Училки. Сборник
Шрифт:
– Думаешь, стоит публично заявить, что мы с тобой встречаемся?
Я чувствовала себя так, словно Ирек собирался сказать, что мы скоро поженимся. Причем, без моего желания и согласия.
Или будто бы он, несмотря на наш уговор, все равно делает предложение и заказывает свадебный банкет. Уже даже список гостей и блюд лично заверил. Начал рассылать приглашения…
Стало даже будто бы тесно. Словно машина Ирека резко поменяла габариты и стала намного меньше.
Будто мне некуда деваться. Либо под венец с Иреком, либо под смолу и перья за бурный роман с Вяземцевым. Либо приличное объявление о нашем липовом романе,
Так себе выбор, надо отметить.
– Не хочешь ничего не скажу, – Ирек Назимов, как всегда, сразу поймал мое настроение. А вот причину его объяснил для себя не совсем верно. – Понимаю. Не хочешь новых сплетен. Чтобы еще и нас всякий раз рассматривали под лупой. Следили за каждым жестом и не оставляли одних. Забей. Тогда я скажу, что видел вас в окно подсобки. И ничего такого там не случилось. А если Светлана Максимовна так любит служебные романы, пусть пишет о них книги. Говорят, это очень котируется и даже неплохо продается.
– Спасибо! – от души поблагодарила я. – Ты очень меня выручишь.
– Да забей! Светлане Максимовне только бы блюсти нравственность преподавателей. У самой дочка родила ребенка невесть от кого. Мы отца так и не знаем. Думаю, сама Светлана Максимовна о нем тоже ничего не ведает. Может это один из студентов? Может вообще первокурсник? Почему его так скрывают? А при этом Светлана Максимовна в каждой бочке затычка.
– Ну ты можешь сказать, что тот эпизод с цветами не имел никакого личного подтекста? Просто взрослые студенты достали меня на лекции, и Вяземцев извинился за них? Один за всех. А?
Ирек усмехнулся.
– Скажу. Хотя это неправда. Он явно что-то к тебе испытывает. Но Вяземцев не такой дебил, чтобы приставать к женщине, которая встречается с другим. Да и не думаю, что после первого отказа, он все еще питал к тебе какие-то чувства.
– Это почему же? Думаешь, я не так хороша? – я притворно усмехнулась, выпятив грудь и губы. Хотя, на самом деле, предположение, что Вяземцев сразу же ко мне охладел, вызвало неожиданно неприятные ощущения. Даже захотелось выругаться.
– Ты очень хороша, Алина. Но такие, как Вяземцев, в любовном спорте скорее спринтеры, чем марафонцы и стаеры. Они привыкли к быстрым победам. А если те внезапно не наступают, просто находят новый предмет для ухаживаний. Ну сама посуди! Это же какой удар по самолюбию? Его, красавца, богача, всего такого плейбоя, отвергли! Нужно срочно доказать себе, что еще вполне на коне. А та, что отказала, просто дурочка! Думаю, он взял штурмом во всех смыслах слова, не одну крепость! Дабы себя любимого убедить в собственной неотразимости!
Я постаралась очень тихо вздохнуть. И вдруг поняла, что ужасно расстроена тем, что Вяземцев мог так поступить. Черт побери! Почему? Я ведь только того и хотела, чтобы он оставил меня в покое? Разве нет? Разве это не так?
Я запуталась. А Ирек нежно погладил мою руку и еще раз произнес:
– Не бойся. Мы достойно ответим сплетницам на заседании кафедры. Даже не сомневайся!
Ну ладно. По крайней мере, в моих окопах Настя Рудникова и Ирек. Хочу надеяться, что еще Хайруллин и Ковин. Эти два препода старшего поколения сами частенько распивали чаи со студентками, и поэтому всегда вступались за «коллег фривольного поведения».
Всю ночь мне снилась какая-то ерунда.
Словно подсознание играло со мной в непонятные игры. То мы с Катом целовались в подсобке, да так, что у меня прямо дух захватывало. Я могла обманывать Настю, Ирека, да кого угодно. Только не саму себя! Мне доставляло удовольствие целоваться с этим мужчиной. Такое, какого я уже давно не испытывала.Даже не уверена, что испытывала, в принципе!
Затем в подсобке пропадали все вещи, и мы с Вяземцевым оказывались на заседании кафедры. Прямо перед нашим заведующим – Александром Семеновичем Неженцевым. Мужчиной, который, несмотря на преклонные годы, а ему уже перевалило за шестьдесят, выглядел очень бодро и моложаво. Вроде бы бегал по утрам круглый год и регулярно ездил на лыжах зимой.
Вначале Александр Семенович молча удивлялся, а затем строго требовал:
– А ну прекратите! Анна Ивановна подала всем ужасный пример!
Затем вступался Ирек.
– Ты же говорила между вами ничего нет! Ты меня обманула!
Затем пел хор осуждающих преподов.
– Как вы могли?
– Это непрофессионально!
– Вы ведете себя недостойно!
– Вы действуете как женщина легкого поведения!
– В стенах вуза шашни между студентом и преподавателем недопустимы!
Я не понимала – то ли бежать, то ли оправдываться, а то ли на все плюнуть. А Вяземцев почему-то продолжал, заставляя меня краснеть и смущаться. Почему я не отбивалась, сама не понимала. Только Вяземцев раздевался, показывал всем, как он меня хочет, прижимался и целовал взасос.
А хор осуждающих преподов продолжал аккомпанировать нашей страсти.
– Да что вы такое себе позволяете?
– Как вы можете так вести себя?
– Это возмутительно и недопустимо!
Я совершенно терялась и не знала, что предпринять. Я совсем ничего не могла. Словно меня охватила полная растерянность, апатия или безразличие…
А затем появлялась Ляля Голда. Как обычно расфуфыренная до скрипа.
– Ты дура! – сообщала она мне зачем-то. И остальные не возражали. Напротив, хор преподов вторил Ляле.
– Дура!
– Дура!
– Дура!
– Это ты лгунья! – выпалил Вяземцев в лицо Ляле, и та отступила, а потом вдруг ушла куда-то…
Исчезла из сна совершенно.
Когда проснулась, я совсем ничего не понимала в этом сновидении абсурда. Ну да, я боялась, что на заседании кафедры меня представят в том виде, в каком я во сне была с Вяземцевым. Ну да, я боялась осуждения и выговоров со стороны старшего поколения кафедры.
Но причем тут Ляля? И ее оскорбления? Бред какой-то!
Я решила на этом не зацикливаться. Хотя сон, как я позже поняла, предупреждал.
Посмотрев время на сотовом, я вдруг обнаружила несколько сообщений в вотсапе от Вяземцева. То, что высвечивалось на экране, гласило: «Простите пожалуйста, Алина Хаматовна. Меня занесло…»
Я не удержалась и открыла сообщение.
«Алина… Вы мне очень нравитесь. Действительно нравитесь. Вы мне не верите. И я вас понимаю. Я натворил дел. Я все бы отдал, чтобы этой сцены в подсобке не случилось… Я даже не знаю, как просить у вас прощения за свои ужасные действия… Это было временное помутнение, совершенно мне не свойственное… Но прошу вас, дайте мне шанс доказать, что я с вами вовсе не играю… Что я не такой урод… Вы, действительно, вызываете во мне искренние чувства…»