Уцелевший

На шестом пируэте ван Рин едва не шлепнулся. В дверном проеме возникла Танит. Лицо ее было пепельным от ужаса, глаза сверкали злостью.

— Лжец! — выкрикнула она. — Моката у графини! А с Мокатой — Саймон Аарон! Уведенный от вас простым повелением еще вчера, менее нежели через час! Вы и ваш драгоценный де Ришло! Самозванцы, несчастные шарлатаны! Даже себя защитить не сумели! А теперь Моката прикрутит меня к Колесу Пта!

Девушка повернулась и опрометью ринулась прочь.

* * *

— Госпожа! — воскликнула Иветта, вскакивая и бросаясь на ложе рядом с Эрной. — Госпожа, что же будет дальше?

— Не знаю, — бесцветным голосом ответила баронесса.

— Снаружи кричали... Слышите, звенят клинки?

— Слышу, разумеется, — раздраженно бросила Эрна, перекатываясь по медвежьей шкуре и лихорадочно собирая остатки раскромсанного платья. — Одевайся, дурочка. Одевайся быстрее.

— Но... Ведь сюда еще вернутся?

— Одевайся, тебе говорят! — окрысилась баронесса.

Служанка повиновалась беспрекословно и облачилась куда успешнее, чем сама отдавшая распоряжение госпожа. Платье Иветты пребывало в целости и сохранности, чего никак нельзя было сказать об убранстве, силой содранном с баронессы де Монсеррат. Эрна повертела в руках остатки платья и сорочки, тихо выругалась — однако мягче, нежели час назад, — и ловко завернулась в распоротые полосы ткани, резонно рассудив, что это все же куда пристойнее и, главное, теплее облачения, положенного природой. Помедлила.

Сняла жемчужное ожерелье, подаренное мужем.

Положила его на постель.

Тщательно расправила.

— Иветта! — позвала баронесса чуть охрипшим голосом.

— Да, госпожа.

— Бертран де Монсеррат велел Родриго уничтожить нас обеих...

— Боже мой! — вскрикнула служанка, бледнея.

— ...А сеньор де Монтагут нарушил приказ, полученный от лучшего друга и теперь, сколько могу судить, приводит к повиновению собственных людей.

— Да, госпожа, — повторила ничего не понимавшая резвушка.

— Готовься. Если все обернется благополучно, путь предстоит неблизкий.

— А если нет? — спросила Иветта, мучительно гадая, о чем идет речь.

— Если нет, — печально усмехнулась Эрна, — опять разденешься и вернешься на попону. А дальнейший путь окажется коротким... и последним.

* * *

Баск Мануэль свалился с бесчувственного тела и медленно поднялся на ноги. Родриго лежал ничком, не шевелясь, оглушенный ударом упавшего сверху без малого двухсотфунтового противника.

Тяжело дыша, вытирая грязной ладонью запекшийся рот, Мануэль уселся на земле, с ненавистью разглядывая огромного испанца, столь грозного еще несколько секунд назад, и такого бесконечно уязвимого теперь.

— С-с-сволоч-чь! — прошипел баск, чувствуя, как выскакивает из груди колотящееся сердце. — П-подлюга!

Шатаясь, Мануэль встал на ноги и остервенело пнул неподвижного Родриго в ребра. Еще раз. И еще.

— Так это и есть, скотина, твоя ч-честная д-дележка? — процедил он, трясясь от бешенства. — А знал же я, знал с самого начала! Ну, погоди, гадина!..

Проворно, понаторело молодой баск стянул кисти Родриго вынутым из куртки сыромятным ремнем. Огляделся. Быстрым, сноровистым ударом разрубил валявшийся на примятой траве боевой лук, имевший в длину шесть футов, а при натяжении требовавший почти ста пятидесяти фунтов усилия. Деревянные половинки разлетелись, отброшенные тугой тетивой, прыгнули по земле, замерли. Мануэль нанес еще два быстрых удара и поднял прочнейшую, навощенную веревку, на которой можно было бы спокойно поднять в воздух кузнечную наковальню.

— Угу, — буркнул он уже довольным голосом.

Связать лодыжки поверженного командира было делом нескольких мгновений. Баск яростным пинком перевернул капитана и начал неудержимо, со всего размаху бить Родриго по щекам, приводя в чувство. Испанец не шевелился.

— Ах ты, тварь, — остервенело процедил Мануэль.

Выпрямился, повел взглядом вокруг, сделал несколько быстрых шагов и вернулся, неся сдернутую с пояса Альваро флягу. Струя холодного терпкого вина ударила в лицо Родриго, темными струями разлилась по щекам и подбородку, начала постепенно впитываться в землю.

Остатки напитка Мануэль влил капитану в рот. Кастилец медленно раскрыл глаза.

— Мануэль?..

— Он самый.

Родриго дернулся и немедленно вспомнил все произошедшее. Ни рукой, ни ногой шевельнуть не удавалось.

«Оглушил, сукин сын. Одолел-таки.»

Испанец повернул голову и уставился прямо в глаза бывшего подчиненного.

— Что будем делать дальше?

— Дальше? — медовым голосом осведомился баск. — Ах, дальше... Скажи, Родриго, ты заранее продумал и расчислил это маленькое приключение?

— Нет.

— Тогда зачем же?..

— Объяснил бы, — медленно произнес испанец, — но ты, к сожалению, не поймешь.

— Я все понимаю, — засмеялся окончательно восстановивший дыхание баск. — Баронесса по вкусу пришлась, делиться не захотелось... Куда проще: мой меч — ваши головы с плеч. А, Родриго?

Кастилец промолчал.

— Я подвешу тебя за ножки, — любезно сообщил Мануэль. — Можно бы и за другое место, да тяжел ты, капитан, оборвешься быстро, подохнешь легко. А так — разведем снизу милый маленький костерок, сами согреемся, тебя подогреем... Помнишь, нантский ювелир продержался полчаса? Потом все равно выложил, где хранил золото и камни, да проку от этого было мало — подох часок спустя. Но для тебя расстараемся, Родриго. Костерок разложим крохотный-прекрохотный, чтоб пламя только слегка подымалось. А покуда будешь болтаться на веточке, начальник любезный, выведем баронессу на вольный воздух, сами возымеем, тебе возыметь позволим... Поскольку в подвешенном состоянии любовью заниматься несподручно, придется гордость вашу доставить по назначению отдельно, в отъятом от прочих телес виде...

Мануэля колотило нервной дрожью. Грубый, наглый баск начинал изъясняться с витиеватостью, оскорблявшей простейшие стилистические правила.

Впрочем, Родриго было не до словесных изяществ.

— ...Вот так, отъятую, и вставим, куда положено. А баронессу для пущей важности на костерок затащим... Да-с. Чтоб вы на холодность возлюбленной не пожаловались. Мы люди не гордые, помиримся и на служаночке, ха-ха...

Испанец заревел от ярости и напряг мускулы. Борьба против сыромятной кожи и вощеной тетивы оказалась тщетной. Родриго извернулся, покатился по земле.