Убийство. Кто убил Нанну Бирк-Ларсен?
Шрифт:
Он с жадностью допил вино. Несколько капель пролилось на синюю рубашку.
Лунд протянула ему салфетку.
— У меня скоро пресс-конференция. Очень заметное пятно?
Она рассмеялась:
— Думаю, да.
— Тогда мне лучше… Извините.
И он снова ушел по лестнице вверх. Она осталась одна.
Одна.
Судя по стихшим шагам, на этот раз он поднялся на третий этаж.
Лунд встала из-за стола, бесшумно перешла в кабинет, взяла в руки ежедневник, который уже начинала листать. Открыла его на нужной ей странице
— Включить свет? — произнес Хартманн у нее за спиной.
Лунд вздрогнула, пробормотала что-то, обернулась. Увидела перед собой рубашку с винным пятном на груди.
Он вовсе не страдал неуклюжестью, и ей следовало это учесть.
— Что все это значит? — спросил Хартманн ровным холодным тоном. — Предполагалось, что мы будем пить весь вечер, пока не станем закадычными друзьями? И что потом? Я бы признался? Этого вы хотели? — Взгляд его голубых глаз буравил ее насквозь. — Неужели вы ни перед чем не остановитесь? — Он указал на лестницу. — Давайте тогда отправимся в спальню и я расскажу вам все уже после.
— У вас нет алиби. Вы говорили нам неправду. Риэ Скоугор…
— Ну и что? Разве это дает вам право приходить сюда и заговаривать мне зубы, чтобы потом тайком рыться в моих бумагах?
Она не представляла, что он собирается делать.
— Позвольте мне разобраться в вашей логике, — сказал Хартманн. — Значит, я беру машину своего собственного штаба и еду в представительскую квартиру. Там я насилую девятнадцатилетнюю девушку, а потом убиваю ее. После чего уезжаю в лес и сбрасываю машину и труп в канал. Так?
— Вы лгали нам. Все ваши пламенные речи о Поуле Бремере, о политике…
— То, что я делаю на публике, и моя частная жизнь — это две абсолютно разные вещи.
— Не для меня. Давайте поговорим об этом в управлении.
— Нет. Мы будем говорить здесь. Итак, я сделал все это, но не предпринял ничего, чтобы скрыть следы. Почему?
— Вы пытались. Вы похитили из помещения охраны пленку с записью камер наблюдения.
— Я даже не представляю, о чем вы говорите.
— Она приходила в вашу квартиру. Писала вам письма. Возможно…
— Возможно, возможно, возможно! Я этого не делал! Хотя бы как гипотезу вы можете это принять?
— Была бы только рада. Если вы скажете мне, где провели те выходные.
Он стоял так близко к ней, что она чувствовала аромат его одеколона и винные пары в его дыхании. Глаза Хартманна горели, грудь вздымалась.
В дверь забарабанили. Знакомый голос крикнул:
— Полиция!
— Больше мне от вас ничего не нужно, — сказала Лунд.
— Троэльс Хартманн! — кричали за дверью. Да, это голос Майера. — Полиция! Откройте!
Перед домом Майер и Свендсен теряли терпение. Они видели, что в окнах горит свет. Они знали от Скоугор, что Хартманн здесь. Майер не без труда, но добыл-таки
у Брикса ордер на арест.— Проклятье! — воскликнул Майер. — Я пойду погляжу, что за домом. Вызывайте поддержку. Придется взломать дверь, если он не выйдет через минуту.
Послышались шаги, над крыльцом зажегся фонарь.
Дверь открылась, и вышла Лунд с сумкой через плечо. Она спустилась по ступенькам, за ней следом шел Хартманн с мрачным лицом.
— Поехали, — сказала она.
Майер стоял на крыльце под фонарем, разинув рот, как и Свендсен.
— Поехали, — повторила она.
Журналист прибыл вместе с оператором. Они установили свое оборудование посреди пыли и хаоса гаража. Тайс Бирк-Ларсен из квартиры не спустился.
Пернилле записала все, что она хотела сказать, и это уместилось на одном листе бумаги.
— Прекрасно, — сказал журналист, прочитав.
— Будет ли от этого толк?
— Разумеется. Когда мы здесь закончим, поднимемся к вам домой…
— Нет, туда мы не пойдем.
Журналист был полон решимости настаивать на своем. Такая работа — добыть сюжет любой ценой. Она должна была это предвидеть.
— Мы хотим как лучше, Пернилле.
— В квартиру мы не пойдем.
Вспыхнул яркий свет прожектора, отчего гараж стал еще более неуютным.
— Хорошо. — Он был раздосадован. — А где ваш муж?
— Зачем он вам?
— Будет лучше, если вы выступите вместе.
— Я решаю, как пройдет интервью, а не вы и не Тайс.
Журналист растерянно молчал, и она добавила:
— Либо соглашайтесь, либо уходите.
Ему оставалось только кивнуть.
— Ладно. Значит, только в гараже и только вы.
Наверху Тайс Бирк-Ларсен покормил детей ужином и теперь раскладывал по маленьким вазочкам купленное в супермаркете мороженое. Со стола на них по-прежнему смотрела Нанна.
— А мама будет есть с нами мороженое? — спросил Антон.
— Ей надо поговорить с дядей.
— А мы завтра идем в лес, это называется поход, — сообщил Эмиль.
— Нет, не идем, — возразил Антон.
— А вот и идем!
— Заткнись.
Мальчишки готовы были сцепиться друг с другом.
— Почему ты думаешь, что вы не идете? — спросил Бирк-Ларсен.
Антон ковырялся ложкой в мороженом.
— Мама плохо себя чувствует.
— Конечно, вы пойдете в поход. И мама так сказала.
На лестнице появилась Пернилле.
— Они объявят награду, — сказала она. — По телевизору. И еще будет сбор средств среди соседей.
Бирк-Ларсен подложил детям еще мороженого.
— Антон и Эмиль хотят завтра пойти в лес.
— Знаю. Я обещала пойти с ними.
Фотографии на столешнице то и дело притягивали его взгляд. Сколько им уже лет? Вот тут Нанне шестнадцать, тут сыновья еще совсем малыши. Это часть их жизни, застрявшая во времени.
— Психолог на консультации говорила, что нам нужно уделять больше внимания тому, что у нас есть, — проговорил Тайс Бирк-Ларсен.
Она нахмурилась:
— Я сама знаю, что мне делать, спасибо.
Его лицо было мрачнее тучи.