Участник Великого Сибирского Ледяного похода. Биографические записки

Моего отца в Бугуруслане назначили старшим бригадиром так называемой колонны N 1 трудотряда треста «Бугурусланнефть», а позже – начальником колонны N 1.

Трудармейцы, выкопав и покрыв землянки, поселившись в них, выходили на разного рода тяжёлые работы. Мужчины, большей частью, трудились на буровых, добывая нефть. Все жили впроголодь. В указанное время шли в поле сажать картошку, свёклу, полоть, убирать урожай и тогда, пользуясь случаем, выгоняли сусликов из норок, заливая их водой, привезённой в бочках от ближайшего водоёма. В одиночку не получалось добыть суслика, и каждого приходилось делить, но люди мечтали и о той чуточке мясного, которая доставалась несколько раз в год. Я показал это в одной из глав моего романа «Донесённое от обиженных».

В Трудармии в 1943 году мой отец познакомился с Ирмой Яковлевной Роккель (урождённой Вебер).

Второй брак

До войны Ирма Яковлевна жила в Сталинграде с первым мужем и дочерью, была бухгалтером. Её муж Виктор Иванович Роккель, тоже бухгалтер, немец Поволжья, участвовал в Гражданской войне на стороне красных. Человеком он был аполитичным, в партию не вступал. В 1938 году его арестовали как врага народа и приговорили к десяти годам без права переписки (так маскировался приговор к расстрелу, о чём ходили слухи). Ирму Яковлевну с дочерью выдворили из квартиры, они поселились в комнате коммунальной квартиры у матери Ирмы Яковлевны.

После начала войны, по указу от 28 августа 1941 года, немцев Сталинграда отправили на баржах вниз по Волге, а затем далее поездами в Юго-Восточный Казахстан. Там в 1942 году И.Я.Роккель, работавшая на шахте, была мобилизована в Трудармию и отправлена в Бугуруслан, где познакомилась с моим отцом. Когда после войны Трудармию упразднили, они жили вместе. Зарегистрировать брак не могли, ибо моя мать не имела свидетельства о смерти своего первого мужа: давно расстрелянный, он числился живым, «отбывающим десять лет без права переписки».

В так называемую хрущёвскую оттепель, после запроса моего отца, было получено свидетельство о смерти Виктора Ивановича Роккеля вместе с документом о его посмертной реабилитации. В свидетельстве написали, что он умер от менингита в лагере в 1944 году. (Лишь во время перестройки и гласности на новый запрос пришёл ответ с правдой: Виктора Ивановича расстреляли в 1938 году, в год его ареста).

А тогда, когда было прислано первое свидетельство о его смерти, мои родители 31 июля 1956 года зарегистрировали де юре свой существовавший де факто брак. Моя мать взяла фамилию моего отца.

Нужно, однако, вернуться к первым послевоенным годам. Мой отец жил с Ирмой Яковлевной, её дочерью от первого брака и матерью в кое-как приспособленном под жильё сарае. Тут моего отца разыскала его бывшая жена Анастасия и приехала с дочерями в Бугуруслан, но мой отец остался со своей новой семьёй. Выяснилось, что Анастасия и дочери, а с ними сестра отца Маргарита и её сын Владимир побывали в Германии.

Маргарита с сыном вернулась из Германии в Брянский район, в 1949 году её арестовали, а родных оповестили: кто готов растить её сына? Согласились Николай Филиппович и его жена – Владимира отправили к ним. Маргарита Филипповна умерла в лагере.

В педагоги. Борьба с бедой

Мой отец работал на должности инженера в проектно-сметном бюро и чувствовал, что это не его призвание. Ему не давал покоя вопрос – каковы новые поколения? Есть в них что-то от молодёжи, к которой некогда принадлежал он сам? Чтобы видеть подрастающую смену, он решил пойти в педагоги и в 1947 году поступил на заочное отделение педагогического института в Чкалове (Оренбурге).

До конца 1955 года выселенным немцам воспрещалось без официального разрешения покидать место жительства, и отец для поездки в Чкалов на экзамен получил соответствующий документ от спецкомендатуры НКВД, предъявил его для отметки в пункте прибытия. То же проделал при возвращении. И это неукоснительно повторялось каждую поездку.

В 1952 году он окончил пединститут с отличием, стал учителем русского языка и литературы в школе N 12 города Бугуруслана. Зарабатывал теперь меньше, чем в проектно-сметном бюро, но зато его жизни придало смысл стремление распознать среди своих учеников тех ребят, которые походили бы по своему духовному складу на его друзей, добровольцев Народной Армии КОМУЧа. Учитель мечтал о возрождении (о «возвращении») тех погибших.

К тому времени семья получила комнату в коммунальной квартире двухэтажного сборного финского дома без водопровода и канализации.

15 сентября 1952 года родился я, в десять месяцев стал ходить, а в одиннадцать месяцев заболел полиомиелитом. Врач в Бугуруслане не сумела поставить правильный диагноз, сказала, что я «переел зелени» и меня надо «посадить на голод». Между тем тогда уже имелось средство против полиомиелита, и, если бы оно своевременно было мне введено, я был бы излечен.

Мой отец неустанными устными и письменными просьбами, обращениями в инстанции выхлопотал (так тогда говорили) разрешение НКВД на то, чтобы мать повезла меня к врачам-специалистам в ближайший большой город Куйбышев (ныне Самара). Там врач поставил диагноз перенесённого заболевания и немедленно отправил меня с матерью «в карантин». По истечении его срока матери объяснили, что я поражён параличом и не смогу ходить.

Родители начали борьбу за меня, делали мне массаж сами и нанимали массажистку, занимались с мной физическими упражнениями, погружали в ванну – носили вёдра с водой на второй этаж, потом выносили.

Отец постоянно писал заявления в различные высокие инстанции, добиваясь для меня врачебной помощи в лечебных учреждениях, о которых наводил справки. Мать оставила работу и возила меня в Куйбышев, в Оренбург, в Свердловск (Екатеринбург). Мне очень помогло бы пребывание в одном из санаториев на Чёрном море, но путёвки туда добиться не удалось. Единственный курорт, оказавшийся для меня доступным, был санаторий Озеро Горькое в далёкой от Чёрного моря Курганской области.

В четыре года я «пошёл» – стал ходить, хотя полностью ноги не восстановились и развился сколиоз. Наблюдая за моей ходьбой, требуя упражняться в езде на детском трёхколёсном велосипеде, отец занимался и моим умственным развитием: читал мне сказку Киплинга о Маугли, сказки Вильгельма Гауфа «Карлик Нос», «Холодное сердце», «Маленький Мук».

Упорными письменными запросами отец добился, что летом 1958 года меня положили в Центральный научно-исследовательский институт протезирования и протезостроения в Москве, я пробыл там год. Институт мне ничем не помог, разве что я познал жизнь в заключении. Впоследствии я описал пребывание там в автобиографической повести «Дайте руку королю».

После заключения в институте

Мать привезла меня из Москвы, и отец в прелестный день августа отправился со мной на лодочную станцию на реке Кинель, взял напрокат лодку, и мы поплыли меж заросших деревьями берегов, причаливали то тут, то там, располагались на траве то под солнцем, то в тени, ели взятые с собой бутерброды, варёные яйца, пили квас из бутыли.

Царил какой-то несказанный уют – благодатная идиллия, по определению отца.