Убийство Маргарет Тэтчер
Шрифт:
А теперь позволил снять трубку с телефонного аппарата на тумбочке и передать ему. Я услышала женский голос, молодой, робкий и далекий. Ни за что не подумаешь, что звонят из клиники за углом.
— Брендан? — сказала девушка. Вряд ли это его настоящее имя.
Он опустил трубку так резко, что та задребезжала.
— Какая-то гребаная задержка. Минут двадцать, как она считает. Или тридцать. Может быть, даже тридцать. — Он шумно выдохнул, будто до сих пор задерживал дыхание. — Ладно, пофиг. Где тубрик?
«Вот так, — подумала я, — сперва вещаем о чувствах, а потом спрашиваем: «Где тубрик?» Не виндзорское слово, кстати. Да и вопрос так, для проформы. Моя квартира была настолько мала, что расположение всех помещений
— У вас телефонный номер на руке.
— Да.
— Что за номер?
— Одной женщины. — Я послюнявила кончик указательного пальца и попыталась стереть чернила.
— Так вы его не сотрете. Возьмите мыло и хорошенько поскребите.
— Как любезно с вашей стороны. Спасибо за совет.
— Вы его переписали? Этот номер?
— Нет.
— Разве он вам не нужен?
«Зачем мне номер, когда у меня нет будущего, — подумала я. — Интересно, когда станет уместно спросить его о моем будущем».
— Сделайте еще чая. И положите сахар на этот раз.
— Ой… — Я слегка растерялась, когда мне указали на это упущение в ритуале гостеприимства. — Не знала, что вы пьете с чаем. Белого у меня, по-моему, нет.
— Буржуазные замашки?
Я разозлилась.
— Как палить из моего окна, так буржуазные замашки не смущают?
Он вдруг вскинулся, рука нащупала винтовку. Нет, рванулся не ко мне, хотя мое сердце пропустило удар-другой. Он уставился вниз, на сады, весь напряженный, будто собираясь прыгнуть головой вперед прямо сквозь стекло. Потом издал негромкий, недовольный стон и снова сел.
— Чертова кошка на заборе.
— У меня есть демерара [35] , — сказала я. — Думаю, по вкусу будет то же самое, если размешать.
— Вы ведь не думали закричать из кухонного окна, а? — внезапно спросил он. — Или улизнуть по лестнице?
— После всего, что я наговорила?
— Считаете, вы на моей стороне? — Он снова начал потеть. — Вы не знаете, какова моя сторона. Поверьте, вы понятия не имеете.
Мне пришло в голову, что он может быть не из «временных» [36] , а принадлежать к любой из чокнутых отколовшихся групп. Я не в том положении, чтобы дерзить; впрочем, как ни крути, результат, похоже, будет одинаковый. И я сказала:
35
Сорт сахарного тростника и тростникового сахара, который из него изготавливают.
36
Члены ирландской национальной партии Шин Фейн, выступающие за объединение Ирландии насильственными методами; сама партия и Ирландская республиканская армия (ИРА) в 1969 г. разделились на «официальных» борцов за восстановление исторической справедливости, использующих мирные методы борьбы, и «временных» сторонников.
— Буржуазия — что это за старомодный, политехнический термин?
Я оскорбила его, как и хотела. Для тех, кто еще не вышел из нежного возраста, объясняю: политехнические институты были для тех, кто не смог поступить в университеты, для тех, кто достаточно образован, судя по речи, но предпочитает носить дешевые нейлоновые куртки.
Он нахмурился.
— Заварите чай.
— Нечего потешаться над моими дедушками-ирландцами, если сами повторяете лозунги, которые прикупили на барахолке.
— Это была своего рода шутка, — сказал он.
— Да ну? Правда, что ли? — Я слегка опешила. — Похоже, у меня чувства юмора не больше, чем у нее.
И мотнула головой в сторону окна, на лужайке за которым предстояло вскоре умереть премьер-министру.
— Я не виню ее за то, что она не смеется, — сказал он. —
Это не ее вина.— Неужели? Именно поэтому она не понимает, насколько нелепо выглядит.
— Я бы не назвал ее нелепой, — упрямо возразил он. — Жестокая — да, злая, но не нелепая. Не смешная. Над чем смеяться-то?
— Над всем, над чем смеются люди.
Помолчав, он ответил:
— А Иисус плакал. — И ухмыльнулся. Я увидела, что он расслабился, осознал, что из-за чертовой задержки убивать еще не пора.
— Имейте в виду, — сказала я, — она бы точно посмеялась, доведись ей оказаться здесь. Потому что презирает нас. Посмотрите на свою куртку. Она бы ее высмеяла. На мои волосы посмотрите. Она бы испрезирала меня за такую прическу.
Он поднял голову, взглянул мне в лицо — чего не делал прежде, предпочитая не замечать; я была для него не более чем та, кто заваривает чай.
— Как волосы уложены, — объяснила я. — Прямые. А должны виться. Промываешь, укладываешь, все такое. Должны лежать завитками, она знает, у нее именно так. Еще мне не нравится, как она ходит. Будто ковыляет, вы сами сказали. Ну да, ковыляет. Вы правы.
— А что вы думаете об…
— Об Ирландии?
Он кивнул.
— Хочу, чтобы вы поняли: я собираюсь застрелить ее не потому, что она не любит оперу. И не потому, что вам не нравятся — как вы, женщины, это называете? — ее аксессуары. Фигня в сумочке. И не из-за прически. Речь об Ирландии. Только Ирландия, верно?
— Ну, не знаю, — ответила я. — Мне вы тоже кажетесь фальшивкой. Вы не ближе моего к родной стороне. Ваши двоюродные дедушки тоже не знают слов. Значит, вам требуются дополнительные причины. Основания.
— Меня воспитывали в уважении к традициям, — сказал он. — И поглядите, куда традиции нас завели. — Он осмотрелся, будто не веря собственным глазам: главное событие жизни патриота, всего через десять минут, а ты сидишь спиной к дешевому платяному шкафу, отделанному белым шпоном; занавеска из плиссированной бумаги, неприбранная кровать, чужая женщина и последний чай — без сахара… — Вспоминаю ребят, объявивших голодовку, — прибавил он. — Первый умер почти за два года до того, как ее впервые избрали. Вы это знали? Бобби понадобилось шестьдесят шесть дней, чтобы умереть [37] . И еще девять парней последовали за ним. Когда проголодаешь дней сорок пять или около того, тебе, говорят, становится лучше. Больше не пыхтишь от натуги, можешь снова пить. Но это твой последний шанс, потому что после пятидесяти дней ты уже не будешь ни видеть, ни слышать. Твое тело переваривает само себя. Питается собой от отчаяния. Вы удивляетесь, почему она не смеется? Я не вижу вокруг ничего смешного.
37
Имеется в виду голодовка заключенных в североирландских тюрьмах в 1981 г. Бобби — Роберт Сэндс, член ИРА, во время пребывания в тюрьме избранный в парламент Великобритании. Известие о смерти Сэндса от истощения привело к уличным столкновениям и погромам в Белфасте.
— Какой реакции вы от меня ждете? — спросила я. — Со всем, что вы говорите, я согласна. Идите заваривайте чай, а я посижу тут с винтовкой.
На мгновение он, похоже, всерьез задумался.
— Вы промахнетесь. Вас же не тренировали.
— А вас?
— Стрелял по мишеням.
— Мишени — не живые люди. Вы можете подстрелить медсестру. Или врача.
— Да, могу.
Я переждала одолевший его приступ кашля. Ага, кашель курильщика.
— Ах да, чай, — сказала я. — А знаете, еще что? Они, возможно, и слепнут под конец, но их глаза широко открыты, когда они берутся за свою работу. Бессмысленно добиваться жалости от правительства, как у нее. Чего ради ей соглашаться на переговоры? Почему вы ждете, что она согласится? Что для нее десяток ирландцев? Или сотня. Все эти люди — они законченные каратели. Они притворяются современными, продвинутыми, но коли снять с них узду, они примутся выкалывать глаза на площадях.