Убийство. Кто убил Нанну Бирк-Ларсен?

Правой рукой он гладил ее каштановые волосы, пока левой украдкой отщипывал себе еще теста.

— Мы будем теми же, кем были. Обещаю.

Она крепко прижалась к нему, лицом в широкую грудь, прислушалась к ритму его дыхания, ощущая в нем биение жизни, чувствуя силу.

В гараже Вагн Скербек играл со своим последним приобретением для мальчишек — черной радиоуправляемой машинкой на батарейках. Она ездила по полу между ящиками и фургонами. Антон управлял, Вагн был мишенью.

Машинка бросалась вперед и назад по бетонному полу. А он подпрыгивал и громко вопил, убегая от нее.

Наконец игрушка ударилась о его белые кроссовки.

— Задавил! — крикнул Скербек. — Насмерть! — И он замер с вытаращенными глазами, вывалив язык изо рта.

Антон не засмеялся.

— Классно! — сказал Скербек. — Можно будет устроить гонки на газоне перед вашим новым домом.

— Можно, я возьму ее наверх в свою комнату, дядя Вагн?

Скербек подобрал игрушку с пола и протянул мальчугану:

— Она твоя. Можешь делать с ней все, что захочешь.

Антон схватил машинку. И тут же рука Скербека сверху вырвала ее из его пальцев.

— Но только когда переедешь в новый дом. — Он присел на корточки, заглянул мальчику в глаза. — Все немного нервничают, когда случается что-то новое.

— Ты тоже?

— Еще как. Особенно когда не знаю, что именно случится. Но перемены — это весело. Ты бы лучше…

— В подвале кое-что есть.

Скербек нахмурился:

— Что там может быть?

— Там паспорт Нанны. И на нем кровь. — Антон был напуган. — Только не говори папе. Он будет ругать меня.

Скербек засмеялся, покачал головой:

— Что ты такое говоришь?

Мальчик попытался опять завладеть машинкой. Скербек отвел руку:

— Антон… Тебе это только кажется, потому что ты боишься переезжать. Но тебе нечего бояться. И ты всегда должен говорить правду.

Мальчик отошел на шаг:

— Я не вру! Я видел паспорт в подвале.

Он вытянул руку и взял машину. На этот раз Скербек не препятствовал ему.

После чего Антон ушел наверх.

Дети лежали в своих кроватях, взрослые втроем сидели вокруг кухонного стола, заставленного грязной посудой.

Бирк-Ларсен курил с лицом мрачнее тучи.

— Что еще сказал Антон? — спросила Пернилле.

— Ничего, — ответил Скербек. — Только то, что видел паспорт Нанны.

— Черт бы побрал этих детей, — прогудел Бирк-Ларсен. — Я был там сотни раз и никакого паспорта не видел. А ты?

— Он просто переживает, Тайс. Он же ребенок, столько всего… Нам ведь тоже не по себе.

— Где? — спросила Пернилле.

— Сказал — в подвале. Но там вообще ничего нет. Так, был мусор кое-какой, но я вынес почти все.

— Как мог ее паспорт оказаться в Хумлебю? — недоумевал Бирк-Ларсен. — Нанна даже не знала о том, что я купил там дом.

— Я могу съездить посмотреть, если хочешь.

— Там ничего нет, Вагн.

Пернилле сдавила пальцами виски. В кухне больше не пахло хлебом. Здесь остался только запах сигарет и пота.

— Тогда почему, — спросила она, стараясь сдерживаться, — он так сказал?

— Это же Антон! Он говорит все, что вздумается. Но это уже слишком. Я не позволю ему болтать что попало. Завтра же утром поговорю с ним.

Она не собиралась сдаваться:

— Полиция так и не нашла ее паспорт. Они много раз спрашивали нас о нем.

Он направил на нее тяжелый взгляд. Это был другой Тайс. Жесткий, холодный, безжалостный.

— Пожалуйста, не говорите с Антоном об этом, — сказал Скербек. — Я ему обещал…

Пернилле тут же набросилась на него:

— Нет, мы обязательно должны поговорить с ним. Завтра все вместе поедем туда и посмотрим. Я хочу знать…

— Его там нет! — рявкнул Бирк-Ларсен.

Она прикрыла глаза на мгновение, борясь с гневом.

— Его там нет, — повторил он спокойнее. — И завтра у него день рождения.

— Тайс…

Его большая ладонь взрезала над столом воздух.

— И хватит об этом.

За несколько минут до начала последних дебатов в прямом эфире, которые должны были состояться в центральной телестудии, Поуль Бремер спорил с продюсером передачи об очередности выступлений.

— Я представляю крупнейшую партию, то есть я иду последним, — заявил он.

Женщина-продюсер не была готова к конфликту.

— Мы договаривались о жеребьевке, — возразила Риэ Скоугор.

— Я не давал своего согласия на это. Мы поступим так, как поступали всегда: последнее слово за лидирующей партией. Вот что…

Его прервал звонок мобильного телефона, и он отошел на несколько шагов, чтобы ответить.

— Может, лучше отказаться от жеребьевки, — предложила продюсер, — раз возникают такие проблемы.

— Мы договорились!

Бремер внимательно слушал, что ему говорил невидимый собеседник по телефону, и при этом смотрел прямо на Скоугор.

— Эфир через десять минут, — переживала продюсер.

Вернулся Бремер — сама любезность и обаяние.

— А знаете, давайте тянуть жребий. Мне кажется, что сегодня мне повезет. — Серые глаза, не отпускавшие Скоугор, были ледяными. — А потом игра уже будет закончена.

Хартманн все еще был в гардеробной при студии и созванивался с Мортеном Вебером, который оставался в ратуше.

— Почему уволили Брессау? Мне нужна правда, Мортен.

— Наверное, облажался по-крупному. У тебя же сейчас теледебаты?

— Почему его уволили?

Вебер мялся:

— Ты же сам знаешь, сплетни здесь плодятся с молниеносной скоростью. Если всему верить…

— Проклятье, да скажи, наконец, правду! Мне опять звонил этот кровосос Салин. Его просто распирало от радости, что теперь мне точно конец. Ничего толком не сказал, только то, что Бремер после дебатов сделает сообщение. Я должен знать, что они замышляют. О чем он говорил?

— Он блефует, чтобы испортить тебе дебаты. И судя по всему, у него прекрасно получается.