Учебник рисования
Шрифт:
— А какое время для интриг подходящее? — спросил анархист, — До или после наступления?
— Я, когда говорю с либеральным интеллигентным человеком, уже и не знаю, к какой партии он принадлежит — он и сам не знает, запутался. Интеллигентный человек сегодня не интересуется революцией — он ищет обходные пути, чтобы попасть сразу в штаб интриганов, вот чего вы добились! Вы решили уходить из Испании — но оставляете здесь агентов, которые делают только одно: планомерно стравливают лидеров демократии. Вы в своем уме? Вы добились того, что Ларго Кабальеро ненавидит Негрина, Асанья не любит их обоих, Раблес не переносит Асанью, Пассионарию не любит никто, а Нина вы сделали пугалом, — и каждый из них называет себя демократом! Где тогда истинная демократия? Заметьте: на войне должна быть одна стратегия, а
— Скажите, — сказал Луговой. Его лицо было серым от боли, он правой рукой поддерживал левую, и временами закрывал глаза, когда подступала дурнота, — скажите, будьте любезны.
— Вы не рабочих поддерживаете, не крестьян, не анархистов, не троцкистов — а средний класс. Это удивительно. Это непостижимо. Зачем вы толкаете пролетарскую революцию — в либерально-буржуазное болото? Разве не видите, что это процесс, обратный тому, который был в России: вы толкаете политическое движение назад, от Октября — к Февралю. Зачем же вам такие союзники — буржуазные и трусливые? Вы этих демагогов и болтунов словно нарочно подбираете, а других — компрометируете. Посмотрите на них пристально — они же классовые враги, зачем они вам? Почему не помогаете подлинным народным лидерам, таким, как Нин или Песканьо? Складывается впечатление, что вы, напротив, хотите помешать пролетарской революции, а не помочь. Давайте спросим у бойцов, — Марианна кивнула в сторону анархистов, — спросим мнение солдат. Они не понимают: вы словно бы нарочно губите то, во что они верят. Но тогда проще заключить союз с Франко. Или у вас несколько мотивов сразу? Может быть, вы ведете двойную игру? А может быть, — спросила Герилья, — у вас вообще никакого плана нет? Это никакой не план, а обыкновенный оппортунизм, может быть так? Лавируете, как придется, не так ли?
— Я не лавирую, — ответил Луговой.
— Вы не лавируете. Лавирует ваше начальство. Вы ничего не знаете, исполняете, что велят. Но я призываю вас задуматься. Однажды вы должны оглянуться вокруг себя, понять, что происходит. Вы заигрываете с деятелями Второго Интернационала, оттого что боитесь Интернационала Четвертого — боитесь революции! Знаете ли вы, кто поддерживает средний класс — лавочников, спекулянтов, всех этих либеральных социалистов с номерными счетами в банках? Кто делает вид, что заботится о пролетариате, а на деле обслуживает интересы petit-bourgeois? Фашисты. Это их платформа, — Герилья говорила с увлечением, более даже для анархистов и пилотов, чем для Лугового, — это платформа Розенберга!
— Розенберга? — ахнул анархист, — советского посла? Что — действительно, фашистский шпион? Не зря говорили?
— Платформа Розенберга, — подтвердила Герилья, сбившись и не сразу сообразив, что речь идет о другом Розенберге, — фашиста Розенберга.
— Значит, его не зря расстреляли?
— Никто его, к сожалению, не расстрелял. Ах, вы про этого Розенберга? Но это совсем не тот Розенберг.
— Тоже фашист? — уточнил анархист. Герилья посмотрела на него с непередаваемым презрением. Что здесь можно сделать? Стараешься для них, и все зря.
— Значит — оба фашисты? Родственники, да?
Как не больно было Луговому, он улыбнулся.
— Я
исполняю приказ, — сказал он.— И ничего, кроме приказа, вы не знаете, — сказала Герилья.
— А я знаю, — вдруг сказал анархист, — какой-такой транспорт из Картахены пойдет. Это вы испанское золото увозите.
Слова эти отчетливо и гулко прозвучали в казарме.
— Правильно говорю? План у вас есть. Вы золотой запас республики забрали — и в Россию увозите. Теперь не то, что винтовок, подштанников не купить.
— Мы должны выработать план, то есть ясно представить себе, что делать после победы, — сказала Роза Кранц, пуча глаза.
— Тушинского — президентом, это ясно. Дупель — премьер-министр. Полагаю, это возражений не вызывает. Парламентская республика, многопартийная система, гражданское общество.
— Свободу — прессе. Частные телеканалы либеральной ориентации. Запрет на государственное вещание. Думающих верных людей поставить на ключевые посты на телевидении.
— А с оппозицией что делать? — спросил диссидент Маркин, человек опытный, — что делать, допустим, с действующим кабинетом министров? Позволить создать оппозицию? Отпустить в эмиграцию? Дать трибуну? Например, что делать с Кротовым?
— С этим политическим жиголо?
— Под суд, — коротко сказал Первачев, — Зачитать приговор — и к стенке.
— Нет смертной казни, отменили.
— Тогда двадцать пять лет строгого режима. И это нельзя? А сколько ж можно? Этак мы дела не сделаем.
— Первачев шутит, — сказал Маркин, — но вопрос, тем не менее, серьезный.
— Вопрос о наличии оппозиции следует обсуждать исходя из того, насколько сильна партия власти. Говоря проще: можем мы себе позволить оппозицию — или нет?
— Кто представит нашу партию? Партию прорыва? — вот и название нашлось, умели люди работать.
— Да, кто представит Партию прорыва?
— Тушинский, кто же еще?
— Тушинский — лидер партии, я говорю о генеральном секретаре.
— Это не одно и то же?
— Помилуйте, мы же не сталинскую демократию строим, но — тушинскую демократию, гражданское дупелевское общество.
— Фактически речь идет о том, чтобы преобразовать движение в партию интеллигенции, в ядро прогрессивных сил, в оплот цивилизации в этой стране. Политическим лидером партии несомненно является Владислав Григорьевич Тушинский. Но требуется идеолог и концептуалист.
И все посмотрели на Бориса Кирилловича Кузина. От судьбы не уйдешь. Однажды Кузину уже предлагали возглавить партию, он отказался. Но то предложение исходило от чиновников, это — от единомышленников. Согласиться тогда — значило пожертвовать научной работой для карьеры. Согласиться сегодня — значило пожертвовать и работой, и карьерой — для дела. Взять на себя всю невероятную работу — съезды, конференции, протоколы, справится ли? Кузин покачал головой.
— А где на все это денег взять? — спросил скептический Бештау. Проблему финансирования он узнал хорошо: обещанное собрание сочинений так и не вышло — редакции показывали на спонсоров, а те разводили руками.
— Как это где? А Дупель, Михаил Зиновьевич, на что? Он миллиардер.
— Стало быть, Дупель даст Владиславу Тушинскому денег на выборы?
— Ну конечно! — оживилась Роза Кранц, — как же иначе? Разве вы не знаете, — выпучила она глаза на наивных интеллигентов, — теперь у всякого парламентария своя цена. Все берут. Хорошо заплатишь — и обо всем договоришься. Если мы хорошо заплатим левому крылу и правому — никакой центр за нами не угонится. Мы пройдем простым честным парламентским голосованием — в этом вся прелесть. Не требуется бунта, и захватывать телеграф не надо. Это будет бархатная революция. Дупель выделяет на выборы Тушинского двести миллионов.
— Долларов? — уточнил Первачев.
— Да уж не рублей! Михаил Зиновьевич готов вложить и больше. Хоть миллиард!
— И что, эти деньги он отдает в руки Тушинскому? — допытывался Первачев.
— Мы организуем предвыборный штаб, напишем расходную смету. Есть какие-то неизбежные траты: телефонные звонки, письма, почтовые марки, завтраки на пресс-конференциях, билеты, отели. Сами понимаете, набегает некая сумма. Но в целом, да, эти деньги пойдут на выборы.
— И что же, спросил Первачев, — Тушинский не драпанет с этакими деньгами?