя в себя. Леон расхаживал по комнате со скрещенными на груди руками. Что тронуло его сердце? Жалость к бесправной рабыне или другое, более нежное чувство? Из последующих его слов трудно было сделать однозначный вывод.

– Дорогая Констанция, позволь просить тебя об одном одолжении, – внезапно произнёс молодой человек, остановившись подле сестры и почтительно поднеся к губам её ручку.

Констанция вопросительно посмотрела брату в глаза.

– Отдай мне эту девушку.

– Это невозможно!

– Нет, я серьёзно, – продолжил Леон. – Видишь ли, я хочу подарить её моей будущей жене. В придворной капелле князя, её отца, как раз не хватает солирующего сопрано.

– Ты её всё равно не получишь, – упрямо ответила Констанция.

– Но я же не прошу у тебя эту девку в подарок. Давай меняться. Взамен неё я отдам тебе очаровательного негритёнка – совсем чёрного. Если бы ты знала, как дамы в Париже и Санкт-Петербурге выпрашивали его у меня! Но я оставался непреклонен. Я даже княжне, моей невесте, отказал.

– Нет-нет, – продолжала упорствовать Констанция, – мне будет так одиноко без моей Анельки, я к ней привыкла.

– Глупости! Деревенских девок полно, а вот где ты возьмёшь чернокожего слугу с зубами белее слоновой кости и ослепительнее жемчуга? К тому же он большой оригинал. Ручаюсь, ты не сможешь перед ним устоять. Половина провинции сойдёт с ума от зависти. Слуга-негр – это последний крик моды, да ещё ты первой во всём воеводстве заимеешь арапа среди прислуги.

Последний довод оказался неотразимым.

– Ну ладно, – сдалась Констанция, – скажи только, когда ты собираешься её забрать?

– Сегодня в пять часов, – ответил Леон и, весело насвистывая, вышел из комнаты.

Вот к каким последствиям привело Анелькино пение гимна Пречистой. Констанция приказала ей немедленно собираться в дорогу с новым хозяином, проявив при этом не больше эмоций, чем при расставании, скажем, с комнатной собачкой или попугаем.

Девушка повиновалась молча. Чувства переполняли её сердце до такой степени, что при первой возможности она выскользнула в сад, стремясь остаться в одиночестве и выплакаться вдали от посторонних глаз. Держась одной рукой за пылающий лоб, а другую прижимая к сердцу, она брела куда глаза глядят, пока не очутилась вдруг на берегу ручья. Нащупав кошелёк, она достала заветный рубль, намереваясь швырнуть его в воду, но тут же убрала обратно, не в силах расстаться с единственным своим сокровищем. Она чувствовала, что, лишившись его, окончательно осиротеет. Горько рыдая, девушка бессильно прислонилась к стволу дерева, уже бывшего однажды безмолвным свидетелем её слёз.

Мало-помалу ураган страстей, бушевавший в груди Анели, уступил место трезвому рассудку. Итак, сегодня ей предстоит покинуть этот дом и в дальнейшем жить под другой крышей и служить другой госпоже. О, унижение! Вечное унижение! Ну что ж, по крайней мере, жизнь её хоть как-то изменится. Мысль о грядущих переменах заставила девушку поскорее вернуться в замок – не стоило в последний день пребывания в его стенах навлекать на себя гнев молодой хозяйки – мадемуазель Констанции.

Анелька едва успела облачиться в своё самое нарядное платье, как явилась Констанция с маленькой шкатулкой в руках. Из неё она извлекла несколько красивых разноцветных лент и собственноручно вплела их в волосы девушки, чтобы на новом месте крепостная своим внешним видом не посрамила прежней хозяйки. А когда Анелька, склонясь к ногам молодой госпожи, благодарила её за подарок, произошло неслыханное: Констанция снизошла до того, что поцеловала на прощание свою уже бывшую служанку в лоб. Даже Леон окинул Анелю откровенно восхищённым взглядом. Подоспевший слуга отвёл её к карете, показал, куда сесть, и вскоре она уже мчалась по тракту в сторону Радополя.

Впервые в жизни Анеля ехала в настоящей карете. Голова у неё быстро закружилась – так стремительно мелькали за окошком деревья и поля, но постепенно она привыкла, свежий воздух охладил её жар, и остаток путешествия Анеля проделала в сравнительно приятном расположении духа. И вот наконец экипаж вкатился в просторный двор Радопольского замка, резиденции некогда богатого и могущественного рода польских магнатов, ныне порядком обнищавшего. Даже Анельке было ясно, что в будущем браке сочетаются деньги, с одной стороны, и знатность – с другой.