Убийца
Шрифт:
Моя единственная любовь – женщина яркая, но склонная к глубоким раздумьям и ценящая одиночество – зарабатывает себе на жизнь тем, что превращает куски древесины в гитары и мандолины несравненной красоты. Запершись в мастерской, она, словно человек-оркестр, в одиночку играет на целом ансамбле инструментов: фрезах и шаблонах, ножовках и брусках, рашпилях и лобзиках. Лезвие укрепленного на столешнице отрезного станка вгрызается попеременно то в красное, то в черное дерево, словно изголодавшийся хищник.
Нежная плоть против острых металлических полотен. Малейшая оплошность может привести к ужасным
Я сидел за столом и думал, как сказать ей про Конни Сайкс. Мы с Робин уже давно вместе, но вопрос о том, до какой степени мне следует посвящать ее в ужасы моей работы, до сих пор остается для меня открытым. О пациентах, которые приходят ко мне на сеансы, она меня не спрашивает никогда – знает, что это бесполезно. Но другая сторона моей работы – судебные дела и расследования Майло, которые он время от времени приносит мне, как кот притаскивает хозяину полузадушенную мышь, – это открытая территория, и тут уж мне самому приходится бороться с желанием защитить ее от ненужных подробностей.
Со временем я, правда, выработал подход, который мне самому кажется удачным: каждый раз я сначала оцениваю степень ее восприимчивости к тому или иному случаю, а потом рассказываю ей ровно столько, сколько она сама захочет узнать, сглаживая при этом особенно острые углы.
Если человек работает с электроинструментом и сторонится общества других людей, то это еще не значит, что он лишен психологического чутья; вот и Робин не раз подавала мне идеи, которые в конечном итоге выводили меня на решение задачи.
Так у нас обстоит дело сейчас.
А несколько лет назад один психопат спалил наш дом. Когда первый шок прошел, Робин, как это обычно у нее бывает, взялась строить новые планы и вскоре уже вовсю руководила сооружением конструкции из прямых углов и ровных граней чисто-белого цвета, отнюдь не неприятной для глаза, которую мы со временем стали называть домом.
С тех пор никто из посетителей, чьи зады продолжали полировать потертую кожу моей старой кушетки, еще не заставлял меня почувствовать, что представляет угрозу для меня лично, – Конни Сайкс стала первой.
«Я не собираюсь в вас стрелять».
Технически это, конечно, не угроза.
Но как она при этом потирала выпуклость на сумке…
Умно, ничего не скажешь.
С другой стороны, Конни Сайкс уже показала, что готова использовать судебную систему в качестве орудия для достижения своей цели, так что, возможно, ее визит был всего-навсего провокацией. Чтобы я обвинил ее в попытке убийства, а она потом закатила бы ответный судебный процесс.
«Орудие убийства? Но это же смешно. В сумке я ношу носовые платки, косметичку и сотовый. Это оскорбление и клевета, свидетельствующие о том, что этот человек явно не в состоянии справляться с порученной ему работой».
Конечно, она проиграет и этот процесс. Опять проиграет. Что не помешает ей верить в то, что у нее есть шанс на победу. Потому что если Конни Сайкс во что-нибудь верит, то это должно быть правдой.
Можно, конечно, позвонить Майло, но втягивать сюда еще и его – значит только усложнять дело.
Я представил себе жалобу на него, набранную мелким шрифтом
и доставленную курьером кому-нибудь из шишек ПУЛА [12] в собственные руки. Паркер-центр – это место, где отлично умеют прикрывать собственную задницу. Так что пострадает Майло, вечно раздражающий чинуш от закона своим неумением следовать букве этого самого закона.12
Полицейское управление Лос-Анджелеса.
То-то обрадуется Медея Райт, моя новая «поклонница».
«Пистолет в сумочке? Истица – врач, а не гангстер, а ваш так называемый эксперт по умственному здоровью сам ведет себя как опасный параноик, чем вызывает серьезное сомнение в его профессиональной компетенции и правильности присвоения ему лицензии штата на осуществление профессиональной деятельности. Более того, использование им личных связей в полицейском управлении с целью нанести моральный ущерб истице следует рассматривать не иначе как коррумпированный акт».
Не можешь добиться нужного вердикта от суда честно, вымотай его исполнением процессуальных норм.
Чем дольше я думал обо всем этом, тем яснее мне становилось, зачем сегодня приходила ко мне Конни. С судебным решением ее обошли, вот она и попыталась сделать вид, будто контролирует ситуацию, хотя бы таким образом.
Для Конни Сайкс все в жизни сводится к контролю. Именно по этой причине она и решила конфисковать у сестры ребенка.
Но Конни Сайкс мало просто победить; ей надо, чтобы кто-то другой проиграл.
Доктор Ноль-в-Итоге. Я решил, что лучшей реакцией на ее выходку будет отсутствие реакции. Время пройдет, она остынет.
Но вряд ли забудет – скорее, использует эту паузу для того, чтобы перегруппироваться для «Конни против Ри, часть вторая». Ведь у нее есть для этого и деньги, и возможности, а судебная система устроена так, что ей предоставят и вторую, и третью, и миллионную попытку.
Так что забудь о Майло, не буди, что называется, лихо. А вот Робин рассказать придется – в конце концов, территория, на которую вторглась Конни, столько же ее, сколько моя.
Собираясь с духом для визита в мастерскую, которая находилась на том конце сада, я сходил в кухню, налил себе кофе, выпил немного, но нашел его горьким, после чего вернулся в кабинет, навел на столе порядок, заглянул в пару папок, вовсе не требовавших моего догляда, и наконец истощил все возможности для проволочки.
И вдруг, уже на пороге, я вспомнил о человеке, которого тоже, возможно, стоило предупредить.
Если Конни Сайкс затаила такую злобу против меня, то что же она думает о судье?
Я позвонил Нэнси Маэстро. Мужской голос, жесткий и сдержанный, ответил:
– Кабинет судьи.
Этот голос я знал: он принадлежал помощнику шерифа в очках с бронзовыми стеклами. Х. Ниб.
Я сказал:
– Здравствуйте, это доктор Делавэр.
– Ее честь занята. Хотите оставить сообщение?
Обычная практика в суде: подчиненные не спешат докладывать обо всем судье лично, уменьшают риск. Что ж, оправданная мера, как я имел возможность убедиться. Я рассказал ему про Конни Сайкс.