Удачливый крестьянин
Шрифт:
Но теперь сестры разъезжались, и это меняло всю картину; гораздо приятнее было перейти к младшей, которою мадам Катрин сама могла бы командовать.
Катрин сообщила нам, что старшая ушла и будет ночевать у одной из своих благочестивых приятельниц, из боязни, что встреча с младшей при теперешних обстоятельствах неугодна богу.
– Оно и лучше, – добавила Катрин; – без нее мы веселее поужинаем, не правда ли, мадемуазель?
– Разумеется, – согласилась мадемуазель Абер, – моя сестра поступила мудро, она хозяйка над своими поступками, как и я над своими.
За сим последовала вереница вкрадчивых вопросов со стороны лебезившей кухарки: «Что
Она получила лишь несколько весьма лаконичных ответов; на мою долю тоже выпало несколько умильных фраз и вопросов; я отвечал с обычной веселостью, но не открыл ей ничего сверх того, что сказала мадемуазель Абер, на которую я равнялся во всем.
– Мы поговорим об этом в другой раз, Катрин, – сказала барышня, чтобы положить конец этому разговору, – я очень устала; подайте ужин пораньше, чтобы я могла лечь.
Она поднялась в свою комнату, а я пошел накрывать на стол, чтобы уклониться от настойчивых расспросов Катрин: я так и ждал осады, лишь только мы останемся вдвоем.
Я долго возился со скатертью и приборами. Мадемуазель Абер пришла в комнату, где я хлопотал вокруг стола; я стал подшучивать над беспокойством Катрин.
– Если мы возьмем ее с собой, – сказал я, – придет конец нашему родству, прощай тогда господин де Ля Валле!
Я развлекал ее своей болтовней, а она составляла список принадлежащих ей вещей, которые собиралась увезти с собой. Видя, сколь неуклонно старшая избегала встречи с ней, она решила, по возможности, выехать на другой же день и ночевать уже на новой квартире.
– Господин де Ля Валле, – обратилась она ко мне шутливым тоном, – ступайте завтра пораньше за обойщиком, пусть снимет портьеры и занавески в моем будуаре и спальне и позаботится о телегах для перевозки мебели; все это можно успеть сделать в один день, если поторопиться.
– Скорей бы все это совершилось, – сказал я, – мне не терпится распить бутылочку с моей родственницей, ведь там мой прибор будет стоять напротив вашего: кузену положено обедать за один столом с кузиной; пишите скорее ваш реестр, а завтра в семь утра мебель будет перевезена.
Все получилось так, как было задумано. Мадемуазель Абер отужинала Я настолько осмелел, что предложил ей выпить за здоровье кузена и сам налил ей вина, пока Катрин была на кухне.
Итак, она выпила за кузена, и как только ее чашка (она пила из чашки, и не маленькой) опустела, я налил в нее чистого вина и со словами: «За ваше здоровье, кузина» – выпил залпом. После этого я спустился в кухню поужинать.
Я ел много, но почти не пережевывал пищу, чтобы скорее кончить. Лучше было перенести несварение желудка, чем сидеть лишнюю минуту наедине с Катрин; она донимала меня расспросами, и под предлогом, что завтра надо рано встать, я поскорее ушел, оставив ее в горестном недоумении от всего, что ей довелось увидеть, и от странной торопливости, с какой я проглатывал куски, отвечая на ее вопросы односложно и невразумительно.
– Жакоб, да отвечай же! Скажи хоть слово! – приставала она.
– Ах, мадам Катрин, – отвечал я, – мадемуазель Абер сняла дом, по дороге она опиралась на мою руку, мы пошли туда, потом вернулись оттуда, вот и все, что я знаю. Спокойной ночи!
О, ее так и подмывало обругать меня последними словами, но она еще не теряла надежды, и потому эта бранчливая особа не посмела поднять крик.
Однако мне не терпится перейти к более важным событиям:
переселимся поскорей в нашу новую квартиру.На следующий день явился обойщик, мебель была погружена на телеги, и мы наспех пообедали, собираясь плотно и в свое удовольствие поужинать в новой квартире. Катрин убедилась, наконец, что ее с собой не берут, и показала себя во всей красе, соответственно тому, что мы заслужили, обманув ее надежды. Она спорила с мадемуазель Абер по поводу каждой тряпки, утверждая, что все они принадлежат старшей сестре, придиралась к каждому слову, а меня так даже хотела прибить, – а ведь я был вылитый портрет покойного Батиста, столь горячо ею любимого! Мадемуазель Абер оставила для сестры на столе записочку, в которой сообщала, что через неделю зайдет, чтобы уладить оставшиеся дела и уплатить по общим счетам. За нами заехал фиакр; кузен и кузина сели в него. вместе, без церемоний – и кучер погнал во всю!
Вот мы и в новом доме; здесь мои приключения станут много благородней и значительней; отсюда пошло мое благополучие: из слуги Жакоба я превратился в господина де Ля Валле; это имя я носил довольно долго – оно было законным именем моего отца; но к нему обычно прибавляли еще одно, чтобы отличить батюшку от одного из его братьев, и под этим вторым именем я известен в обществе. Здесь я о нем умолчу: это имя я принял лишь после смерти мадемуазель Абер, и совсем не потому, что мне не нравилось мое: просто земляки упорно называли меня так. Вернемся же в новый дом.
Хозяйка приняла нас как своих давних и близких друзей. Спальня мадемуазель Абер была уже приготовлена, а мне поставили небольшую походную кровать в дальней комнатке, о которой я уже упоминал.
Оставалось только добыть чего-нибудь на ужин. Ресторатор, державший заведение напротив, снабдил бы нас всем необходимым; но наша любезная хозяйка, знавшая, что мы переберемся к ней в тот же вечер, сама позаботилась об угощении и непременно хотела, чтобы мы отужинали у нее.
Все кушанья были отменны, и мы отдали им обильную дань.
Мадемуазель Абер начала с того, что утвердила за мной звание кузена; я и бровью не повел, называя ее кузиной; а чтобы объяснить мой деревенский выговор и некоторые простонародные обороты речи, пришлось сказать, что я недавно из деревни и живу в Париже всего два-три месяца.
Моя речь и впрямь изобличала во мне крестьянина, но за последний месяц я во многом ее исправил, и при известном внимании мог говорить довольно чисто; я сохранял деревенские манеры с мадемуазель Абер потому, что так мне удобнее было говорить ей то, что мне хотелось, под видом сельской простоты; но вообще я мог изъясняться на довольно правильном французском языке, когда этого желал. У меня уже появился необходимый навык, и я старался следить за своей речью.
Ужин наш протекал необыкновенно весело, и душой общества был я.
Жизнь мне улыбалась. Мадемуазель Абер, судя по всему, любила меня и сама могла еще внушать любовь; по сравнению со мной она была очень богата; рента ее доходила до четырех, если не больше, тысяч ливров; будущее, и притом довольно близкое, рисовалось мне в самых радужных красках. Как же было не радоваться молодому крестьянину, каким я тогда был, вдруг перескочившему чуть не от сохи в ранг почтенных парижских буржуа; я уже предвкушал безбедное житье в собственном доме с влюбленной и отнюдь не противной женой, к которой, во всяком случае, я питал благодарность, столь близкую к любви, что не видел надобности разбирать разницу между этими двумя чувствами.