Участковый

Впечатлительная Танечка, еще в области прознавшая подробности, привезла с собой очередную книжку, на сей раз посвященную нетопырям. С благоговейным ужасом она вслух прочла оттуда высказывание одного натуралиста. Оперативнику запомнились отрывки: «Летучая мышь – это химера, чудовищное невозможное существо, символ грез, кошмаров, призраков, больного воображения… Всеобщая неправильность и чудовищность, замеченная в организме летучей мыши, безобразные аномалии в устройстве чувств, допускающие гадкому животному слышать носом и видеть ушами, – все это как будто нарочно приноровлено к тому, чтобы летучая мышь была символом душевного расстройства и безумия». Туссенель [14] и сам не ведал, насколько он близок к истине и насколько далек от нее в своем описании существ, в которых предпочитают оборачиваться вампиры.

14

Альфонс Туссенель (1803–1885) – французский натуралист, журналист и писатель.

Колония низших Темных в дремучем лесу, группа безумных, неуправляемых чудовищ, разведавших путь к утолению извечного голода, распробовавших вкус теплой человеческой крови, почувствовавших свою безнаказанность и вседозволенность, – что может быть страшнее?

Вампиры, как и плотоядные летучие мыши, не были исконными обитателями этих мест. Кровососы предпочитали города, причем по большей части европейские, с их особой культурой и респектабельностью, с их многовековыми традициями, старинными особняками и замками, сухим и теплым климатом. Что могло им понадобиться, что могло заинтересовать их в Западной Сибири, где восемь-девять месяцев в году лежит снег, где холодно настолько, что настоящие рукокрылые впадают в спячку на всю зиму, где расстояния между человеческими жилищами измеряются десятками, сотнями километров? Логичным было предположить, что какая-то нужда заставила приехать сюда одного, а дальше… дальше ситуация вышла из-под контроля, вампир, вместо того чтобы потихоньку время от времени пить кровь заблудившихся грибников и охотников – мало ли людей ежегодно бесследно пропадает в тайге? – инициировал своих жертв, снова и снова, еще и еще. И вот где-то неподалеку от города образовалось поселение – заимка? зимовье? охотничий домик? небольшая деревенька? – каждый житель которого, по сути, был нежитью. Такое поселение и пытались найти, вычислить сотрудники обоих Дозоров. В итоге ровно сутки назад, на закате, Харламов обнаружил лагерь геологов. К всеобщему удивлению, геологи – всего-то шесть человек! – оказались не вампирами, а оборотнями, но такого необычного вида, с каким не сталкивался никто из дозорных. Как и предполагал Угорь, ведьмак, выйдя на лагерь, вместо того чтобы сразу доложить в контору, сперва попытался выяснить, что да как, вразумить разошедшихся низших, приструнить и припугнуть грозящими санкциями. За совершенные преступления оборотни подлежали уничтожению, но какой же Темный не попытается спасти, защитить своих, предупредив, снабдив информацией и сокрыв этот факт от Светлых?

В результате Харламов едва унес ноги, потому что ни о каких Иных геологи знать не знали, и знать не хотели, и на Великий Договор плевали с высокого кедра, и вообще считали себя единственными и неповторимыми, а в ответ на предупреждение ведьмака набросились на него всем скопом.

В то время, пока областное руководство Дозоров выясняло отношения и пыталось прийти к согласию, летучие мыши, раздразненные неудавшейся охотой на Харламова, напали еще дважды. Следующей по очереди жертвой стал Темный шаман, живший в лесной чаще последние лет сорок. Шаман, по слухам, был слабенький, но дикие звери и агрессивные борцы с предрассудками из числа людей все сорок лет послушно обходили стороной его землянку. А тут вот такая незадача: ни охранные заклятья, развешанные вокруг буквально на каждой сосне, не уберегли его, ни поспешное бегство в Сумрак. Той же ночью, видимо, не насытившись, оборотни атаковали медицинский автомобиль, направлявшийся в одну из деревень по случаю острого приступа аппендицита. Водитель и врач погибли, не проехав и половины пути, и произошло это так близко от города, что волосы вставали дыбом: если оборотни разведают, протопчут дорожку до густонаселенных районов, жертв станет гораздо, гораздо больше.

Произошло это прошлой ночью, подробности стали известны к полудню, и действовать было решено незамедлительно, не дожидаясь подкрепления из области.

В тайге, казалось, было градусов на десять холоднее. Ветер шипел в высоких кронах кедров, шершавые стволы поскрипывали, ухала вдалеке ночная птица, и вместе это все складывалось в какую-то дикую древнюю песню, которая испокон веков заставляет людей поеживаться, затравленно озираться или застывать от первобытного ужаса перед дремучим лесом. Там, в дебрях, в самой чаще, неведомой силы гораздо больше, чем можно подумать, потому-то и старается простой человек держаться подальше от ночной тайги, инстинкты подсовывают ему не образы волков и медведей, а ощущение чего-то еще более опасного, таящегося среди вековых деревьев, чего-то настолько ужасного, что не под силу осознать разумом. В поисках этой силы уходят в леса шаманы и ведьмы – кто-то находит, а кто-то бесследно исчезает.

Под ногами чавкал все тот же холодный кисель, что и на подходе к лесу, однако разглядеть его здесь было нельзя – по земле стелился густой туман, и Евгению, лавировавшему меж стволов, уворачивавшемуся от тяжелых лап елей, приходилось ступать наугад. Наверное, только Харламов чувствовал себя здесь более или менее комфортно: ведьмовская сила – она от земли, от природы, от тумана и болот, от живых, дышащих деревьев, от переплетенных корней и талой воды. Евгению, как бы комично и нелепо это ни звучало, было жутковато, и он с еще более нелепым мстительным удовольствием думал о том, что Качашкину вряд ли приходится легче.

До поляны, на которой геологи разбили лагерь, было не более километра, но путь по ночному лесу показался едва ли не впятеро длиннее. Метров за сто потянуло дымом от костра: оборотни не любят открытого огня, но, покуда находятся в человеческом обличье, совсем обойтись без него не могут, а уж в условиях, когда блага цивилизации недоступны, и подавно. В какой-то момент донесся жизнерадостный женский смех, и Угорь напрягся: он не помнил, чтобы Харламов упоминал о наличии среди геологов женщин. Может, вообще не счел нужным уточнять пол, оборотни – они и есть оборотни, так какая разница? А может быть, на территории лагеря – посторонние, которых туда заманили… с вполне определенной целью, и это означало большие проблемы, для руководителя Ночного Дозора – в первую очередь. Темные довольно часто пренебрегали вероятностью «случайных потерь среди гражданского населения», соответственно, ему придется быть втрое внимательнее.

Наконец Иные вышли к нужному месту, замерли на самой кромке леса. Евгений не видел ни вампира, ни ведьмака, он только в Сумраке мог ощущать их присутствие – слева и справа, метрах в двадцати каждый. Качашкина он слышал и в реальном мире, поскольку тот, будучи городским жителем, испытывал явные трудности – пыхтел позади, но ветками изо всех сил старался не трещать.

Поляна была громадной, метров пятидесяти в диаметре. Земля довольно ровная, относительно сухая, покрытая бурой прошлогодней травой и опавшей хвоей. Почти в центре стояли жилые палатки и тенты, под которыми угадывался инструмент и аппаратура. Возле одного из тентов крутился темный силуэт с фонариком. «Они что же, – с удивлением подумал Угорь, – действительно занимаются геологоразведкой? До сих пор? Или аппаратура лежит мертвым грузом с тех пор, как с ними случилось… то, что случилось?» Четверка сидела вокруг костра, негромко переговаривалась, среди них – та самая женщина, обладательница жизнерадостного смеха. От сердца немного отлегло – все же оборотень. Шестой геолог находился в палатке и, судя по оттенкам ауры, крепко спал. Все в сборе. Евгений задержал дыхание, сосредоточился.

То ли ветер изменил направление, то ли очередная ветка под ногой руководителя районного Дневного Дозора хрустнула особенно громко – так или иначе, сидящие у костра одновременно, как по команде, повернули головы в сторону подкрадывающихся Иных. Секунду или две ничего не происходило, потом один из оборотней поднялся, сделал шаг, другой…

– Пошли! – коротко бросил Качашкин.

Первым из зарослей выступил Гущин. Воздев руки на уровень головы или чуть выше, он заворчал, и вышло это совсем не страшно и даже комично – лысый дядечка вышел поиграть с трехлетним ребенком: «У-у, напугаю, напугаю!» Однако в тот же миг, на ходу, он начал трансформацию; клыков Евгению отсюда было не разглядеть, а вот когти буквально на глазах вытянулись и стали чуть ли не длиннее пальцев. Оборотни были явно озадачены, они уже все оказались на ногах, но как реагировать на вампира, если человеческая память ничего подобного им предложить не может, а обострившееся звериное чутье подсказывает, что вот это, движущееся к ним, живым не является? Не прогнали бы Харламова, послушали бы его хоть пять минут – глядишь, были бы готовы к тому, что существует такая вот нежить. Впрочем, первый из поднявшихся мешкал лишь мгновение, сориентировался и пулей рванулся навстречу Гущину. Был момент, когда казалось, что они столкнутся лоб в лоб, но за шаг до контакта произошло то, о чем предупреждал Харламов и во что верилось не до конца. Тело геолога вдруг брызнуло во все стороны, будто его в клочья разорвало гранатой или заклятьем, однако частички не попадали на землю, а затрепыхались в воздухе, словно большие черные бабочки. Взвыв, Гущин широко махнул руками, будто хотел обнять разом все порхающие клочки, но они юрко скользнули слева, справа и сверху, обогнули вампира и сгруппировались за его спиной в стаю… или рой? Возле костра и у тентов произошло движение, с заполошным хлопаньем крыльев в черное небо взметнулись еще четыре таких же роя.

Оперативник вышел из укрытия с подвязанными на обе ладони «Катюшами», древними заклятьями, получившими новое имя после Великой Отечественной: всем, кто прошел войну, маленькие светящиеся шарики, срывающиеся с пальцев один за одним, напоминали миниатюрную модель реактивного миномета. Но при всей несерьезности размеров, особенно если сравнивать с классическим файерболом, магическая «Катюша» могла произвести не меньшие разрушения, нежели легендарное оружие. Разве что шума при ее использовании неизмеримо меньше.

Будто в ответ на эту мысль слева оглушительно грохнул выстрел. Трепещущие на фоне темного леса и беззвездного неба рои бабочек отпрянули. Угорь коротко глянул влево, затем посмотрел внимательнее. Будь ситуация иной, он бы расхохотался – из подлеска выдрался Харламов с огромным светящимся сачком на замахе. Логично: раз есть бабочки – должен быть и сачок. Впрочем, уже в следующую секунду Евгений понял, что ошибся: в руках у ведьмака был кнут, который он так раскрутил над головой, что на конце его гибкого искрящегося тела образовалось кольцо, принятое с первого взгляда за обод сачка. Харламов дернул кистью, метнулась к земле молния, и вновь раздался оглушительный звук, похожий на выстрел. Оказывается, так щелкал кнут бородатого дедка с Поволжья. От подобного щелчка, наверное, овцы должны падать замертво, а коровы становиться на задние копыта и пускаться в пляс – не исключено, что такого уровня мастерства в обращении с кнутом Харламов достиг, будучи деревенским пастухом лет сто или двести назад.

Первый рой, едва не столкнувшийся с Гущиным в самом начале, по пологой дуге отлетел ближе к центру поляны, но Евгений уже успел как следует рассмотреть его. Нет, конечно же, не бабочки и не птички колибри. Летучие мыши, мелкие, свинорылые нетопыри. Угорь не представлял, как такое возможно, но каждый геолог «распался» примерно на три десятка тварей. Оперативник не раз видел, как оборотень или вампир превращается в ворона или летучую мышь размером с дога – закон сохранения массы, никуда не денешься. Видел он также и то, как маги-перевертыши при трансформации наращивают массу, из семидесяти-восьмидесятикилограммового человека превращаясь в полутонного медведя-гризли. Но вот чтобы из одного крупного существа получилось хотя бы два помельче, а уж тем более тридцать крохотных!