Учитель

– Есть тут бочка? – прохрипел Нечай, когда вода в кринке кончилась.

– Всю выпьешь? – усмехнулась Машка.

– Умоюсь, дура! – рыкнул на нее Нечай.

– Под крышей стоит, слева.

Он шатаясь спустился с крыльца, прошел по стенке до угла домика и наткнулся-таки на бочку с водой, покрытой сверху толстой коркой льда, несмотря на плотную крышку. Лед он проломил кулаком, долго плескал ледяную воду в лицо, выбрасывая лед под ноги, потом макнул голову в бочку, но и это не помогло. Нечай скинул рубаху, намочил и растер ею грудь и плечи. От рубахи пахло кровью, рвотой и чем-то еще: неприятно, затхло. И сам собой вспомнился гнилой дубовый гроб, в котором лежала Машка, когда Нечай залезал на нее сверху.

Его вырвало еще пару раз, и в бочку захотелось запрыгнуть целиком. И долго скрести тело шершавым камнем, которым Мишата шлифует свои кадушки. Отодрать все это дерьмо вместе с кожей.

– Ну че? Умылся? – спросила Машка с крыльца, – там суженая твоя проснулась.

– Какая суженая? – не понял Нечай.

– Невеста твоя, Дарена.

– А… – вздохнул он понимающе, и лишь потом сообразил, о чем Машка только что сказала. Невеста? Суженая? Вот черт возьми… Когда успел-то?

– Она тож этого дурмана надышалась, потому и уснула. Я-то боялась – она ночью через лес в Рядок побежит… С непривычки на всех по-разному действует, – задумчиво сказала Машка и ушла в дом.

Нечая вдруг охватил озноб, он почувствовал себя разбитым, усталым и несчастным. В памяти постепенно прорисовывалась прошедшая ночь: Кондрашка, его горячий сбитень, Дарена, перевернутое распятие, лик нечистого на черном полотне, копна густых волос на полу и вывернутая назад голова девки, и ее распахнутые от ужаса глаза…

– Ну куда? Куда? – раздался Машкин крик из домика, вслед за ним дверь распахнулась, роняя на крыльцо желтый свет, и оттуда выскочила Дарена – лохматая и полуодетая.

– Домой! – взвизгнула она.

– Оденься сперва, причешись! Куда в таком виде? Людей пугать? Скоро светать станет!

Нечай молча поймал ее на нижней ступеньке.

– Правда, оденься, что ли… Отведу я тебя домой…

Дарена закинула руки ему на шею и прижалась к нему всем телом, мелко дрожа.

– Да отцепись, – проворчал он, – все уже хорошо…

– Ты холодный какой… – всхлипнула она.

– Отцепись, сказал… Холодно мне, вот и холодный. Пошли одеваться.

Собиралась Дарена гораздо дольше Нечая: только спутанные волосы Машка расчесывала ей с полчаса, заплетая в косу. Заплетала и шептала потихоньку:

– Всякому рожоному человеку облака не открыть – не отпереть, частых звезд не оббивать – не ощупати, утренней зари топором не пересечь, млада месяца не оттолкнуть – так и рабу Божью Дарью никому не испортить, не изурочить, век по веку отныне и до веку… Небо – ключ, земля – замок…

Нечай, прислушавшись, опустил руки и сел на лавку: с этим заговором Полева заплетала косы дочерям. Наверное, и Машке мать заплетала косу, шепча те же слова… Невеста Диавола, черт ее возьми, сама-то понимает, что говорит? До веку не испортить… А вчера что делала?

Мокрую рубаху Нечай надевать не стал, накинул полушубок прямо на голое тело, а рубаху скомкал и заткнул за пояс. На крыльце Машка, помявшись, поправила Дарене воротник куньей шубки и сказала:

– Может и к лучшему, что так вышло… Замуж выйдешь, детишек народишь…

Дарена отвернулась и поспешила спуститься с крыльца, не сказав Машке ни слова.

Дворовые уже проснулись, хотя до рассвета времени оставалось немало. Нечай поспешил проскочить через задний двор незаметно, обошел несуразный дом Тучи Ярославича с темными окнами, и направился к тропинке, ведущей в Рядок. Дарена цеплялась ему за руку и помалкивала.

С тропы тянуло холодом и сыростью. Нечай огляделся по сторонам, прислушался – звуки, доносившиеся из усадьбы, стихли, и ему стало не по себе… Не полночь, конечно, но все же… Кто знает этих лесных тварей? Может, они охотятся до самого рассвета?

– Знаешь, мы тут не пойдем, – сказал он Дарене.

– Почему? – спросила та.

– Тут Микулу убили… И егерей. Я другую тропу знаю, безопасную. В обход, конечно, но прямая дорога, известно, не самая короткая.

Он решительно свернул на кладбище и повел ее между могил, стараясь держаться поближе к лесу, чтобы их не было видно из усадьбы. Почему-то попадаться на глаза дворовым Нечаю не хотелось. Ему вообще не хотелось попадаться кому-то на глаза. Дарена прижалась к нему тесней, и испуганно оглядывалась на перекошенные кресты вокруг.

– А по кладбищу тебе не страшно идти? – спросила она, когда они прошли полдороги.

– Да нет, – Нечай пожал плечами, – Туча Ярославич говорит, они на открытом месте не нападают. Только в лесу. На Фильку вот за ельником напали, мне Кондрашка рассказал. И проезжего того, около бани, убили под берегом, где никому не видно.

– А кто их убил? Ты их видел?

– Видел. Но было очень темно. Только белые пятна. И глаза еще.

– А тебя они почему не убили?

– Не знаю. Есть у меня одна мысль, но, может, и неправильная.

– Туча Ярославич отцу Гавриилу говорил, что тебя Князь любит и бережет. Что ты с Сатаной знаешься, поэтому и не боишься ничего. Правда это?

– Неа, – усмехнулся Нечай.

Она вздохнула и снова спросила:

– А какая у тебя есть мысль?

– Сейчас покажу. Вот в лес свернем, и покажу. Темно только, не знаю, увидишь ли…

С чего Нечаю захотелось показать Дарене идола? Наверное, потому что его сильно тянуло посмотреть на истукана самому. Потрогать светлое дерево, вдохнуть поглубже морозного воздуха – возле идола воздух был удивительно чистым, совсем не таким, как одуряющие испарения из ноздрей лика Сатаны… Нечая все еще тошнило от запаха белесого дыма.

В ответ на его слова тоненький серпик месяца показался из-за легкой пелены высоких облаков – луна на ущербе почти не давала света, но разгоняла кромешную тьму леса. Во всяком случае, не надо было ощупывать дорогу, чтоб не сбиться с тропы.

– Ой, как темно… – шепнула Дарена.

– Это разве темно? Вот после схода я тут бродил – вот тогда было действительно темно. Лбом об дерево треснулся, не увидел его, представляешь?

– А зачем ты тут бродил после схода? – удивилась Дарена.

– Обещал же тварь эту изловить, вот и пошел… – проворчал Нечай. Не стоило об этом говорить, пока в Рядке никто не понял, что в это же самое время у крепости убили Фильку.

– Ночью? Один?

– Ну да…

– И не боялся?

Нечай усмехнулся и ничего не сказал.

Он едва разглядел в темноте то место, где нужно было свернуть с тропы к идолу.

– Вот, тут. Только тихо… – он сжал руку Дарены – его охватило странное волнение. Почему «тихо» он бы объяснить не смог. Просто… Не хотелось нарушать неподвижного ночного покоя.