Убийство со вкусом моря и лимонов

– Что это у тебя на шее?

– Что? – не поняла Настя.

– Кулон – ладонь. Красивый, и цвет необычный.

– Я тоже заметила, – поддакнула тетя, поставив на стол очередной кулинарный шедевр – ореховые трубочки, которые Настя обожала с детства.

– А, это оберег, лазурит, Рука Фатимы или Рука Бога, в Египте купила. Универсальный символ, кстати. Мне кажется, работает, – Настя дотронулась до кулона на тоненькой серебряной цепочке. – В прошлый отпуск такие приключения выдались, настоящий детектив. Надеюсь, в этот раз все пройдет спокойно. Тьфу-тьфу, – постучала она по столу.

– Фатимы… так это же мусульманский? А крестик твой где? – тетя уперла руки в бока.

– Так вот же, – Настя коснулась другой цепочки. – Я всегда ношу обе. Эту в Греции купила. Видишь, маленький крестик и четырехлистник. Тоже талисман. По легенде такой клевер принесла с собой из Эдема Ева на память о райском саде.

– Ой, так это же не тот, – всплеснула руками тетя, – у тебя сплошные талисманы и символы…

– Кстати, а ты видела, что на абхазском флаге такая же ладонь? – брат показал фото флага на телефоне. В верхнем левом углу – красный прямоугольник, в центре – раскрытая правая ладонь белого цвета. – Вообще, это древний солярный знак.

– Что за солярный? – заинтересовалась Настя.

– Солярный – значит солнечный. Символы, обозначающие солнце. К примеру, простой круг, свастика, человеческая ладонь, как приветствие бога Солнца. Ладонь была на красном штандарте абазгов, предков абхазов, служивших у римлян во втором веке нашей эры. У нас тут раньше римляне жили, если ты не знала.

– Совсем на истории свихнулся. На истфак собрался, а отец – против. Разве с такой профессией проживешь, – махнула рукой тетя. – Древние римляне, древние греки, Диоскурия…

– Между прочим, – многозначительно заметил Димка, – история Гагры и начинается с греков, основавших в I веке до нашей эры факторию, торговый поселок под названием Триглиф. Потом он становится владением Римской империи, Хитика…

– Слушай, а ты про принца Ольденбургского что-то знаешь? Этот новый знакомый из шале его упоминал.

– Только не про принца, а про принцев. Знаю, конечно, – встряхнул он длинной челкой.

– Расскажи, – попросила Настя.

– Ладно, в двух словах. В интернете почитаешь, если интересно. Два брата, Александр и Константин Ольденбургские, неординарные личности, надо сказать. Если бы не они, не было бы нашей Гагры. И не сидели бы мы тут с тобой за завтраком. Кстати, правильно говорить и писать «Гагра», а не «Гагры». Но и Гагры не ошибка, а устаревшее название, так курорт до 1948 года назывался.

– Вот, хоть просветил насчет «Гагры», – улыбнулась Настя. – Ольденбургские… какая-то немецкая фамилия?

– Да, немецкая династия, члены царской семьи. Ольденбургские, известные также как принцы Голштинские, один из них был на русской службе при Петре I. Но нас интересуют два брата, они позже жили – в середине XIX – начале XX веков. Старший, Александр, сделал блестящую военную карьеру при Александре III, заведовал военно-медицинской службой. Питерский Институт экспериментальной медицины и Гагринский морской курорт – его рук дело. В 1900 году принц загорелся идеей создать на пустынном тогда Кавказском берегу курорт – конкурент Крыма. Он заинтересовал этим проектом императора Николая II. Потратил и свои сбережения, и казенные. Принца потом обвиняли в растратах. Как бы то ни было, в 1903 году Гагринский курорт был торжественно открыт. Бурные события 1917 года добрались до Черноморья не сразу. Летом и осенью на дачах был аншлаг – многие переехали из столиц, чтобы переждать смутные времена. Но Ольденбургские в июле 1917 года, как и в конце 1905 года, предпочли покинуть Россию. Дворец осиротел и был разграблен до основания. Сын Александра, Петр, умер во Франции раньше родителей – так пресеклась прямая российская линия Ольденбургского герцогского дома.

– Почему пресеклась? А как же его брат?

– Тут история в духе Голливуда. Тебе понравится. Помнишь тот старый фильм, с Деми Мур и Робертом Редфордом, где герой предлагает миллион за ночь с женщиной, на которую он «запал»?

– Помню…

– Так вот, у Константина случилось такое же замыкание. Только похлеще. Из-за него он потерял свой титул и право наследования. Служил он на Кавказе и умудрился втрескаться в Агриппину Джапаридзе, а она была замужем за грузинским князем Дадиани, старше ее на двадцать лет. Говорят, князь был игрок и весь в долгах. Вот и Константину он проигрался.

– И князь отдал жену в обмен на долг? – догадалась Настя.

– Вроде того. Правда, нынешние потомки Дадиани, у Агриппины с князем двое детей было, утверждают, что она сама ушла. Скандал. И в грузинском обществе, и в петербургском.

– Представляю, – хмыкнула Настя. – Так Константин на ней женился?

– Ну да.

– И как их брак, был счастливым?

– Вполне. Жили то в Кутаиси, то в Петербурге. Но брак-то неравный, оттого-то и фамилию «Ольденбургские» их потомки – детей было шестеро – носить не могли. Дети стали именоваться графами Зарнекау, такой же титул получила и Агриппина, по местности в Голштинии, которой издавна владели Ольденбургские. Константин открыл в Кутаиси завод шампанских вин, шикарными гостиницами и замками в Гагре управлял.

– Интересные личности. А я о них даже ничего и не знала, хоть и не раз здесь бывала.

– Кстати, почитай Искандера «Сандро из Чегема», он как раз с юмором описывает очень яркие картины жизни принца Александра в Гагре.

– Ничего себе! – присвистнула Настя. – Ты даже Фазиля Искандера читал?

– Так он же абхазский писатель, в школьной программе был, кажется.

– Умный ты, Димка, – девушка потрепала его по вихрам. – Иди на истфак и родителей не слушай.

5

Ефим жил в одной из питерских коммуналок на Петроградке и презирал своих соседей, бездарных, по его мнению, людишек. Комната досталась ему в наследство от матери, которая умерла пару лет назад, а той – от бабушки. Бабушке, в свою очередь, от ее прабабушки, выпускницы Смольного института благородных девиц. До смерти матери Ефим жил с ней, когда тяжело заболела и слегла – ухаживал. А когда матери не стало, мир для него рухнул. И только сейчас, спустя два года, начал немного приходить в себя – помогло увлечение бегом. Чтобы пробежать свои сорок два километра, он участвовал во всех возможных марафонах, ездил в другие города: Москва, Казань, Самара, Тюмень. Но при этом избегал шумных спортивных тусовок, редко с кем-то знакомился. С девушками у Ефима не ладилось: каждую он сравнивал с мамой и, как правило, шансов у них не было.

Молодой человек вырос без отца – тот умер совсем молодым, в двадцать один год, от перитонита, когда мальчик едва научился ходить. Ефим боялся ранней смерти, поэтому старался следить за здоровьем, постоянно сдавал анализы и, в итоге, уже пережил отца на пятнадцать лет. Он всегда завидовал одноклассникам и друзьям из полных семей, потому что им с мамой и бабушкой приходилось туго. Мама работала в НИИ, получала копейки и бралась за любую подработку, чтобы прокормить себя и сына, а также бабушку с крошечной пенсией. Экономили на всем, особенно в конце девяностых, когда мама потеряла работу.

С детства Ефим мечтал разбогатеть и жить на полную катушку. Он хорошо учился и вообще был прилежным мальчиком, мама не знала с ним хлопот. По настоянию бабушки, учительницы музыки, он окончил музыкальную и художественную школы. Но настоящей страстью стала живопись – увлекаясь творческим процессом, он забывал обо всем, что тревожило. Однако художником так и не стал. Его мама хотела, чтобы он выучился на юриста, тогда это было модно и престижно. Любящий сын не стал огорчать маму, и после окончания вуза Ефим устроился секретарем в один из районных судов, и со временем дослужился до помощника судьи. Стать самим судьей ему не светило, не было таких связей и возможностей, поэтому он уже смирился с тем, что до пенсии будет изучать чужие дела и отписывать проекты решений.