Ученик философа

Том обследовал спальни. Их было четыре, все в хороших комнатах. Все кровати были застланы чистым бельем. Тому больше всего понравилась, если не считать комнаты Джуди и Грега, спальня окнами в сад, хотя те, что выходили на фасад дома, были тоже ничего — там меж платанов высилась минаретом труба твидовой фабрики. Он решил предоставить выбор Эмме. Биггинс находился на «полезной для здоровья возвышенности», и, стоя у заднего окна, Том видел почти все главные достопримечательности Эннистона: Институт, позолоченный купол Эннистон-Холла, обрубленную серую башню церкви Святого Олафа, полосатый шпиль церкви Святого Павла (вотчины отца Бернарда), тонкий шпиль католической «железной церкви» в Бэркстауне, массивный храм методистов в Друидсдейле, квакерский молитвенный дом, универсальный магазин Боукока, перчаточную фабрику (кирпичный дом девятнадцатого века с башенками и орнаментами) и новое, вызвавшее столько споров здание политехнического института за общинным лугом.

Том осмотрел ванные комнаты. Ванная комната в его студенческом обиталище (возле Кингз-Кросса) была омерзительно грязна, словно специально для умерщвления плоти, никогда не чистилась, да, вероятно, ее и нельзя было отчистить, и Том делил ее с несколькими другими жильцами. Ванная комната Грега и Джу была воплощением роскоши (у Джуди был пунктик насчет ванн), в ней стояла огромных размеров ванна, вделанная глубоко в пол, раковина и биде в том же стиле, все из необычно толстого и чувственно округлого красного фаянса. Кафель был черный. Краны и вешалки для полотенец — золотые (предположительно все-таки только по цвету). На сверкающей черной полке стояли рядком баночки и бутылочки, содержащие (Том в этом не сомневался и тут же проверил) райские благовония. За занавесью, прикрывающей облицованную кафелем арку, обнарушится душ, за другой такой же — унитаз. Том решил, что должен немедленно принять ванну. Он пустил воду, возливая масло и вино [38] из бутылочек с полки для благовоний. Запахло как в раю.

38

Лк. 10:34.

Пока готовилась ванна, Том пошел в спальню к Грегу и Джу и открыл скользящую дверь огромного встроенного шкафа, занимавшего всю длину комнаты. Он узрел блистающую сокровищницу нарядов. И Грег, и Джуди всегда очень заботились о собственной внешности; они были красивой парой и любили одеться. Том наслаждался видом многочисленных хорошо сшитых костюмов Грега (Грег никогда не носил джинсов), элегантных смокингов, изысканных рубашек (некоторые были с кружевами). Тысяча шелковых галстуков. Вещи Джу тоже были хорошие и пахли приятно. Она одевалась очень женственно — оборки, защипы, большие кружевные воротники, сборочки и прочая чепуха, длинные юбки, стянутые поясками на тонкой талии. Зимой она носила легкие светлые твидовые сарафаны с яркими блузками, с элегантными шарфами, еще более шелковистыми, чем галстуки Грега. Ее летние платья были из полиэстера, легкого как перышко — должно быть, когда хлопок умирает и попадает в рай, он становится именно таким. Том потрогал несколько платьев и вздохнул. Он подумал, что эти восхитительные одеяния — запасной гардероб Грега и Джуди. Основной сейчас с ними во Флориде, услаждает взор американцев.

Лакированные вешалки с одеждой бесшумно и легко скользили по перекладине, и рука Тома задела что-то, с виду вроде бы из перышек, а на ощупь словно из кисеи. Он вытащил этот предмет одежды: это оказался бледно-голубой пеньюар с многослойными манжетиками и воротничками. Он сунул руки в рукава, натянул пеньюар и уставился в длинное подвесное зеркало в раме красного дерева, столько раз отражавшее прекрасную и удачливую чету хозяев. Том с его волнами кудрей и гладким свежим лицом выглядел, что и говорить, совершенно потрясающе. Он некоторое время смотрел на себя в удивлении и восторге, а затем решил пойти показаться Эмме. Он грациозно поскакал вниз по лестнице и впорхнул в кабинет.

— Ну правда же я прелесть?

Эмма все читал и дошел до слов: «Лютер всего лишь продолжал следовать по пути, проторенному ранее Виклифом и Яном Гусом. Его богословие было продолжением богословия диссидентов Средневековья; его предтечами были великие еретики четырнадцатого века; его совершенно не затронул дух Возрождения. Его доктрина оправдания верой была сродни доктринам мистиков, и, хотя он, подобно гуманистам, пусть и по совершенно иным причинам, отвергал целибат и аскетическую жизнь, он был полнейшей противоположностью гуманистам в том, что полностью подчинял вере свободную волю и разум. Однако гуманисты не могли не приветствовать его сенсационное появление». Эмма поднял глаза. Вид Тома в женском платье его неприятно поразил. Эмма сам порой втайне фантазировал о переодеваниях; причуда Тома показалась ему бездумной профанацией священной тайны. Он холодно сказал:

— Позвони матери.

— Не сейчас, — ответил Том.

— Нет, сейчас.

— Ладно уж.

Телефон был в прихожей.

Том набрал номер, и сердце его упало. И забилось быстрее. Он не любил телефонов. Особенно он не любил разговаривать по телефону с Алекс. Он чувствовал себя виноватым из-за того, что он не в Белмонте, из-за того, что не предупредил ее, и еще по сотне причин, вытекающих из его несовершенного поведения.

— Да? — сказала Алекс на том конце.

Она всегда говорила «Да?» особым голосом, от которого Тому становилось не по себе.

— Привет, это я, Том.

— Где ты, когда ты приезжаешь?

— Слушай, прости меня, пожалуйста, я тебе не сказал.

— Что?

— Я должен был тебя предупредить, я встретил в Лондоне Грегори Осмора…

— Кого?

— Грегори Осмора, и он меня так просил присмотреть за его домом…

— Что просил?

— Присмотреть за его домом.

Эмма встал и закрыл дверь в комнату. Он думал, что неприлично подслушивать разговор Тома с матерью. Ему было неприятно слышать, что друг уже успел соврать. Эмма тоже присутствовал на вечеринке, где Том повстречал Грегори Осмора, и все было совсем не так. Это именно Том (весьма ненавязчиво) убедил Грега, что может посторожить дом и что это очень удачная идея. Эмма не одобрял вранья, и ему было больно, что его друг так часто предается suppressio veri [39] и suggestio falsi [40] .

39

Сокрытию истины (лат.).

40

Ложным утверждениям (лат.).

— Ты же знаешь, что Грег и Джуди уехали во Флориду? — сказал Том.

— Куда?

— Во Флориду.

— Уехали?

— Ну да, и попросили меня пожить у них в доме, пока их не будет, ну, знаешь, чтобы постеречь. Так что я не буду… не смогу остановиться у тебя… но я буду приходить в гости, и…

— Ты не остановишься в Белмонте?

— Нет.

— Где ты?

Том подумал, не сказать ли «в Лондоне», но он все же не любил врать. Он сказал:

— Я у них в доме, на Траванкор-авеню.

— Ты один?

— Что?

— Ты там один?

— Нет, со мной приятель, парень.

— Мужчина?

— Да.

— Когда ты ко мне придешь?

— Ой, скоро… завтра… мне… мне надо кое-что купить…

— Позвони сначала, хорошо?

— Да-да, конечно.

Оба замолчали. Алекс тоже ненавидела телефон. Никто из них не умел заканчивать разговор.

— Ну так до свидания, — сказала Алекс и повесила трубку.

Том положил трубку на рычаг. Ему было странно не по себе, словно он обманулся в ожиданиях. Он надеялся, что Алекс не поднимет шума оттого, что он поселился не у нее. Ну она, кажется, не очень обиделась. Конечно, по телефону не скажешь. Он ненавидел, когда вокруг него суетятся. Но ему хотелось бы, чтобы она обиделась.

Он открыл дверь кабинета.

— Все в порядке? — спросил Эмма.

— Все в порядке. Слушай, давай выйдем, пройдемся по магазинам.

— По магазинам? Зачем?

— Купим что-нибудь на обед.

— Я не хочу обедать.

— А я хочу, просто помираю с голоду.

— Иди, я буду читать.

— Если б я умел читать так, как ты!

— Ты же умеешь читать.

— Не так, как ты. Тебя оставить где угодно — и ты сразу начинаешь читать. И запоминаешь, что прочитал, оно у тебя укладывается на полочку в голове. А у меня в голове нет полочек. Давай выпьем. Я нашел шкаф, битком набитый бутылками.

— Мы же не можем пить чужое.