Учебка-2, или Кто в армии служил, тот в цирке не смеётся!

Сначала ездили в соседний поселок, в ЗАГС, где мы со Светланой засвидетельствовали своими подписями состоявшийся брак. Затем в ближайший райцентр погулять и, как тогда было принято, возложить цветы великому кормчему и погибшим солдатам. Затем вернулись в гарнизон, где свадьба продолжилась в местной школе. За столом я даже произнес короткую пламенную речь, хотя в ту пору испытывал некоторые трудности с длинными монологами, но уже принятый допинг помог мне справиться с непростой задачей. Памятуя о наказе командира батареи, крепкими напитками я не увлекался, но особо себя и не ограничивал.

Но праздник закончился. Света вызвалась меня проводить. Мы не торопясь шли по городку, и я узнавал знакомые с детства места. Детская память хваткая, под ногами до боли знакомые выбоины на асфальте, переходящие в посыпанные шлаком дорожки. Все только как-то уменьшилось и сузилось. А вот горка, срываясь с вершины которой мы неслись сломя голову на первых велосипедах-трансформерах, которые переделывались из трехколесных на двух. Литые узкие шины, полное отсутствие тормозов и никакой амортизации. Выпученные глаза, бешено вращающиеся педали и жесткая отдача каждой выбоины в незакаленный жизнью организм делали этот спуск умопомрачительно опасным и захватывающим. Теперь она сгладилась так, что и горкой-то не назовешь. А вот местная достопримечательность – памятник великому Ильичу, выкрашенный серебрянкой. В легкой поступи он указывает рукой в сторону стадиона, как бы приглашая прохожих вести здоровый образ жизни. В памятном 67-м мы как-то шли мимо него гомонящей гурьбой. Кто-то нашел в песке юбилейный рубль с его изображением, и остальные пухли от зависти до самого вечера. Напротив небольшой сосняк, теперь уже изрядно подросший, а тринадцать лет назад был пушистый метровый подлесок среди зарослей дикой вишни, которую в незрелом виде мы использовали в качестве боеприпасов для плевательной трубки. А в спелом – потребляли в огромных количествах, несмотря на ее мелкий, непрезентабельный вид. И не было ничего вкуснее. В сосняк же мы по-партизански заползали, когда темнело, подслушивали разговоры проходящих мимо взрослых и шпионили за целующимися парочками. А иногда, не выдержав, смеялись или что-то выкрикивали, пугая прохожих.

Мы шли, окутанные теплом летнего вечера и разговаривали обо всем – дружбе, любви, детстве, жизни. Она нравилась мне – умная, красивая, милая. К тому же почти год зазаборной жизни будоражил молодой организм. Но настоящий солдат не должен показывать своего состояния, так мне почему-то тогда казалось. С Валентиной, которую я какое-то время считал своей девушкой, мы почти не переписывались. Света держала мою пятерню в своих маленьких ладошках, нежно массируя осторожными докторскими движениями покалеченный палец, рассказывая о каких-то приспособлениях, резиновых колечках, позволяющих разработать негнущуюся фалангу. Я не очень понимал, как можно заставить гнуться то, чего практически нет, но слушал с удовольствием. Порой, задерживая в своей огрубевшей лапе ее легкие пальчики немного дольше, чем требовала ситуация, я испытывал уже забытое удовольствие, с радостью отмечая, что в голове моей совершенно не возникает крамольно-похотливых мыслей.

Мы расстались у местного ДО, и хоть вольная у меня до двенадцати ночи, я не пошел по трассе к КПП, а тайными проулками пробрался к пролому в заборе со стороны автопарка. Проломом пользовались все, это был самый короткий путь, прямо от ДОСов, дабы не обходить бесконечный забор. Просочившись мимо крайнего дома, подсветившего мой путь окошками потусторонней жизни, я на минуту остановился у чернеющего проема, чутко вслушиваясь в темноту. Ничего не выдавало чужого присутствия. Я, конечно, не думаю, что Пургин такой идиот, чтобы торчать в казарме до ночи с целью уличить меня, но береженого бог бережет.

Достаю из кармана предложенное Светланой ноу-хау. Маленькая, плоская, круглая баночка красного цвета, с золотой звездой на крышке. Меновазин, или попросту «вьетнамская звездочка». Отковыряв крышку, черпаю мизинцем, густо намазываю в глубине носа и несколько раз глубоко вдыхаю. Теперь наличие алкоголя в организме может определить только медэкспертиза, легкие впитывают резкий аромат бальзама и на выходе невозможно понять происхождение запаха. Стою еще пару минут, наслаждаюсь свободой, не отрывая взгляда от мерцающего огнями ближайшего ДОСа. Наконец решительно проваливаюсь в черную дыру, мгновенно растворяясь во мраке полковой территории.

Судьба моей неожиданной знакомой сложилась трагически. Она вышла замуж за офицера, у которого после афганской контузии развилась серьезная эпилепсия, а сама через несколько лет неожиданно умерла от острого лейкоза после рождения второго ребенка.

Я без труда проник в казарму, дневальный на тумбочке подтвердил предположение об отсутствии комбата. Горелый с Большим не спали, ждали меня. Я высыпал из кармана несколько шоколадных конфет.

– Пил? – спросил Серега, с любопытством наблюдая за моими неуверенными движениями.

– Вообще ни грамма, – честно соврал я.

– Да ладно, мотаешься как шланг, и глаза… – вступил в диалог Большой. – А ну, дыхни!

Я с готовностью дунул в каждое лицо загадочным выхлопом.

– Слушай, ни хрена не пойму, чем пахнет, – констатировал Горелый.

Ноу-хау работало.

Наступило утро. Под гомон пробуждающейся казармы я продрал опухшие глаза. Мимо, по центральному проходу, с полотенцем на шее шел Шура Молодцов.

– Леха, день минус! – радостно сообщил он, отбросив в прошлое еще одни сутки нашей постылой службы.

Последнее время он таким образом держал меня в курсе. Срок нашего долга Отчизне неумолимо сокращался. Вскоре к нему прилепилось его же выражение, и в историю второй батареи он вошел как «Шура-минус».

После завтрака мы с Колосовым отправляемся в автопарк. На следующей неделе на плацу показ боевой техники, и мы должны достойно представить два тренажера. В боксах стоят четыре наших машины. Две совсем убитые, а две ничего, одна вообще почти новая. ЗИЛ-157 до сих пор выпускают где-то на Урале. Машина хоть и устаревшая, но очень хорошая. Всего два советских автомобиля получили в свое время гран-при на выставке в Париже – это «Волга» ГАЗ-21 и ЗИЛ-157. Из действующих машин две в автопарке и две на учебном поле. Новый и старый «захары» стоят друг за другом. Старый еще с отдельной педалью для стартера. Целый день мы возимся с ремонтом. Я хоть и дипломированный механик, слабо разбираюсь в машинах, практики не хватает. Поэтому Гоша доверяет мне только снимать и промывать агрегаты и заклеивать камеры. Собирает, подгоняет и налаживает он все сам. Через две недели его окончательно переведут во взвод вооружения «замком», там совсем командовать некому.

Новый «бемс» заводится с полпинка, со старым пришлось повозиться, но к воскресению все было готово. В понедельник мы должны в общей колонне бронетехники перегнать тренажеры на полковой плац. Ехать, в общем-то, недалеко. Колонна должна выйти с автопарка через КТП на трассу, проехать 500 метров и заехать в полк через другие ворота. Так как мой водительский опыт оставляет желать лучшего, а на подобных машинах я и вовсе не ездил, мы решили, что Гоша перегонит их сам, по очереди. Но не тут-то было…

Комбат уехал в командировку и за него остался мой бывший взводный Круглов. В понедельник, после развода, мы с Колосовым доложили ему о необходимости нашего присутствия в автопарке, но так как по расписанию планировались политзанятия, а это святое, он нас не отпустил. Как мы ни объясняли, как ни доказывали, на кого ни ссылались, он как всегда проявил свою баранью натуру. Уже в течение получаса мы с тупым интересом слушали очередную идеологическую муру, когда Круглова вызвали к телефону. Через пару минут он появился в ленкомнате уже в бело-розовой, мраморной раскраске и как-то потерянно скомандовал:

– Колосов, Еремин, бегом в автопарк!

Оказывается, там в ожидании наших тренажеров уже почти час томилась колонна БРДМов. Без нас ее не выпускали. Мы бежали, злорадствуя на ходу, что теперь взводный огребет по полной программе. Удачно проскочили мимо КТП, где нас с нетерпением ожидал начальник автопарка майор Поцелуев. Личная встреча с ним не сулила ничего хорошего. И только вдогонку мы услышали несколько хриплоголосых фраз, из которых стало ясно, что наша внешняя привлекательность совершенно не соответствует собственным иллюзорным представлениям.