Убийство в стиле

— Приключения Лемми Кошина, хотите вы сказать? Фу, более, чем не мое.

— И не мое. В любом случае, как я сказал, я прочел их достаточно и знаю, что в лучших, в наиболее впечатляющих, не требуется перечитывать фразу, абзац, а то и целую страницу дважды, чтобы понять, к чему клонит автор, как иногда, знаете ли, приходится с классиками. И это вовсе не принижает «Ищи убийцу!», ваши или чьи-нибудь еще. Я только хочу сказать, когда открытия начинают сыпаться одно на другое, впечатление читатель должен получать мгновенно. Они должны хлестать вас по лицу в буквальном смысле слова.

Это как шутка. Если вы не засмеялись сразу, то вообще не засмеетесь ей. Никогда. И вот я подумал: разве не это подразумевается под Безупречным Преступлением, во всяком случае в «Ищи убийцу!»? Не преступление, когда преступник остается неизвестным… то есть, когда убийца остается неизвестным, потому что нынче люди до того кровожадны, что, думается, никакое преступление, кроме убийства, их не удовлетворит. Так вот, не преступление, когда убийца остается неизвестным — конечно, такую книгу вы написать не можете, читатели потребуют деньги обратно, — но преступление, в котором все пригнано безупречно одно к другому, в котором улик не больше и не меньше, чем требуется переварить, и в котором установление личности убийцы оказывается столь же неизбежным, как и неожиданным. Это же не мог быть он, говорите вы себе, и тем не менее это не мог быть кто-то еще. Вот, конечно же, Безупречное Преступление.

Трабшо завершил свои рассуждения почти виновато, словно осознав свою наглость. Подробно рассуждать о жанре «Ищи убийцу!» в назидание самой Вдовствующей Герцогине Криминала! Когда он наконец закурил трубку, выбив пепел в стеклянную пепельницу, которую тут же умыкнула с их столика прежде невидимая официантка, заменив на точно такую же, но девственно чистую, он осторожно покосился на романистку.

Секунду она выглядела ошарашенной. Затем, к его изумлению, взорвалась неудержимым смехом.

Детектив вопросительно наклонил голову.

— Я сказал что-то смешное?

— Нет, — ответила она, когда поуспокоилась настолько, что обрела дар речи. — Вы ничего смешного не сказали, вы сказали нечто честное. Вот что заставило меня захохотать, захохотать так сильно, что, по-моему, у меня лопнул чулок.

Я стала такой знаменитостью, такой звездой, что больше никто не осмеливается быть со мной честным. Мои издатели, мои читатели, мои критики… ну, в большинстве, — уточнила она, не вполне подавив зародыш рявканья, — все твердят мне, что моя последняя книга, то есть любая последняя, чудесна, потрясающа, наилучшая по сей день, хотя мы все знаем, что это пустышка. И даже если рецензии чуточную чуточку не так восторженны, как я привыкла, это не помешает издателям объявить ее на обложке «весьма одобренной». Говорю вам, Трабшо, в этой стране еще не выходила книга, которая не была бы «весьма одобренной». Вот увидите, скоро они примутся рекламировать «весьма одобренную» Библию и «весьма одобренную» телефонную книгу, ха-ха-ха!

Не то чтобы я, — продолжала она, внезапно включая свой «серьезный» голос, — не то чтобы я считала «Смерть. Руководство для пользователя» пустышкой, вы понимаете. Она не принадлежит к моим немногим, моим более чем немногим промашкам. Но вы правы, она чересчур умна для собственной пользы. Ее даже можно назвать «переумной»: звучит это, будто вдвое умнее умного, но на самом деле означает половину от целого.

Так что благодарю вас, Трабшо, — заключила она. — Очень вас благодарю.

— За что вы меня благодарите?

— За то, что вы так откровенны. Откровенны и интересны. Пусть вы еще сравнительный новичок в области «Ищи убийцу!», но вы уже стали подлинным теоретиком.

— Ну, вы знаете, мне не хотелось бы, чтобы вы подумали, будто я не получил от нее огромного удовольствия. Я получил, и огромное, правда, но не такое, как от ваших прошлых.

— Так мило, что вы это сказали. И, право же, вы должны называть меня Эвадной. Мы же старые товарищи и союзники. Или, еще лучше, называйте меня Эви. Отсеките лишнее, э? Вы же так и поступите, так почему не сейчас?

— Эви, — неубедительно сказал Трабшо.

— И могу ли я называть вас… ну, как вас называют ваши друзья?

Детектив пыхнул трубкой.

— Боюсь, их немного осталось. Но если вы про мое имя, так оно Юстес.

— Юстес? Боже, боже, боже, я совершенно не вижу вас Юстесом.

— Вот и я тоже, — буркнул Трабшо. — Но что поделать. Такое имя мне дали, оно значится в моей метрике, и это имя, если я слышу его у себя за спиной на улице, заставляет меня оборачиваться. Чего, откровенно говоря, теперь не случается никогда.

Эвадна Маунт отвела несколько секунд на его созерцание.

— Послушайте, Юстес, — сказала она, сверившись со своими наручными часами, — у вас что-нибудь на этот вечер назначено?

— У меня? — ответил он уныло. — Я редко чем занят по вечерам.

— То есть вы в Лондоне не по какой-то особой причине?

— Я теперь живу в Лондоне. Купил половину двухквартирного дома в Голден-грин.

— Неужели? Расстались с этим коттеджем на Дартмурской пустоши?

— Продал его и переехал шесть-семь лет назад. Понимаете, мне стало совсем одиноко после смерти старины Тобермори. Вы помните моего слепого лабрадора, которого пристрелили на пустоши?

— Конечно, конечно, помню. Так значит, сегодня вы никуда не собираетесь?

— Никуда.

— Так почему бы вам не присоединиться ко мне? Э? Старых времен ради?

— Присоединиться к вам? — повторил он за ней. — Я что-то не понимаю.

Эвадна Маунт ввинтила свою внушительную фигуру в беззащитный маленький стул.

— Так уж вышло, что для меня это особый вечер. Вечером в «Хеймаркете» — в «Королевском театре» в Хеймаркете — дается большое благотворительное гала-представление в пользу «Сирот Ист-Энда». Там будет весь Лондон, — произнесла она, сознательно смакуя клише. — Бобби Хоуз, Джек и Сисели, «Вестерн бразерс», двухтонная Тесси О’Ши и не знаю кто еще, и все вносят свою лепту бесплатно. В конце-то концов, благороднее ничего не придумать. Я — одна из авторов, состряпала коротенькую штучку для поднятия занавеса, мини «Ищи убийцу!», и вы никогда не догадаетесь, кто играет Алексу Бэддели.

— Кто же?

— Еще одна ваша прежняя знакомая. Кора.

— Кора? — повторил озадаченный Трабшо.

— Кора Резерфорд. Не говорите, будто вы ее забыли.

Еще несколько секунд он напрягал мозг. Затем воспоминания так и нахлынули.

— Кора Резерфорд! Ну конечно же! Понимаю. Она тоже была гостьей в ффолкс-Мэноре, ведь так?

— Верно.

— Значит, вы по-прежнему неразлучны?

— Ну, нет… Честно говоря, я почти не виделась с Корой, пока этот спектакль не свел нас снова вместе. Ну, мы иногда устраивали треп в трубку, но вот сверить часы нам как-то все не удавалось. Когда я свободна, она занята, когда она свободна, занята я. Впрочем, вы же знаете присловье: наши лучшие друзья не те, кого мы видим чаще всего, а те, кого мы знаем дольше. В том, что действительно важно, мы все еще товарищи грудь в грудь.

— Угу, — протянул Трабшо, на чей вкус выбор слов романистки был слишком уж ярко плотским. Он задумчиво повторил имя и фамилию: — Кора Резерфорд… Правда, — продолжал он, — я никогда не был любителем фильмов, даже когда Энни была жива. Мы ходили на них вместе, так как ей они нравились, пусть мне и нет. Не могу сказать, что я много слышал о ней в последнее время. Про Кору Резерфорд, имею я в виду. Она не ушла на покой?

— О нет, — сказала Эвадна Маунт. — Кора все еще упорно держится на плаву. Собственно говоря, она позвонила мне на днях, что заполучила роль в совершенно новом фильме. Впрочем, между нами говоря, она воображает себя своего рода отшельницей, которую иногда видят порхающей на Бонд-стрит, будто какой-нибудь экземпляр редчайшего вида экзотических пернатых, — редко наблюдаемая кинозвезда! — Романистка снисходительно посмеялась эксцентричности своей подруги. — Все это довольно нелепо, знаете ли, так как, насколько я слышала, она все так же бывает повсюду. Но если это помогает Коре стареть безболезненно, воображая себя английской Гарбо, кто я такая, чтобы испортить ей это развлечение?