Учение о цвете. Теория познания

Между тем как наблюдатель, естествоиспытатель бьется, таким образом, с явлениями, которые всегда противоречат мнению, философ может оперировать в своей сфере и с ложным результатом^ так как нет столь ложного результата, чтобы его нельзя было, как Форму без всякого содержания, так или иначе пустить в ход.

Но если физик в состоянии дойти до познания того, что мы назвали первичным Феноменом, — on обеспечен, а с ним и фило- сов. Физик — так как он убеждается, что достиг границы своей" науки, что он находится на той эмпирической высоте, откуда он, оглядываясь назад, может обозревать опыт на всех его ступенях, а оборачиваясь вперед, если не вступать, то заглядывать в царство теории. Философ обеспечен потому, что из рук Физика он принимает то последнее, что у него становится первым. Теперь оп имеет право пе заботиться о явлении, если понимать под последним все производное, как его можно найти в научно- сопоставленном материале, или как оно в рассеянном и спутанном виде предстает перед нашими чувствами в эмпирических случаях. Бели же он хочет пробежать и этот путь и не отказывается кинуть взгляд на единичное, он сделает это с удобством, тогда как при иной обработке он либо черезчур долго задерживается в промежуточных областях, либо слишком долго заглядывает туда, ие получая о них точного знания.

Сделать близким в этом смысле философу учение о цветах было желанием автора, и если при изложении это по многим причинам не удалось осуществить, то при пересмотре работы..» он еще вернется к этому вопросу.

Отношение к общей физике

… Верные наблюдатели природы, как бы разно они вообще ни мыслили, безусловно сойдутся в том, что все, являющееся нам, представляющееся в виде Феноменов, должно обнаруживать либо первоначальное раздвоение, способное к соедпненпю, либо первоначальное единство, которое может стать раздвоением, и что с помощью этих понятий можно все изобразить. Раз’единять соединенное, соединять раз’едипенпое — в этом жизнь природы; это — вечная систола и диастола, сжимание и расширение, вдыхание и выдыхание мира, в котором протекает наша жизнь, деятельность и бытие.

Что выраженное пами здесь в виде числа, в виде единого и раздвоенного, есть на деле нечто более высокое, это само собою разумеется, равным образом и то, что появление третьего, четвертого, развивающегося далее, нужно брать всегда в высшем смысле, но прежде всего полагать в основу всех этих выражений подлинное паглядпое представление.

Железо мы знаем как особое, отличное от всех остальных, тело; по тело это индифферентно, и только для нас оно замечательно во многих отношениях и для практических целен. Однако, как мало нужно, чтобы индифферентность эта исчезла! Происходит раздвоение, которое, стремясь снова соединиться и ища само себя, приобретает как бы магическое отношение к себе подобным, и распространяет это раздвоение, являющееся ведь новым соединением, на весь свой род. Здесь мы знаем это индифферентное существо, железо; мы видим, как возникает в нем раздвоение, как оно распространяется и исчезает и легко снова возбуждается: здесь, по нашему млению, первичный Феномен, который граничит непосредственно с идеей, и выше которого нет ничего земного [5] ).

5

Т. е.: железо, намагничиваясь, полярно раздваивается, при чем оба полюса взаимно притягиваются, как бы «ищут» друг друга; и всякий другой кусок железа, попавший в сферу действия магнита, подвергается той же магнитной поляризации; она — «первичный Феномен», в котором раскрывается внутреннее строение жолеза, а также вещества и реальности вообще. (Примеч. А. Б.).

С электричеством дело обстоит тоже довольно своеобразно. Индифферентного электричества мы не знаем. Это для нас ничто, ноль, точка безразличия, лежащая, однако, во всех являющихся вам существах, и представляющая собою в то же время источник, из которого при малейшем поводе возникает двоякое явление, являющееся нам, однако, лишь постольку, поскольку оно исчезает. Условия, при которых оно выступает наружу, бесконечно различны сообразно со свойствами разных тел. Начиная от самого грубого механического трения весьма различных тел и кончая самым беззвучным соседством двух совершенно одинаковых тел, детерминация которых отличается меньше, чем па волосок, всевозможные случаи способны пробудить это явление, и в такой резкой, могучей, определенной и специфической Форме, что мы удобно и естественно можем применять к нему Формулы полярности, плюса и минуса, севера и юга, стекла и смолы.

Это явление, хотя и протекающее больше на поверхности тел, отнюдь не поверхностно. Опо действует па определение телеспых свойств и примыкает в непосредственном воздействии к тому великому двоякому явлению, которое так господствует в химии, к окислению и раскислению.

Поднять и включить в этот ряд, в этот круг, в ЭТОТ венок явлений также и явления цвета было целью наших усилий. Чтб нам не удалось, сделают другие. Мы нашли изначальную огромную противоположность света и тьмы, которую общёе можно выразить словами свет и не — свет; мы пытались связать оба конца и построить таким образом видимый мир из света, тепи и цвета, причем, для раскрытия явлений, мы пользовались различными Формулами, которые предлагают паи учение о магнетизме, электричестве, химизме. Но мы должны были пойти и дальше, так как мы находились в более высокой области, и нам предстояло выразить более многообразные отношения.

Если электричество и гальванизм своей всеобщностью и отделяются от специфического характера магнитных явлений, возвышаясь над ними, хо цвет_л хотя и подчиненный тем же законам, поднимается, можно сказать, гораздо выше и, действуя на благородное чувство зрения, раскрывает и свою природу с выгодной для себя стороны. Стоит только сравнить то разнообразие, которое возникает из интенсификации желтого и синего до красного, из слияния этих обоих высших концов в пурпур, из смешения обоих низших концов в зеленый цвет. Насколько разнообразнее вытекающая отсюда схема, чем та, с помощью которой можно понять магнетизм и электричество! Да и воббще эти последние явления стоят на более низкой ступени, так что, проникая и оживляя весь мир — до человека, они- все — же не могут подняться в более высоком смысле, чтобы он мог эстетически использовать их. Всеобщая простая Физическая схема должна еще быть сама в себе подпята и усложнена, чтобы служить высшим целям…

Отношение к учению о звуке

Цвет и звук совершенно несравнимы; но оба можпо свести к одной высшей Формуле, каждый из них можно вывести, но самостоятельно, из одной высшей Формулы… Оба — общие элементарные действия, согласно всеобщему закону разделения и соединения, колебания туда и сюда, но в совершенно различные стороны, различным способом, при помощи различных промежуточных Элементов, для различных чувств.

Заключительное замечание относительно языка и терминологии

Никогда не обращают достаточного внимания на то, что всякий язык в сущности только символичен, образен и рисует предметы не непосредственно, а только в отражении. В особенности приложимо это к тому случаю, когда речь идет о вещах, которые только подступают к опыту и находятся все время в движении, так что их скорее можно назвать деятельностями, чем предметами. Их нельзя Фиксировать, и все — таки нужно о них говорить; и вот, отыскиваешь всевозможные Формулы, чтобы хоть символически выразить их.

Метафизические Формулы обладают большой широтой и глубиной; но чтобы подобающим образом заполнить их, необходимо богатое содержание, иначе они остаются пустыми. Математические Формулы допускают во многих случаях очень удобное и удачное применение; но в них всегда остается что — то натянутое и неуклюжее, и мы скоро чувствуем их недостаточность, так как уже в простейших случаях мы рано подмечаем несоизмеримые моменты; кроме того, они понятны лишь в кругу лвдей со специальным образованием. Механические Формулы больше говорят обыденному уму; но зато опп и сами вульгарнее, и в них всегда есть что — то грубое. Живое они превращают в мертвое; они убивают внутреннюю жизнь, чтобы внести жизнь извне. В близком родстве с ними стоят корпускулярные Формулы; подвижное становится благодаря им косным, представление и выражение — аляповатым. Моральные же Формулы, выражающие более тонкие отношения, являются простыми подобиями, и, в конце концов, вырождаются в игру остроумия.

Однако, если бы можно было сознательно пользоваться всеми этими видами представления и выражения, и многообразным языком передавать свои воззрепия па явления природы, если бы не вдаваться в односторонность и живое содержание облекать живым выражением, то удалось бы сообщить не мало ценного.

Но как трудно пе ставить знака на место вещи, все время не упускать из глаз живого существа и не убивать его словом! В новое время мы подпали при этом еще большей опасности, заимствуя из всех познаваемых областей выражения и терминологию, в которые мы облекаем наши воззрения па более простую природу. На помощь призываются астрономия, космология, геология, естественная история, даже религия и мистика; и как часто общее и элементарное больше прикрывается и затемняется частным и производным, чем выясняется и раскрывается! Мы отлично знаем потребность, из которой возник и распространяется такой язык; мы знаем также, что он становится в известном смысле неизбежным: однако, лишь умеренное, непритязательное и сознательное пользование им может принести нам пользу.

Но желательнее всего было бы, если бы язык, которым хотят обозначить отдельные стороны известного круга, брали из этого самого круга, простейшее явление рассматривали бы как основную Формулу, а отсюда выводили и развивали бы явления более сложные.

Необходимость и удобство такого языка знаков, где главный знак выражает само явление, вполне сознали, распространив Формулу полярности, заимствованную у магнита, на электричество и т. д. Можно поставить на место ее плюс и минус, что тоже удачно применялось к очень многим явлениям; и даже музыканта, вероятно, вовсе и не думавшего об этих специальных областях, природа побудила выразить основное различиё тональностей словами: majeur и mineur.