Удачливый крестьянин

Как видите, хотя эта маленькая речь была весьма незамысловата, ее не мог бы произнести простой крестьянин; так не говорит деревенский юноша, так говорит просто юноша с добрым и доверчивым сердцем.

– Слова эти еще увеличивают нашу признательность, милостивый государь, – сказала молодая дама, краснея и, как кажется, не отдавая себе отчета в причине, вызвавшей этот румянец; возможно, в голосе моем было слишком много волнения, и она боялась, что не сумеет сдержать ответное чувство; несомненно, взгляды ее были нежнее, чем слова; ведь она высказывала лишь то, что считала уместным, умолкала, когда находила нужным, глаза же ее говорили много больше; так мне казалось. Подобные мысли простительны, особенно в том состоянии духа, в каком я находился.

Я, со своей стороны, как-то притих и присмирел. Куда девалась обычная моя веселость! И все же я был счастлив, что сижу с ними за столом, и старался быть как можно учтивей и почтительней – ничего другого не допускало ее милое лицо; в присутствии иных женщин нам не удается быть развязными, что-то в них требует от нас сдержанности.

Если бы я вздумал перечислять все сказанные мне любезные слова и описывать все знаки их уважения, я бы никогда не кончил.

Я спросил, в какой части Парижа они живут, и они сказали мне свой адрес и имя, с готовностью, ясно говорившей об их искреннем желании видеть меня в своем доме.

Мать молодой дамы на каждый вопрос отвечала первая; затем ее дочь скромно подтверждала ее слова, сопровождая свои речи долгим взглядом, выражавшим больше, чем речь.

Наш обед подошел к концу; мы заговорили о странном свидании, которое было нам назначено.

Но вот пробило два, и мы отправились в путь; в трактире нам сказали, что пригласивший нас господин кончает обедать; он предупредил своих слуг, что к нему придут по делу, и нам предложили подождать в небольшой гостиной; через несколько минут появился и он сам с зубочисткой в руке. Я упоминаю зубочистку, потому что эта подробность ярко характеризует оказанный нам прием.

Но прежде надо описать его внешность. Как я уже говорил, это был толстый человек, ниже среднего роста, на вид мешковатый и брюзгливый; говорил он так быстро, что половину слов проглатывал.

Мы встретили его глубокими поклонами и реверансами; он предоставил нам распинаться сколько душе угодно, но сам не соблаговолил даже головой кивнуть – не из гордости, но из пренебрежения ко всякому этикету; так ему было удобнее, и он постепенно привык не стеснять себя церемониями, ибо ежедневно общался с подчиненными ему людьми.

Он направился к молодой даме, по-прежнему вертя в пальцах зубочистку, которая, как вы сами видите, была очень под стать простоте его манер.

– Ara! – сказал он. – Вот и вы! Вы тоже пожаловали, – продолжал он, взглянув на меня, – отлично! Ну как дела? Вы по-прежнему грустите, бедняжка? (Вы сами догадываетесь, к кому относился этот вопрос). А кто эта дама, которая всюду с вами ходит? Ваша матушка или родственница?

– Это моя мать, сударь, – ответила молодая женщина.

– А, мать! Это хорошо. У нее честное лицо. И у вас тоже; я люблю честных людей. А что такое ваш муж? Почему он все время хворает? Он старик? Или вел слишком бурную жизнь?

Вопросы были не очень деликатного свойства, но задавал он их из самых лучших побуждений, как вы узнаете из дальнейшего; видимо, церемониться было не в его натуре. Собственно говоря, каждое его слово неприятно задевало самолюбие.

Есть люди, о которых говорят, что у них тяжелая рука; у этого добряка рука была совсем не легкая.

Но вернемся к нашей беседе. Итак, он осведомился о муже молодой дамы.

– Он вовсе не старик и не развратник, – ответила та, – это человек глубоко нравственный, и ему всего тридцать пять лет; но он перенес много несчастий; горе подорвало его силы.

– Так, так! – заметил толстый господин. – Бедняга. Как это печально. Вы меня давеча растрогали, и ваша матушка тоже; я заметил, что она даже заплакала. Так вы терпите нужду? Сколько вам лет?

– Двадцать, – ответила она, краснея.

– Двадцать лет! – воскликнул господин. – Зачем было так рано выходить замуж? Вы же видите, чем это кончается: появляются дети, возникают неожиданные затруднения, денег мало, бед хоть отбавляй, и прощай семейный мир! Да нет, я ничего! Ваша дочка очень мила, – прибавил он, обращаясь к матери, – очень мила, какое хорошенькое личико. Но не в этом дело; напротив, она мне понравилась именно своей скромностью; мне хотелось бы помочь ей, облегчить ей жизнь. Я глубоко уважаю добродетельных молодых женщин, особенно если они при этом красивы и бедны; их не так-то уж много; от других я не бегаю, но и уважать их не могу. Оставайтесь такой, сударыня, какая вы сейчас. Да! И этим молодым человеком я тоже очень доволен; очень удовлетворен. Надо быть честным юношей, чтобы так высказаться; у вас доброе сердце, нравятся мне такие люди, считайте меня вашим другом; вы поступили прекрасно, я даже удивлен. Короче, если он не подыщет для вас другого места (речь шла обо мне и господине де Фекуре), я сам о вас позабочусь. Не сомневайтесь Приходите ко мне в Париже, и вы тоже приходите (это относилось к молодой даме). Посмотрим, какое решение примет господин де Фекур относительно вашего мужа; если место останется за ним – тем лучше. Но и в этом случае я вас не оставлю, у меня есть кое-какие соображения, что-нибудь устроим для вас получше, подоходней. Но почему мы не сядем? Ведь вы не торопитесь? Сейчас только половина третьего, вы успеете рассказать о себе, я должен знать все ваши дела. Какие-такие несчастья приключились с вашим мужем? Был он прежде богат? Из каких вы краев?

– Я родом из Орлеана, сударь, – сказала она.

– А! Из Орлеана! Прекрасный город, – заметил он. – И что же, у вас там родня? Рассказывайте. У меня есть еще четверть часа; я принимаю в вас участие, так надо же мне знать, кто вы такая. Вы доставите мне удовольствие; итак?

– История моя, милостивый государь, не будет слишком длинной, – начала молодая женщина. – Наша семья происходит из Орлеана, но я выросла не в городе, а в поместье. Мой отец – небогатый дворянин; мы жили в десяти лье от Орлеана, в родовой усадьбе, оставшейся от обширных-дедовских владений. Там он и умер.

– А! – заметил господин Боно (так звали нашего благодетеля). – Так вы дочь дворянина: это очень мило, но что дворянство без денег? Продолжайте.

– Около трех лет назад муж мой впервые меня увидел и полюбил, – продолжала дама. – Это был наш сосед, дворянин, как и мой отец.

– Дворянин! – заметил наш новый покровитель. – Много ли проку от его дворянства. [68] Что же дальше?

– Я считалась довольно миловидной девушкой…

– Охотно верю! Этого вам не занимать; еще бы! Вы, стало быть, общая любимица и самая красивая девушка в кантоне, [69] это ясно как день. Ну?

68

Типичная точка зрения для людей XVIII в., когда все большее значение в обществе приобретало богатство. Мариво, выступавший против сословных предрассудков, стремился противопоставить дворянскому гонору не внушительную тяжесть денежного мешка, а представление о высоких моральных качествах человека вне зависимости от его сословной принадлежности и материального благополучия.

69

Первоначально (с XIII в.) кантонами назывались во Франции небольшие части (чаще всего окраинные) провинции или «земли»; позднее кантон, стал одной из единиц административно-хозяйственного деления страны, составной частью ее провинций.

– Моей руки просил не только этот дворянин, но и один богатый орлеанский буржуа.

– А, вот это уже лучше. Надежнее. Надо было выходить за буржуа.

– Сейчас вы узнаете, сударь, почему я за него не вышла. Это был красивый мужчина, он нравился мне; правда, чувство мое к нему нельзя было назвать любовью; но его общество было мне приятнее, хотя дворянин ничем ему не уступал. Отца моего в то время уже не было в живых, а мать, моя единственная опекунша, предоставила мне свободу выбирать между этими двумя претендентами. Я отдавала некоторое предпочтение орлеанцу и не сомневаюсь, что это предопределило бы мой выбор, если бы не случай, резко изменивший мое решение в пользу его соперника. Дело было в начале зимы; мы с матушкой гуляли по опушке леса с этими господами; не помню уже из-за какой безделицы, заинтересовавшей меня, я несколько удалилась в сторону от моих спутников, как вдруг из леса выскочил бешеный волк [70] и кинулся прямо на меня.

70

В описываемую эпоху в лесах было очень много волков, и они часто совершали нападения на людей. Газеты тех лет не раз описывали подобные происшествия, предупреждая путешественников об угрожающей им опасности.

Вообразите, как я испугалась; я побежала к матери, крича от страха. Матушка тоже кинулась бежать в испуге, но споткнулась и упала. Богач-орлеанец обратился в бегство, хотя имел при себе оружие.

Один только дворянин, выхватив шпагу, бросился мне на помощь и напал на волка в тот самый миг, когда зверь уже готовился вцепиться мне в горло и растерзать меня.

Волк был убит, но спаситель мой едва не погиб: он был весь изранен; зверь сбил его с ног, оба они покатились по земле; но, в конце концов, мой защитник прикончил волка.