Убийство Кирова. Новое расследование
Шрифт:
Однако легко недооценить влияние твердо устоявшейся, привилегированной, пристрастной системы анализа на умы ученых. Поистине велико и давление, как психологическое, так и академическое, оказываемое с целью получения вывода, приемлемого для ведущих фигур в области советской истории, а также для чиновников в России, которые контролируют доступ к архивам. Поэтому затруднения в профессиональном (или каком-либо другом) плане при получении вывода, который как бы хорошо не был продемонстрирован, будет неприятен для влиятельных сил в архивных, политических и академических кругах, понятны для любого, кто знаком с высокой политизированностью советской — и более того — всей коммунистической истории.
Мы уделяем очень большое внимание анализу и детализации недостатков исследований Кирилиной и Лено. Мы
Проблема, которая встает перед каждым, кого интересует убийство Кирова, заключается в том, что Российское правительство продолжает держать под грифом «совершенно секретно» большую часть материалов следствия по убийству Кирова, а также последующих и связанных с ним следствий по Кремлевскому делу, по трем московским «показательным процессам» и по делу Тухачевского.
В России существует предписанное законом 75-летнее ограничение на истечение срока (секретности) в отношении документов, которые должны быть рассекречены и преданы огласке. Многие документы 1930-х годов действительно стали достоянием гласности. Однако большинство следственных материалов, связанных со всеми этими предполагаемыми заговорами, все еще остаются под грифом «совершенно секретно» и недоступны даже доверенным ученым. Тем не менее столько первоисточников было опубликовано за последние 20 лет, что мы утверждаем, что у нас есть достаточно данных, чтобы окончательно разрешить дело об убийстве Кирова.
Результаты. В полезном обсуждении хрущевской кампании по «реабилитации» тех, кто был осужден за соучастие в убийстве Кирова, Лено правильно располагает дело Кирова в основании процессов 1930-х годов по делу заговорщиков в Советском Союзе.
Если официальные обвинения в первых двух процессах — что бывшие сторонники Зиновьева устроили заговор, чтобы убить Кирова — были полностью фиктивны, то официальные обвинения во всех последующих показательных процессах разваливаются… Но если была какая-то доля правды в обвинении, что зиновьевцы устроили заговор с целью убийства Кирова, то это сохраняло возможность доказательства того, что более поздние обвинения были также обоснованы, по крайней мере, частично (Л 591–592).
Лено правильно понимает последствия дела Кирова. Хрущев стремился разоблачить на тот момент каноническую версию советской истории в 1930-е годы и создать иную версию, новую от начала до конца, по которой Сталин был преступником, который оклеветал и казнил огромное количество невинных членов партии. Чтобы создать эту новую историю, ему пришлось начать с того, чтобы полностью переписать дело Кирова.
Затем Лено цитирует некоторые из ложных утверждений, на которые пошли Хрущев и его сторонники, чтобы убедить более просталинских членов Президиума партии, что все те, кто были признаны виновными в убийстве Кирова, за исключением Николаева, были невиновны, их «подставили». Однако, как мы покажем, Лено все-таки слишком доверчив ко лжи Хрущева. По словам Лено, Хрущев и его приспешники в основном были правы, делая в одном секретном отчете вывод, что Николаев действовал один, хотя они и скрыли многие улики, уничтожили другие и в целом солгали в своем исследовании.
Хрущев сознавал, что полное переписывание Советской истории делало необходимым полное изменение приговоров в деле Кирова. Правильно и обратное: чтобы восстановить первоначальный приговор в отношении подсудимых в декабре 1934 г.,
процесс по делу Кирова предполагает, что обвиняемые в делах о заговорах, которые последовали за ним — процесс Московского центра в январе 1935 г., Кремлевское дело 1935 г., три московских «показательных» процесса 1936, 1937 и 1938 гг. и процесс по делу Тухачевского в июне 1937 г. — могли вполне быть виновными. Поскольку все три «показательных» процесса вовлекли Льва Троцкого, это увеличивает вероятность того, что Троцкий мог тоже быть виновным. Это также наводит на мысль, что другие партийные лидеры, которых судили и казнили на закрытых процессах, или хотя бы немногие из них тоже могли быть виновными.Короче говоря, вся постхрущевская парадигма Советской истории, которую мы здесь называем, краткости ради, «антисталинской» системой взглядов или, проще, «антисталинской парадигмой», находится под угрозой из-за расследования дела об убийстве Кирова, при этом некоторые из ее опорных «фактов» сомнительны и не внушают доверия. Это вызвало бы переоценку одной из крупных исторических фигур 20-го столетия, Иосифа Сталина, и, следовательно, всей истории Советского Союза, в которой Сталин и период его власти являются очень важной частью.
Перемена парадигмы такого масштаба поколебала бы любую академическую дисциплину. Можно утверждать, что особенно угрожающим это было бы в такой явно политически перегруженной области, как исследование коммунизма, жизненно-важной частью которого неизбежно является Советская история. Наверно, неудивительно, что немногие ученые желают столкнуться лицом к лицу с перспективой отстаивать такие изменения. Как мы утверждаем в настоящем исследовании, в своем «Введении» Лено уверяет своих читателей в том, что он непреклонный антикоммунист и антисталинист, несмотря на то, что он и делает вывод, что в этом конкретном случае Сталин невиновен, поскольку не отдавал приказа убить Кирова.
То, что Лено почувствовал необходимость опубликовать то, что можно было бы назвать заявлением о его «политической надежности» только потому, что он пришел к выводу, что совокупность улик показывают, что Сталин не совершал определенного преступления, в котором его подозревали другие, и несмотря на то что и Советский режим под руководством Горбачева, и Российское правительство с тех пор согласны в этой оценке, свидетельствует о напряженной политической и моральной атмосфере, окружающей практически любой вопрос истории сталинского периода.
Дело об убийстве Кирова — это одна из небольшого числа кардинальных и, таким образом, «актуальных» проблем в Советской истории. Среди других таких проблем: Московские процессы, «Большой террор» (известный также под более точным названием «Ежовщины») и «Закрытый доклад» Никиты Хрущева перед XX партсъездом в 1956 г. Все эти события неразрывным образом связаны с «делом Кирова».
Конечно, есть и другие важные события в Советской истории этого периода, такие как коллективизация, голод 1932–1933 гг., Пакт Молотова-Риббентропа и бойня в Катынском лесу, которые не связаны с делом Кирова, за исключением того момента, насколько все они касаются сталинского руководства. И тем не менее убийство Кирова является фундаментальным для нашего понимания как элитарной, так и массовой политики 1930-х годов в СССР и фактически судьбы самого социализма.
Мнение, что Киров был убит «убийцей-одиночкой» и, следовательно, Сталин ложно обвинил всех остальных из тех, кого обвинили в соучастии и заговоре, является фундаментальной частью антисталинской системы взглядов. Это, в свою очередь, означает, что многие люди — некоторые из них влиятельные в науке и даже в политике и средствах массовой информации — будут недовольны любыми исследованиями, которые усомнятся в этой системе взглядов, невзирая на доказательную базу таких исследований. Историческая легитимность не только России, но и других постсоветских государств строится на очернении сталинского периода и на определенных основных событиях, на которые ссылаются, чтобы оправдывать это очернение. Идеология антикоммунизма, всегда восторженно поддерживаемая по очевидным причинам мощными капиталистическими силами, также связана с очень отрицательной трактовкой всякого рода коммунизма, особенно сталинского.