Убийственная красота

В о п р о с. Что было дальше?

О т в е т. Марат позвонил соседям. У нас еще две квартиры на площадке. Вышли соседи, Вера Григорьевна из пятнадцатой квартиры и Александр Степанович из четырнадцатой. Они тоже в недоумении: никто эту коробку не вешал. Тогда Марат позвонил электрику.

В о п р о с. А почему ваш супруг так заинтересовался этой коробкой? Что в ней особенного?

О т в е т. Что вы говорите такое, товарищ следователь?! Там же взрывчатка оказалась!

В о п р о с. Ваш супруг знал, что в коробке окажется взрывчатка?

О т в е т. Нет, конечно! Господь с вами! Но он… нервничал и ожидал чего-нибудь подобного. Его преследовали, ему угрожали. И потом, он услышал, что там, внутри, будто часы работали. Поэтому он проявил вполне понятную осторожность, может быть, даже подозрительность, которая в конечном счете спасла ему жизнь! А вы говорите!

В о п р о с. Я ничего не говорю. Я задаю вопросы. Откуда вам известно, что Марату Игоревичу угрожали?

О т в е т. Он мне сам рассказывал! И потом, нам звонили домой. Мужской голос. Часто трубку брала я и слышала эти угрозы. Звонки были почти ежедневными. Вернее, еженощными. Последний месяц почти каждую ночь, в три часа, как по будильнику.

В о п р о с. И что за звонки? Кто и что говорил?

О т в е т. Звонил мужской голос. И всегда одна и та же фраза: «Я тебя, Литвинов, в порошок сотру». Я очень хорошо помню эти слова.

В о п р о с. А что отвечал муж?

О т в е т. Ну… что его запугать не удастся. Что он выполняет свои служебные обязанности. И будет выполнять их впредь. Но он очень нервничал после этих звонков. Расстраивался. Очень, знаете ли, больно разочаровываться в людях. Тем более в тех, кого раньше уважал, перед кем испытывал пиетет.

В о п р о с. Вам известно, кто угрожал Марату Игоревичу?

О т в е т. Конечно, он всем этим со мной делился. Я его жена, это естественно. Ему угрожал Анатолий Иванович Нестеров. Это бывший преподаватель Марата, еще по институту. Это он обещал расправиться с Маратом! (Всхлипывает.)

В о п р о с. Не плачьте, пожалуйста, Марина Ильинична. Выпейте воды. Вот так. Скажите, вы лично знакомы с Анатолием Ивановичем Нестеровым?

О т в е т. Да, знакома. Мы встречались несколько раз на всяких официальных мероприятиях. Конференции, симпозиумы. После завершения работы обычно бывают банкеты. Марат всегда брал меня с собой. Я видела Нестерова. И голос его слышала. У него характерный такой голос, резкий. Так что по телефону я его узнавала. У меня болит сердце! Я так переволновалась за эти дни! Что вас еще интересует?

В о п р о с. Мы закончили. Распишитесь, пожалуйста, на каждом листке. И вот здесь, что с ваших слов записано верно. Ну вот и все. Спасибо.

Турецкий подошел к окну, глядя на снующих внизу людей. Какой-то неведомый антициклон прочно завис над Москвой, прожаривая столицу яркими солнечными лучами, создавая ощущение затянувшегося лета. «А лето — это маленькая жизнь», — как поется в одной симпатичной песенке. Вон сколько там, в мирной жизни под окном, прелестных женщин в легких разноцветных одеждах. Только у тебя, Турецкий, что зима, что лето — все одним цветом. Темно-серым. Преступление и наказание. Ладно, не ной! Как шутит кто-то из тех же бардов: взялся за грудь — говори что-нибудь!

— Надо бы на этого Литвинова посмотреть своими глазами. Да и с самим доктором Нестеровым тоже интересно увидеться.

Александр повернулся к Грязнову, который все изучал документы в папке по делу о взрывах.

— А почему тебя в первую очередь не интересует погибший Климович?

— Он меня, безусловно, тоже интересует. Но он нам, к сожалению, уже ничего не расскажет. А у Литвинова есть конкретные подозрения. От этого отмахиваться нельзя. Что же касается Климовича, направь туда своих оперативников, пусть прочешут все квартиры в доме погибшего и в близлежащих домах тоже. Время взрыва не такое уж раннее. Восемь утра — люди на работу идут. Кто-то мог во дворе находиться, да и из окон могли что-либо видеть. Надо порасспрашивать, поговорить со свидетелями покушения на Литвинова. А сам, пожалуй, съезжу к этому господину домой, познакомлюсь. И попытаю его по поводу Нестерова. Вот сейчас и позвоним болезному.

Саша отыскал в деле нужный телефон, набрал номер.

— Але, вас слушают, говорите, — раздался дежурно-любезный женский голос.

— Добрый день. Девушка, могу я связаться с Маратом Игоревичем?

— Здравствуйте. Кто его спрашивает?

Турецкий представился.

— Одну минуту. Я доложу. — Саша прямо-таки увидел, как секретарша «подобралась». Никакой дежурной любезности. Сплошная официальность.

Возникла пауза. Турецкий подмигнул Вячеславу. Тот понял мимику друга по-своему и налил в рюмки коньяк.

— Марат Игоревич? Здравствуйте. Вас беспокоит Турецкий Александр Борисович. Старший следователь Генеральной прокуратуры.

— Да-да, мне доложили. Здравствуйте, Александр Борисович. Чем могу служить, так сказать? — ответил довольно густой баритон.

— Хотелось бы встретиться с вами.

— Пожалуйста. Я очень рад, что Генеральная прокуратура обратила внимание на мое письмо. Тем более что мои опасения подтвердились самым ужасным образом. Мне к вам подъехать?

— Пожалуй, лучше я к вам. Чтобы спокойно побеседовать. Обстоятельно, так сказать. Чтобы никто не мешал.

— О, тогда нам лучше увидеться после окончания рабочего дня. А то у меня здесь телефон трещит без умолку, будут отвлекать. Давайте в восемнадцать?

Александр как бы на минуту задумался, зашелестел бумагами.

— Видите ли, в восемнадцать часов я буду по делам в районе Арбата, освобожусь где-то в восемнадцать тридцать. Знаете что, я мог бы заехать к вам домой. Вы ведь там рядом.

— Что ж, пожалуйста, буду рад, — с секундной паузой откликнулся собеседник. — Мы можем поужинать вместе. Жена будет рада.

— Вот это совершенно излишне, — сухо прервал его Турецкий. — Убедительно прошу вас ничего такого не затевать.

— Хорошо, хорошо, — испугался голос. — Значит, в половине седьмого вечера?

— Да. До встречи.

Саша дал отбой.

— Ну что, Сашенька? Отказался от жареной кугочки? Под хогоший агмянский коньячок? — прогнусавил Грязнов.

— У следователя, Вячеслав, голова должна быть ясной, руки чистыми…

— Это у чекиста, ты все перепутал.

— В данном случае неважно. А важно то, что у нас осталось еще по рюмочке своего, не менее хорошего. Давай тяпнем. Я горю желанием посмотреть на господина Литвинова. И его жену, которая, как было обещано, будет мне очень рада.

— Ты там не переусердствуй с женой-то.

— И в мыслях такого нет. Есть, Слава, время обнимать, и есть время уклоняться от объятий, — пафосно произнес Турецкий.

— Что это ты, батенька? Никак Екклисиаста цитируешь? С чего бы это?

— Надо знать и помнить должное, Слава! — не сбавляя пафосности, откликнулся Турецкий. — Ибо храбрость без знания должного превращается в безрассудство.

— Э, ты поосторожней в словах-то, — как бы перепугался Грязнов.

— А осторожность без знания должного превращается в трусость.