Ученик убийцы
Шрифт:
— И обо мне, — кивнул я, — и ты всегда заботился обо мне.
— И дьявольски мало хорошего принесло это нам обоим, — сказал он медленно, — посмотри, во что я позволил тебе превратиться! Теперь ты просто… уходи. Просто уходи. — Он снова отвернулся, и я почувствовал, как что-то уходит из этого человека.
Я медленно встал.
— Я приготовлю тебе промывание для глаза из календулы и принесу сегодня днем.
— Не приноси мне ничего. Не надо мне никаких одолжений. Иди своим путем и будь чем будешь. Я с тобой покончил. — Он говорил в стену. В его голосе не было никакой жалости ни к одному из нас.
Я оглянулся, выходя из лазарета. Баррич не пошевелился, но даже его спина, казалось, стала старше и меньше.
Таким было мое возвращение в Баккип. Я ничем не был похож на того наивного человека,
С большой помпой Гален представил свою законченную группу королю. Еще один, кроме меня, не вернулся. Мне стыдно теперь, что я не могу вспомнить его имени, и если я когда-то и знал, что с ним сталось, теперь я забыл это. Как и Гален, полагаю, я перестал думать о нем как о чем-то незначительном.
Гален говорил со мной только один раз за все лето, и это было не напрямую. Мы встретились во дворе замка вскоре после конца праздника Весны. Он шел и разговаривал с Регалом. Когда они проходили мимо меня, он посмотрел на меня через голову Регала и сказал насмешливо:
— Живуч как кошка.
Я остановился и глядел на них, пока оба не были вынуждены посмотреть на меня. Я заставил Галена встретиться со мной взглядом; потом я улыбнулся и кивнул. Я никогда не пытался предъявить Галену обвинения в том, что он хотел послать меня на смерть. Он, казалось, ни разу не видел меня после этого: его глаза скользили мимо меня или он выходил из комнаты, если я входил в нее.
Мне казалось, что я лишился всего, когда потерял Кузнечика. Или, возможно, в моей горечи я настроился на то, чтобы уничтожить то немногое, что сохранилось во мне. Я неделями бродил по замку, изощренно оскорбляя тех, кто был достаточно глуп, чтобы заговорить со мной. Шут избегал меня. Чейд не звал меня. Пейшенс я видел трижды. Первые два раза, когда я приходил на ее вызов, я делал минимальные попытки быть вежливым. На третий раз, утомленный ее болтовней о том, как подрезать розы, я просто встал и ушел. Больше она меня не звала.
Но пришло время, когда я почувствовал, что должен общаться хоть с кем-нибудь. Кузнечик оставил огромную пустоту в моей жизни, и я не предполагал, что мой уход из конюшен будет таким опустошающим, каким он оказался. Случайные встречи с Барричем были невероятно неловкими, пока мы оба болезненно привыкали делать вид, что не замечаем друг друга.
Мне до боли хотелось пойти к Молли и рассказать ей обо всем, что произошло со мной с тех пор, как я впервые приехал в Баккип. Я в деталях представлял себе, как мы сидели бы на берегу, а я рассказывал бы и, когда закончил, она не стала бы судить меня или советовать, а просто взяла бы меня за руку и сидела рядом со мной. Наконец она узнала бы все и мне не пришлось бы больше ничего от нее скрывать. И она не отвернулась бы от меня. Я не смел воображать ничего большего. Я страстно желал этого и боялся с тем страхом, который известен только мальчику, чья любовь на два года старше его. Если я отнесу ей все мои горести, будет ли она считать меня беспомощным ребенком и жалеть? Возненавидит ли она меня за все то, что я ей никогда не рассказывал раньше? Десятки раз эта мысль уносила меня прочь от города Баккипа.
Но месяца через два, когда я рискнул пойти в город, мои предательские ноги подвели меня к свечной мастерской. Со мной случайно оказалась корзинка с бутылочкой вишневого вина и четыре или пять маленьких колючих желтых роз, добытых в Женском саду ценой нескольких клочков кожи. Их аромат превосходил даже запах кустов эстрагона. Я сказал себе, что у меня нет никакого плана. Я не должен рассказывать ей все о себе. Я даже не должен видеть ее. Я могу решить по дороге. Но в конце концов все решения были приняты, и они не имели ко мне никакого отношения.
Я пришел как раз вовремя, чтобы увидеть, как Молли уходит рука об руку с Джедом. Головы их склонились друг к другу, и она опиралась
на его руку в то время, как они тихо разговаривали о чем-то. Выйдя из мастерской, он остановился, чтобы заглянуть ей в лицо.Она подняла на него глаза. Когда он медленно протянул руку, чтобы легко коснуться ее щеки, Молли внезапно превратилась в женщину, какой я не знал ее прежде. Двухлетняя разница между нами была бездной, которую я никогда не мог надеяться преодолеть. Я шагнул за угол прежде, чем она увидела меня, и отвернулся, опустив голову. Они прошли мимо меня, как будто я был деревом или камнем. Голова ее лежала на его плече, и они медленно ушли. Потребовалась вечность, чтобы они скрылись из виду.
В эту ночь я напился сильнее, чем когда-либо, и проснулся на следующий день в каких-то кустах на полпути к замку.
УБИЙСТВА
Чейд Фаллстар, личный советник короля Шрюда, написал обширное исследование «сковывания» в период, предшествующий войнам красных кораблей. Из его таблиц мы видим следующее:
«Нетта, дочь рыбака Гилла и фермерши Риды, была захвачена живой в городе Гудвотер на семнадцатый день после окончания праздника Весны. Она была „перекована“ пиратами красных кораблей и вернулась в свой поселок тремя днями позже. Ее отец был убит в том же набеге, а мать, имея пятерых младших детей, не могла справиться с Неттой. Ко времени „сковывания“ ей было четырнадцать лет от роду. Она попала в мое распоряжение примерно спустя шесть месяцев после „сковывания“.
Когда ее впервые привели ко мне, она была грязной, оборванной и чрезвычайно ослабевшей от голода, поскольку была брошена на произвол судьбы. По моему распоряжению она была вымыта, одета и помещена в комнаты, смежные с моими. Я обращался с ней так, как мог бы вести себя с диким животным. Каждый день я собственными руками приносил ей еду и стоял около нее, пока она ела. Я следил, чтобы в комнатах было тепло, чтобы ее постель была чистой и чтобы она была снабжена всеми мелочами, которых может желать женщина: вода для мытья, щетки, гребенки и прочее, необходимое представительнице прекрасного пола. В добавление к этому я проследил, чтобы у нее были различные принадлежности для шитья, поскольку обнаружил, что до «сковывания» она очень любила этим заниматься. Моим намерением было посмотреть, может ли «перекованный» в хороших условиях снова стать тем человеком, каким он был раньше.
Даже дикое животное может стать немного более ручным в таких условиях. Но Нетта на все реагировала абсолютно равнодушно. Она потеряла не толь-ко женские привычки, но даже и здравый смысл живот-ного. Она ела руками, пока не насыщалась, а потом бросала на пол все оставшееся, так что это вскоре растаптывалось. Она не мылась и никоим образом не ухаживала за собой. Даже большинство животных пачкают только вокруг своих жилищ, но Нетта была как мышь, которая позволяет своим экскрементам падать повсюду, не заботясь даже о постели.
Она могла говорить разумно, если хотела или если очень сильно желала получить какой-то предмет. Если она говорила по собственному желанию, то, как правило, чтобы обвинить меня в том, что я что-то украл у нее, или чтобы бормотать в мой адрес угрозы, если я немедленно не дам ей какой-то предмет, который она решила получить. Ее обычное отношение ко мне было подозрительным и полным ненависти. Она игнорировала мои попытки нормально разговаривать, но, не давая ей пищи, я мог добиться ответов на мои вопросы в обмен на еду. У нее было ясное воспоминание о ее семье, но совершенно никакого интереса к тому, что с ними сталось. На такие вопросы она отвечала так, как будто ее спрашивали о вчерашней погоде. О «ско-вывании» она говорила только, что их содержали в трюме корабля и там было мало еды, а воды хватало только для того, чтобы выжить. Ее не кормили ничем необычным, насколько она могла вспомнить, и никто не трогал ее. Таким образом, она не могла предоставить мне ничего, что могло бы помочь понять механизм самого «сковывания». Это было для меня большим разочарованием, потому что я надеялся, что, поняв, как это было сделано, я смогу догадаться и как исправить это.