Удача в подарок, неприятности в комплекте

Женщина окинула пренебрежительным взглядом смущённых родственников и перешла на вкрадчивый тон, от коего у собравшихся по спине гусарским галопом пронеслись мурашки, а ладони неприлично повлажнели от пота:

– А может, кто-то из вас, дамы да господа хорошие, хозяином тут себя возомнил? Так вы не робейте, признайтесь. Отец Игнатий всегда говорит, что покаяние весьма полезно для души заблудшей. Особенно перед встречей с Создателем.

– Тётушка, - возмутилась Лизонька, до крайности шокированная беспощадными тёткиными речами, - что Вы, право слово, такое говорите?!

– Правду, - отрезала Софья Витольдовна, припечатав свои слова ударом трости об пол, - и тебе то же советую делать. И вообще, мала ты меня учить!

– Но, тётушка… - Лиза сделала ещё одну попытку пробудить совесть госпожи Абрамовой, но Софью Витольдовну подобные обряды явно не радовали.

Женщина опять стукнула тростью, сверкнула глазами и рыкнула так, что дворовый пёс Шарик, самозабвенно вычёсывающий блох, испуганно заскулил и задом уполз в конуру, спрятавшись в ней целиком и даже нос на всякий случай прикрыв.

– Что тётушка, ну что тётушка?! Да если бы я тебя слушала, то давно бы уже на паперти стояла, твоя же доброта, прости господи, хуже воровства! Я сказала, что мы с тобой вдвоём гостя примем и точка! А будешь спорить, запру в комнате и на неделю сладкого лишу! Много воли взяла, как я погляжу!

Ровные дуги девичьих бровей упрямо сдвинулись, в зелёных глазах сверкнул опасный непреклонный огонёк, точь-в-точь как у батюшки покойного, тот тоже, коли чего решал, то насмерть, как кремень становился, упокой господь его душу грешную.

– Я Петеньку позову, - негромким, но при этом очень ясным голосом отчеканила Лиза, - он жених мой, после свадьбы, ты сама говорила, в нашем поместье за хозяина станет, так что ему стоит присутствовать при встрече.

Тётка посмотрела на вытянувшуюся, словно тетива натянутая, племянницу и устало махнула рукой, понимая, что дальнейший спор ни к чему кроме потери времени не приведёт, а терять что-либо даром Софья Витольдовна не любила:

– Ладно уж, зови своего жениха. Хоть такой, а всё мужчина на встрече.

– Позвольте, дражайшая Софья Витольдовна, - Фёдор Витольдович, приходившийся братом госпоже Абрамовой (злые языки утверждали, что не совсем законен братец, потому и не пытается свою долю капитала судом оспаривать), - я полагаю, что…

– А Вашего мнения, братец, я и раньше не спрашивала, и впредь интересоваться им не намерена, - отрезала Софья Витольдовна и кивнула племяннице, - за Петром послала?

Лиза кивнула, быстро шепча горничной, что ей следует передать Петру Игнатьевичу. Глафира понятливо кивнула, присела и быстрее ветра вылетела из комнаты, провожаемая неприязненными взглядами родственников мужескаго полу. Да и дамы некоторые тоже были недовольны, но понимая, что открытая неприязнь ничего не даст, прятали раздражение под маской невозмутимости либо же сладкими улыбками. Только вот госпожа Абрамова явно не собиралась обольщаться внешней покорностью родственников, помолчала, сердито постукивая тростью, а потом рыкнула:

– Чего собрались, словно воронье на пепелище?! Вон с глаз моих, до обеда никого из вас видеть не желаю!

Многочисленные домочадцы поднялись со своих мест, словно воробьи, вспугнутые брошенным в них озорным мальчишкой камнем, и поспешно покинули комнату. Кто-то изо всех сил старался сохранить полную невозмутимость, кто-то чуть слышно скрипел зубами от злости, кто-то был уязвлён и с трудом сдерживал слёзы, а кто-то даже чуть улыбался. Лизонька заприметила одну такую улыбку и поёжилась, словно оголённых рук коснулся холодный ветерок.

– Идём в гостиную, негоже заставлять гостя ждать, - проворчала Софья Витольдовна, стоя перед большим зеркалом и критически себя осматривая, - чай, не сосед на рюмочку наливочки пожаловал, а столичный сокол в нашу глушь залетел.

– И с чего Вы взяли, что гость столичный? – Лизонька вспомнила лицо незнакомца, но ничего изысканного или светского не приметила и пожала плечиками. – По-моему, у нас в городе такие мужчины тоже встречаются. Да и туалеты у нас не хуже шьют.

– Молодая ещё, - фыркнула тётушка, входя в непривычное для себя фривольное расположение духа, - раз судишь о мужчине по облику да по одёже. Не-е-ет, столичный шик – это не наряд, это… - Софья Витольдовна пошевелила пальцами, подбирая слова, - это флёр, его не подделать. Это как сила, идущая от мужчин, настоящих мужчин, коим хочется беспрекословно подчиниться, позабыв обо всём, даже о законах чести и совести. Батюшка твой, упокой господи его грешную душу, таким был, да… А вот женишок твой слабоват, он ради тебя небо и землю не сокрушит, наоборот, как бы тебе его на своей спине в рай тащить не пришлось.

– Тётушка, - Лизонька от возмущения даже ногой притопнула, - прекратите! Петенька вполне достойный юноша, я люблю его…

– Я и говорю: молодая ещё, - отмахнулась госпожа Абрамова, поворачиваясь к племяннице спиной и тем самым пресекая дальнейшие возражения.

Лиза до самой гостиной, где Софья Витольдовна изъявили желание встретить гостя, буравила тётушке спину укоризненным взглядом, но той было всё словно с гуся вода. Вконец раздосадованная барышня опустилась не на кресло, а за рояль и принялась наигрывать бравурный марш, через музыку выплёскивая раздражение и досаду. Госпожа Абрамова чуть заметно морщилась, но терпела. Право слово, племянница же не делала ничего запретного или неприличного! И вообще, пусть гость увидит, что девица воспитана по всем требованиям света… хотя, право слово, лучше бы Лиза вышивала. И ушам приятнее, да и от рукоделия, в отличие от музыки, проку больше. Маршами-то этими да вальсами прореху на платье не зачинишь.

– Барыня, к Вам Алексей Михайлович Корсаров, - горничная Настасья, девица сноровистая и пригожая, но при этом, по мнению Софьи Витольдовны, глупая безмерно, как всегда сначала в покои ворвалась и выпалила, а лишь потом присела, испуганно округлила глаза и прошептала. – Тот самый, коего барин Василий Харитонович экипажем сшибли и мало не до смерти убили.

– Проси, - велела госпожа Абрамова, бросая на племянницу строгий взгляд.

Настасья метнулась к двери, у самого порога остановилась, отвесила размашистый поклон, чуть не смахнув китайскую вазочку с дорогого столика, вещицы жутко неудобной, но очень модной, а потом распахнула дверь, едва не содрав краску со стены, и выскочила вон.

– Дура девка, - вздохнула Софья Витольдовна, качая головой, - преданная, исполнительная, но ду-у-ура-а-а.

Лиза не успела заступиться за горничную, в коридоре раздались тяжёлые уверенные шаги, дверь открылась, впуская в гостиную высокого, худого, пожалуй, даже болезненно тощего, мужчину лет тридцати – тридцати пяти.

«Экой тощой-то, - с неудовольствием отметила госпожа Абрамова, вставая, вежливо улыбаясь и протягивая гостю руку, - поди, чахоточный. Не помер бы он у меня в доме, потом заново все покои святить придётся».

– Дамы, - мужчина галантно взял руку хозяйки, легко коснулся губами кончиков пальцев, - позвольте представиться: Корсаров, Алексей Михайлович.

– Абрамова я, Софья Витольдовна, - хозяйка плавно повела рукой в сторону с любопытством посматривавшей на гостя барышни, - а это племянница моя, Елизавета Андреевна Соколова, прошу любить и жаловать.

– Доброе утро, Алексей Михайлович, - Лиза с куда более любезной, чем у тётушки, улыбкой протянула Алексею руку. – Как Ваше здоровье?

– Благодарю Вас, не жалуюсь, - ответил Корсаров, целуя барышне ручку и невольно отмечая мягкость кожи и лёгкий лавандовый аромат. Да, эти нежные ручки явно ничего тяжелее столового ножа и букета цветов не держали, поэтому и мягкие такие. Даже у Лики, всей такой воздушной и неземной, руки были чуть грубее, ведь как ни старался Алексей отгородить жену от суровых будней, жизнь непрестанно вносила свои коррективы. И на желания людей ей было решительно наплевать.