Убийство в Рабеншлюхт
Шрифт:
— Ты чего? — спросил Себастьян.
Альфонс не ответил. Он лежал на спине, глядел в небо на бледные осенние звезды и молчал.
— Альфонс, — попытался растормошить его Себастьян. — Подумаешь, монета, не расстраивайся!
— Нас пятеро тогда осталось, — неожиданно произнес бродяга. — И полковник Клаус фон Кей со знаменем. Все побежали, а мы нет, мы своего полковника защищали и знамя. Ранен фон Кей был в ногу, не мог идти, но отстреливался вместе с нами. У нас тогда винтовки Дрейзе были, еще с австрийской компании, надежное оружие, но не чета французским Шасспо. Те и легче, и стреляли вдвое дальше, а мы патроны вручную вставляли…. Два часа ада.
Бродяга помолчал, по прежнему глядя в небо, словно рассказывал свою историю не Себастьяну, а холодным и равнодушным осенним звездам.
— Все полегли, — наконец сказал Альфонс. — Вдвоем мы остались. Полковника еще ранили, не жилец уже был, когда нас отбили. «Ты достоит Железного Креста, — говорит. — Ты знамя полка спас, солдат. Нечего мне тебе
Себастьян сам не заметил, как смахнул слезу.
— Завтра я обязательно монету найду! — пообещал он. — Весь лес перерою, а найду.
— Не найдешь, — вздохнул Альфонс. — Этот жетон мне талисманом был в самые тяжелые времена. Никогда я его не предавал, один лишь раз… тогда, с Феликсом… Вот он и не простил…
И бродяга снова уставился на осенние звезды. Точно такие же, как тогда, на войне, почти двадцать лет назад.
Вальтер Бауэр
Зима 18…. года выдалась холодной. Со всей Европы приходили известия о страшной болезни под названием Grippe, уносившей десятки тысяч жизней. Герман фон Вебер, исхудавший после перенесенной болезни, сидел в доме у отца Иеремии и пил горячий чай, грея ладони о большую глиняную кружку. Голос у следователя был хриплым, речь то и дело перемежалась кашлем, но дела вынудили его вернуться в Рабеншлюхт. А за окном завывала вьюга, что уж совсем было явлением странным и почти что апокалипсическим.
— Сглазил Бауэр это место, — посетовал фон Вебер. — Никто не хочет сюда ехать. Еле уговорил старого своего приятеля, тот уже в отставку собирался. Ну ничего… Думаю, годков пять еще послужит, человек он обстоятельный, вдумчивый. Кстати, Бауэра так и не поймали. Скрылся, словно его и не было. Думаю, опять имя сменил.
— Опять? — переспросил отец Иеремия.
— А вы не знаете? Ну да… откуда… Настоящее имя его оказалось вовсе не Вальтер Бауэр, а Франсуа Эжен Вуалье. Примечательная личность. Родился в Лотарингии, учился в Париже на юриста, знал несколько языков… Блестящая карьера, отец Иеремия, перед ним открывалась. Да только попался на воровстве и был с позором изгнан. Всегда до чужих денег жаден был. В доме его матери, рассказывают, много старых книг и что интересно, всё больше по военной стратегии, по тактике войн да по римским завоеваниям. Вот и на латыни книг было не мало. Вряд ли их читала старушка, верно? Она, кстати, еще жива и вполне бодро выглядит, мы туда своего человека посылали. О сыне и слышать не хочет, лет пять уже его не видела. С тех пор, как он из Индии вернулся.
Генрих фон Вебер закашлялся, немного помолчал, отпивая маленькими глоточками из кружки, и продолжил:
— Боксировал он неплохо, знаете такую английскую забаву?
Священник отрицательно покачал головой.
— Драка по существу. Но только руками и один на один. В общем, силен был Франсуа Эжен и решил податься в армию, как раз и война началась Франко-Прусская. Да только быстро понял, что пуле все равно в кого попадать. А тут еще французишки терпели одно поражение за другим. Дезертировал и стал мародером. Вместе с приятелем, таким же дезертиром, подобрали они раненого немецкого офицера Вальтера Бауэра…
— О, Боже! — воскликнул отец Иеремия. — Так вот от кого он взял имя.
— Темная история, — согласился фон Вебер. — Офицера добили, а документы забрал себе Вуалье. Кто из них убил, не ясно, этот приятель — он сейчас на каторге — валит вину на Вуалье, но сами понимаете, верить каторжнику…. Некоторое время Вуалье жил в Германии по поддельным документам и считался ветераном войны. Но затем попался на глаза кому-то, кто лично знал Бауэра и вынужден был бежать. Предложил свои услуги русским, и отбыл подавлять восстание в Кокандском ханстве.
— Это, кажется, в Азии? — спросил отец Иеремия. — Наверное, владения русских?
— Да, — кивнул следователь. — Местное население постоянно бунтовало против России, так что Вуалье попал в самое пекло. Видимо, опять мародерствовал, а может, и предавал. Так или иначе, однажды он перешел на сторону Худояра, предводителя восставших, а затем бежал с ним сначала в Китай, а затем в Индию. Служил у британцев, подавлял восстание сипаев. Оттуда-то в 80-м и вернулся снова во Францию, тогда мать его и видела в последний раз. Ей портрет показывали Бауэра, признала сына. Затем снова была какая-то темная история, и Вуалье решил податься обратно в Германию. Благо документы на имя Бауэра у него сохранились. Как ни странно, но он получил даже знак отличия, который дожидался пропавшего героя войны. Но однако, решил, что в деревне будет поспокойнее. И поехал на службу в Рабеншлюхт, жандармом… Сдается мне, он что-то знал про клад еще до всей этой истории.
— Столько грехов, — вздохнул священник. — Одна жизнь и столько грехов…
— А ведь история его не окончена, — задумчиво произнес фон Вебер. — Вполне вероятно, нам еще придется столкнуться с Франсуа Эженом Вуалье.
— Удачи вам, господин Герман, при этой встрече, — искренне пожелал ему отец Иеремия. — И да поможет вам Бог! В нашу-то
деревню он вряд ли когда вернется…Следователь задумчиво постучал пальцами по столу и встал из-за стола.
— Как знать, святой отец… — промолвил он. — Как знать…
Вздохнул, вслушиваясь в бушующую за окном вьюгу, попрощался и по-прежнему хрипло кашляя, отправился в участок. К своему старому приятелю и новому жандарму деревни Рабеншлюхт.
Шестипалый
С тех пор как граф Еремин разрешил Иоганну-Ваньке пользоваться своей библиотекой — тот готовился к поступлению в университет — ежедневное посещение этой большой светлой комнаты в дальнем крыле замка стало для юноши сродни ритуалу. В комнату был отдельный вход со двора, стоило только позвать библиотекаря, маленького сухонького старичка в пенсне, который отпирал дверь и помогал будущему студиозу подыскивать книги. Несмотря на разницу в возрасте совсем скоро они подружились. Библиотекарь был одинок, семьи не имел, а шумных забав графа сторонился пуще огня. Постройку из бревен, что за другим крылом замка в парке у небольшого пруда, так и вовсе обходил стороной. Граф называл ее русским словом banja, и однажды зимой на потеху гостям затащил туда библиотекаря, раздел догола, заставил лечь на раскаленную лавку и самолично отстегал venikom, после чего, не дав одеться, потащил по снегу в пруд. Большего кошмара в своей жизни библиотекарь не переживал никогда.
Как-то Иоганн рассказал своему новому знакомому историю об убийстве в деревне Рабеншлюхт, а также о древнем культе Матери Вороны и рукописной легенде, передаваемой из поколения в поколение семьей лесника. Легенда заинтересовала библиотекаря, и в одно из следующих посещений юноши он выложил на стол большой пыльный фолиант.
— Вот, молодой человек! — ткнув пальцем в толстую книгу, гордо заявил библиотекарь. — Без сомнения, я нашел подтверждение вашей необычной истории.
И, раскрыв, старый фолиант принялся читать одну из многочисленных историй, собранных неизвестным автором.
Году в 1742-м от Р.Х. удалось мне найти в одном из испанских монастырей небольшой документ, собственноручно записанный на латыни жителем города Рима более тысячи лет назад. Документ был совсем ветхим и неполным, но, испросив соизволения у настоятеля, я перевел его и переписал, сделав копию. Этот древний текст и прилагаю к сему собранию документов давно ушедшей эпохи.
… Факел ослепил пещеру ярким светом, послышались голоса людей и карканье ворон. Я вцепился руками в каменный выступ, но кто-то уже волок меня из убежища. В страхе я хотел вырваться, но не смог. Видимо, люди в шлемах хотели убить меня, но тут один из них схватил мою руку и, подняв ее, что-то громко сказал на непонятном языке. Тон голосов изменился, они рассматривали мои шесть пальцев.
— Кхере! — отчаянно выкрикнул я, призывая на помощь Мать Ворону. Ее дети услышали, налетели стаей, стали бросаться на воинов, но слишком много было людей в шлемах. Накрывшись щитами, они повели меня в свой лагерь. Так я стал рабом Рима.
Дорога в Город была долгой, и среди пленных не было никого из моего народа… Один римский гражданин взял меня на повозку и стал учить языку. Мы миновали несколько больших городов, но даже по сравнению с ними Рим оказался огромен! Много раз, увидев ворону, я пытался с ней заговорить, но птицы не отзывались.
Господин, к которому попал я с невольничьего рынка, выставлял меня на потеху своим гостям, показывая руки с шестью пальцами. А в остальное время был груб и зол, часто терпел я побои от него. Потом он повез меня в Иудею, где я провел долгих десять лет и узнал Благую Весть. Когда мой господин вернулся обратно в Рим, я бежал, был пойман и страшно бит, отчего охромел, но страдания мои не пропали зря. Через год с господином моим произошла внезапная перемена. Он раздал все имущество бедным, а рабов отпустил на волю. Сам же скрылся из Рима, и больше о нем мне ничего неизвестно. Так я стал римским гражданином…
Судьба благоволила мне. Занявшись торговлей, я за несколько лет накопил себе состояние, приобрел дом и женился на свободной гречанке, что потом родила мне двенадцать сыновей. Стерг шестипалый, под этим именем знали меня и в Иберии, и в Иудее, и Египте, и в греческих городах, рассыпанных по побережью Пелопоннеса. В год сороковой с начала века, отправился я по торговым делам на север, туда, где лежала моя Родина. Я не искал ее, я даже не помнил уже мест, откуда меня когда-то забрал Рим, но Родина нашла меня сама. На одном из привалов нас атаковала стая ворон. Большая темная стая сорвалась с крон высоких деревьев и налетела, прогоняя из леса, на опушке которого мы остановились. Спасаясь, закрывая головы одеждой, поспешили мы убраться подальше из этого страшного места. Но вдруг что-то припомнилось мне, я остановился и выкрикнул, простирая руку к стае:
— Кхере!
Замерли вороны, зависли черными комками в воздухе, а затем обрушились на нас с еще большей яростью. А в голове моей словно просвистела стрела, и внезапно вспомнил я последние дни своего народа, и Мать Ворону, которой поклонялся, и понял, что уже не принадлежу к их вере. И ждет меня смерть, если я промедлю…