Убийство в Рабеншлюхт

— На поляне, — ответил Мартин.

— Слезай-ка сюда, дело есть. И ты, Иоганн, слезай, отец Иеремия распорядился, чтобы со двора никуда. Понял?

Иоганн кивнул. Во дворе кузнец вручил Мартину огрызок карандаша и заставил написать несколько слов на листе бумаги. Лист забрал с собой, чужака добродушно потрепал по голове и отправился со двора в сторону, противоположную холму. Наверное, на ту самую поляну, где собрались чужаки.

— Добрый человек кузнец, — вздохнул Мартин. — Говорят, раньше все такие были. Золотой век, эх…. Ну чего замок на язык повесил? Обещал же про убийство Феликса рассказать.

Ответная речь Иоганна произвела на Мартина немалое впечатление. Однако, по словам Мартина выходило, что чужаки тут ни причем. Все они в это утро находились неподалеку, в поле зрения друг друга, и никак не могли оказаться на месте преступления, пока Анна не попросила Ганса съездить в деревню за провизией. Вот разве что мадьяр… За мадьяра Мартин поручиться не мог.

Впрочем, о самом главном юный сыщик Мартину говорить не стал — о перевернутой бочке, о велосипедных следах, о рассыпанных монетах и прочих собранных следствием уликах. Вот про странную рану на горле Феликса рассказал. Даже продемонстрировал в чем странность, отыскав похожую на древко алебарды палку.

— Представь, что вот тут еще топорище на конце, — отдав палку Мартину, заявил он. — А теперь попробуй меня по горлу ударить.

Мартин взял в руки палку, примерился и медленно довел ее до шеи сыщика. Бить оказалось неудобно, нужно было сначала сильно наклонить корпус, изогнуться и уже из такого положения наносить удар.

— Я же говорил, не человек его убил, — констатировал Мартин, отдавая «алебарду».

— А кто тогда? Не Мать же Ворона?! Зачем ей Феликса по горлу бить? — запальчиво спросил Иоганн и тут же прикусил язык. А ну как его приятель снова обидится? Но того вопрос не обидел, а заставил задуматься.

И молодые люди принялись искать такое положение, из которого удар алебардой был бы удобным и естественным. Расшумелись, размахались палками, даже поставили друг другу пару синяков. Впрочем, подумаешь, синяки, едва до настоящей беды не дошло. Войдя в азарт, они и не заметили, как оказались за забором в лесу. Лишь когда племянник отца Иеремии, споткнувшись, полетел в траву и чуть не угодил в больший волчий капкан, приятели, наконец, угомонились. Побледневший Иоганн с ужасом посмотрел на острые зубья капкана, а Мартин протянул ему руку, помогая встать, и виноватым голосом произнес:

— Извини, забыл совсем. Не стоит нам в эту сторону ходить.

— Волки что ли?

— Да какие здесь волки… От привидений это. Они на холме часто появляются… Сторожат Мать-Ворону, а потом злобу свою на чем ни попадя вымещают. Собаку вот недавно убили. Да что собака, и люди, бывало, пропадали. Один точно. Думаешь, почему мы мимо колодца так проскочить хотели? Когда почитай каждый день призраков видишь, поневоле начнешь шарахаться. Может, кстати, и не Мать-Ворона, может эти самые привидения до Феликса добрались… Хотя вряд ли. Неприятный он был, все ходил, чего-то искал, вынюхивал… И еще говорят: к жене лесника клинья подбивал.

— Слушай, а давай на холм сбегаем? — неожиданно предложил Иоганн.

— Зачем это? — опешил Мартин. — Нельзя туда. Да и дядя твой сказал, чтоб ты никуда со двора.

— А мы быстро! Одна нога здесь, другая там. В интересах следствия, а? Если там привидения бывают, должны же от них какие-то следы оставаться?

— Мы туда не ходим, — отрезал Мартин. — Не положено.

Но Иоганн не отставал. Принялся убеждать Мартина, что днем на холме им ничего не грозит, тем более, вдвоем. Сначала тот уперся крепко, с места не сдвинешь. Не положено и все тут. Стали разбираться кем не положено, и выяснилось, что запрет этот сложился как-то сам собой… Первый знак — ту самую разбитую глиняную ворону, что теперь стоит на полочке в комнате — обнаружил Студент. Имени его никто не знал, но уважали крепко. Когда Ганс привел Мартина в общину — еще там, в городе — уже тогда считалось, что Студент слышит голос Матери-Вороны. Он и предостерегал всех от посещения холма, ходил сам, а оттуда приносил перерисованные на бумажный лист знаки, и вся община толковала их, принимая совместно решения. Знаки те, объяснял он, проявляются на скале, но увидеть их дано не каждому. Слепым да глухим идти к Матери-Вороне — только гневить ее. Поначалу, как сюда приехали, думали, что вот оно счастье — рукой только ухвати, помоги Матери-Вороне в мир вернуться. Да не все так просто оказалось… Долгим к ней путь оказался, трудно знаки искать. Кто-то в вере сомневаться начал. И Студент пропал. Поначалу искали — нигде найти не могли, в город даже ездили. А потом откуда-то слухи поползли, что с ума он сошел, в реку кинулся. Говорят, выловили где-то ниже по течению. Но так или нет, не знает никто, спрашивали в соседних деревнях — никто ни слуху, ни духу об утопленнике. Тогда вот и стали появляться призраки. Чтоб окончательно людей прогнать и не дать Матери-Вороне в мир вернуться. И ворон тогда же убивать начали.

Когда Мартин дошел в своем рассказе до появления первых призраков, они с Иоганном уже давно пробирались едва видимой тропкой на другую сторону ложбины.

Иоганн крепко держал в руках палку-«алебарду» и внимательно поглядывал по сторонам, а молодой чужак на всякий случай вытащил нож. Никаких призраков-привидений, однако, им по дороге так и не встретилось. Пару раз из высокой травы взлетали крупные серые птицы, недовольно ругаясь на своем птичьем языке, да юный сыщик принял за змею толстую кривую ветку и начал колотить по ней «алебардой». Впрочем, змея сразу же хрустнула и сломалась, а Иоганн облегченно выдохнул. На самом дне ложбины деревья тесно переплетались кронами, почти не пропуская солнечные лучи. Подлесок здесь был чахлым, редким, зато под ногами стелился толстый мягкий мох. Он поглощал звуки шагов, и даже голос становился немного другим — глуше и тише.

— Замри! — неожиданно скомандовал Мартин.

Иоганн как поднял ногу, так и остался стоять, не решаясь нарушить наступившую тишину. Только посильнее сжал в руке свое «оружие» да скосил взгляд, стараясь понять, что же так насторожило его спутника. Нога становилась все тяжелее и тяжелее, а Мартин все медлил, вслушивался в лесную тишину.

— Пропадем с тобой, как тот Студент, — прошептал он, наконец, и двинулся дальше.

Иоганн с облегчением опустил ногу и тут же спросил:

— А кто заместо Студента на холм ходит?

— Мадьяр, — ответил Мартин. — Вот ведь повезло, а? Нет, чтобы мне такой дар — видеть знаки?

Иоганн не дал своему спутнику размечтаться, сбил новым вопросом:

— А Феликс? Он когда появился?

— Феликс-то? Да уж после… Сначала он нашим очень даже по вкусу пришелся: умел притворяться, когда нужно. Тому пособит, с тем по душам поговорит, того похвалит. Один Ганс сразу сказал, что дерьмо, а не человечишко. Так и вышло. Вызнал от нас, что нужно и бросил. Недаром он всё про привидения расспрашивал, встречи с ними искал. И в бумагах у лесника рылся, я сам видел. Анна однажды с кузнецом куда-то поехала, а этот тут как тут. Рыщет по дому, высматривает что-то, по шкапам лазит. Ганс как увидел, схватил за шкирку, выволок вон да такого пинка дал — метров сто этот гад летел. Анне уж говорить не стали, чего хозяйку расстраивать? Прибрались немного да дверь прикрыли, она и не заметила… Слышишь? За нами и левее?

— Ничего не слышу, — помолчав немного, ответил Иоганн.

— А мне всё кажется идет кто-то за нами… — признался Мартин. — Мы останавливаемся, и он тоже.

Лес обрывался резко, словно отрубил кто тупым топором. Неровно отрубил, кривой край получился — то здесь то там отдельные деревья выскакивали на холм, но видно было, что не жильцы. Чахли, сохли, словно за невидимой чертой начиналось какое-то проклятое для растений место. Впрочем, травы и цветов было много. И папоротника… Островки его попадались то тут, то там, и суеверный Мартин огибал их, ведя за собой Иоганна. Самое последнее дерево, попавшееся им, оказалось совершенно белым, без коры, словно с него заживо содрали кожу. На верхней ветке сидела крупная ворона, настороженно косясь на путников, и Мартин в нерешительности остановился.

— Пошли давай! — прошептал Иоганн. — Поздно возвращаться.

Почему прошептал и сам не понял. Вроде никого вокруг нет, разве что ворона, только отчего-то вдруг стало неуютно на душе, зябко. Иоганн даже плечами передернул и с удивлением заметил, что Мартин поежился одновременно с ним. Чужак нерешительно потоптался на месте, затем повернулся к дереву, что-то беззвучно пробормотал одними губами и отвесил поклон.

Идти по склону оказалось довольно легко. Холм старый, пологий, да и привычно уже было для Иоганна лазить по холмам — не первое лето проводил у дяди в гостях. Мартин то и дело оглядывался на оставшийся внизу лес, словно ожидал погони, но все было тихо. Удивительно тихо было вокруг. По душе по-прежнему скреб чей-то острый коготь, а еще вдруг привиделось нечто несуразное — то ли сам выдумал, то ли действительно мелькнуло — вроде жертвенного камня и нож кровавый в руке. Только привиделось, как началась каменная шапка. Большие валуны скрыли от них склон, пришлось пройти между ними, и приятели оказались на площадке посередине которой лежал огромный плоский камень. Точь-в-точь как только что почудился юному сыщику. Нехороший это был камень, веяло от него чем-то жутким, в иное время Иоганн обошел бы его стороной, но тут… На самом краю его возвышалась пирамида отрубленных вороньих голов. Все они были повернуты клювами в одну сторону и указывали на Знак, нарисованный на скале. Да-да, один из тех знаков, про которые рассказывал по дороге Мартин. Он и бросился к нему, не давая сыщику как следует разглядеть эту диковину. У самой скалы чужак остановился, замер благоговейно, и отвесил поклон — точно такой же, как у дерева с содранной кожей. Иоганн уже знал, что знаки разгадывали всей общиной, собираясь на поляне за забором, и каждый имел право толковать Слово Матери-Вороны.