Убийственно тихая жизнь (Что скрывал покойник)

– Вы что-нибудь уносили из дома? – повторил он.

– Нет, – сказала Йоланда.

– Вы лжете. Я предъявлю вам обвинение в воспрепятствовании следствию, а это, месье Маленфан, не улучшит вашу и без того впечатляющую криминальную историю.

Маленфан улыбнулся. Ему было все равно.

– Что вы там делали в течение пяти дней, миссис Фонтейн?

– Убиралась, украшала.

Она обвела руками гостиную, которая кричала о дешевом вкусе. Занавески на окнах показались Бовуару странными, потом он увидел, что рисунок на них с обеих сторон одинаковый, так что с улицы вид был такой же, как и в доме. Он никогда прежде не видел подобного, но, в общем-то, не удивился. Йоланда Фонтейн существовала только на публике. Она напоминала те новомодные лампы, которые загораются, когда вы хлопаете в ладоши. Йоланда тоже оживала от аплодисментов или от резкого неодобрительного шлепка. От любой реакции, если только она имела отношение к Йоланде. В тишине и одиночестве жизненные силы покидали ее.

– Миленькая комната, – солгал Бовуар. – Остальной дом столь же изящен?

Йоланда услышала его аплодисменты и пришла в действие.

– Идемте со мной, – сказала она и чуть ли не потащила его по маленькому дому.

Все здесь напоминало номер в гостинице – сплошная стерильность и безликость. Йоланда настолько ушла в себя, что просто перестала существовать.

Бовуар увидел приоткрытую дверь из кухни и доверился интуиции. Распахнул ее и в один прыжок оказался внизу лестницы среди безобразного хаоса.

– Не ходите туда – это территория Андре.

Проигнорировав ее слова, он быстро прошел по сырой комнате и нашел то, что искал. Пару высоких резиновых сапог, еще влажных, и лук, прислоненный к стене.

– Где вы были в утро убийства Джейн Нил? – спросил Бовуар у Андре, когда они вернулись в гостиную.

– Спал. Где еще я мог быть?

– А на охоту не ходили?

– Может, и ходил. Не помню. У меня есть лицензия, чтоб вы знали.

– Я не об этом спрашивал. В прошлое воскресенье вы ходили на охоту?

Андре пожал плечами.

– Я видел в подвале грязный лук.

Это так в характере Андре – не почистить лук. Впрочем, глядя на эту больничную чистоту, Бовуар понимал стремление Андре к грязи. И беспорядку. Желание побыть вдали от этой полировальной жидкости с запахом лимона.

– И вы думаете, что он грязный и мокрый с прошлой недели? – заржал Андре.

– Нет, после сегодняшнего похода в лес. Вы ведь охотитесь по воскресеньям, верно? Ходите в лес каждое воскресенье, включая и прошлое, когда была убита Джейн Нил. Я хочу, чтобы вам было ясно. Мы расследуем умышленное убийство. Кто наиболее вероятный подозреваемый при любом убийстве? Член семьи. А следующий наиболее вероятный убийца? Тот, кто выигрывает от этой смерти. И если у этого человека к тому же была такая возможность, то мы вполне можем начать готовить для него койку в тюремной камере. Вы двое выиграли от этой смерти. И мы знаем, что вы в долгах. – Он высказал обоснованное предположение. – Вы считали, что унаследуете все, а вы, Андре, умеете стрелять из лука – ваших навыков хватает, чтобы убить человека. Вам ясно?

– Слушайте, инспектор… – Андре поднялся с кресла, уронив на пол спортивную страницу газеты. – Я ходил на охоту и уложил оленя в тот самый день, когда была убита Джейн Нил. Можете спросить Бокслейтера с бойни – он разделывал его для меня.

– Но сегодня вы тоже ходили на охоту. Разве лицензия разрешает отстрел больше чем одного оленя?

– Вы что, теперь еще и егерь? Да, я ходил сегодня на охоту. Буду убивать столько оленей, сколько мне надо.

– А ваш сын Бернар? Где он был в прошлое воскресенье?

– Спал.

– Спал так же, как и вы?

– Слушайте, ему четырнадцать. Мальчишки по выходным любят поспать. Он спит, просыпается так долго, что я беситься начинаю, съедает, что я положил в холодильник, а потом возвращается дрыхнуть. Мне бы такую жизнь.

– Чем вы зарабатываете на жизнь?

– Я безработный. Был космонавтом, но меня оттуда поперли. – Андре расхохотался: ему нравился собственный юмор; этот гнилой смех, казалось, еще больше омертвил комнату. – Да, вместо меня взяли однорукую черную лесбиянку.

Бовуар вышел из этого дома, горя желанием позвонить жене и сказать, как сильно он ее любит, потом рассказать ей о том, во что верит, обо всех своих страхах, надеждах и разочарованиях. Поговорить о чем-нибудь настоящем и имеющем смысл. Он набрал ее сотовый, и она ответила. Но слова застряли у него в горле, и он просто сообщил ей, что погода ясная, а она рассказала о кинофильме, который взяла напрокат. На этом разговор закончился. Возвращаясь в Три Сосны, Бовуар обратил внимание на запах, которым пропиталась его одежда. Полироль с запахом лимона.

Он нашел шефа перед домом мисс Нил с ключом в руке. Гамаш дожидался его. И вот, ровно неделю спустя после смерти Джейн Нил, они вошли в ее дом.

Глава одиннадцатая

– Матерь Божья, – прошептал Бовуар.

И потом после паузы, когда они оба не могли произнести ни слова:

– Господи Исусе.

Они замерли на пороге гостиной Джейн как вкопанные, словно стали свидетелями особо тяжкого происшествия. Но замереть их заставило не происшествие, а нечто более агрессивное, более преднамеренное.

– Будь я Джейн Нил, я бы тоже никого сюда не впускал, – сказал Бовуар, к которому вернулся светский язык. Но только на мгновение. – Хоть всех святых выноси.

Гостиная Джейн ошеломила их цветом. Огромные светящиеся цветы в духе Тимоти Лири [44] , психоделические трехмерные серебряные башни и грибы спереди и сзади, огромные желтые смайлики, марширующие у камина. Это был настоящий парад дурновкусия.

– Черт, – прошептал Бовуар.

Гостиная светилась в сгущающейся темноте. Даже потолок между старыми балками был обклеен обоями. Это была уже не шутка – карикатура. Любой поклонник квебекского наследства и архитектуры ощущал бы себя несчастным в этой комнате, а Гамаш, который был и тем и другим, почувствовал, как ланч поднимается у него из желудка.

44

Тимоти Фрэнсис Лири (1920–1996) – американский писатель, психолог, участвовал в кампании по исследованиям психоделических препаратов, разработчик программного обеспечения для психологических тестов.

Такого он никак не ожидал. Увидев эту какофонию цвета, он забыл, что предполагал здесь увидеть. Но уж точно ничего подобного. Он оторвал глаза от уродливых смайликов и заставил себя посмотреть на широкие доски пола, обтесанные вручную человеком, спасавшимся от зимних холодов две сотни лет назад. Такие полы были редкостью даже в Квебеке, и некоторые (включая и Гамаша) считали их произведением искусства. Джейн Нил повезло: она жила в одном из сохранившихся крохотных первых домов из плитняка – камня, в буквальном смысле вырванного из земли, которую расчищали под сельскохозяйственные угодья. Владеть таким домом означало быть хранителем истории Квебека.

Но доски эти были покрашены в розовый цвет. С матовым отблеском.

Гамаш застонал. Бовуар даже сделал движение, чтобы поддержать шефа. Он понимал, как такое зрелище может расстроить истинного почитателя квебекского наследства. Это было святотатство чистой воды.

– Зачем? – спросил Гамаш.

Но смайлики хранили молчание. Как и Бовуар. У него не было ответа, но «les Anglais» [45] всегда удивляли его. Эта комната была еще одним свидетельством их необъяснимого поведения. Молчание затягивалось, и Бовуар почувствовал, что обязан шефу хотя бы попыткой ответа.

45

Англичане (фр.).