Удачная охота

– Да?
– глаза женщины совершенно натурально округлились, она буквально источала заинтересованность.
– И кто же такое рассказывает? Не коровы ли случайно?

– Ну...
– я сделал неопределённый жест рукой.
– Скорее, знающие люди.

– И ты им веришь?
– заинтересованность альты стала буквально физически ощутимой.

– Честно, я уже не знаю, что и думать.

– Включи голову, лейтенант, - жёстко выдала дама.
– Если бы это было так, ты был бы уже давно съеден, а вместо этого сидишь тут с отвисшей челюстью и теряешь драгоценное время.

– Откуда я знаю, когда альты считают спаривание завершённым?
– выкрутился я, заставив женщину буквально залиться смехом. Её так проняло, что для выражения эмоций уже не хватило того беззвучного смеха, которому я был несколько раз свидетелем. Я же вынужден был признать справедливость упрёка спутницы: она уже почти съела свой кусок, в то время как я ещё и не приступал к трапезе. Пришлось нагонять под взглядом её смеющихся глаз.

Когда мы поднялись из-за стола, женщина метнулась ко мне, прижавшись всем телом. Несколько минут мы так и стояли, не говоря ни слова, просто обнявшись.

– Не волнуйся, милый, я не собираюсь тебя есть. У меня на тебя совсем иные планы, так что ты проживёшь длинную и счастливую жизнь со своей альтой, - первой нарушила затянувшееся молчание воительница.
– В процессе которой я буду медленно тебя поедать, кусочек за кусочком, растягивая, так сказать, удовольствие.

Теперь смеялись уже мы оба. Затем были длинные поцелуи, взаимные признания, что нам друг с другом невероятно интересно и приятно. Она оценила мой юмор, я оценил её, хотя пришлось всё же сознаться, что с моей стороны это было шуткой лишь отчасти, и в северных гарнизонах действительно бытовали подобные убеждения об альтах. Женщина мне на это заметила, что, мол, нужно как-нибудь послать по северным гарнизонам своих сестёр, чтобы внушить тамошним аборигенам должное отношение к альтам. В общем, мы мило поворковали и пошутили, получив огромный заряд удовольствия и бодрости. Напоследок я задал и другой, вертевшийся на языке, вопрос.

– Сдаётся мне, кошечка, у тебя очень острые зубки, раз ты так поедаешь мясо, но в процессе поцелуев я так и не почувствовал их остроту. С чего бы это?
– меня на самом деле волновал этот вопрос, ведь наиболее страстные поцелуи происходят с участием языка, но, в гораздо большей степени я стремился им продлить удовольствие от тесного общения с дамой. Виктория легко уловила мой настрой, и, вместо ответа, просто поцеловала, на этот раз продемонстрировав остроту своих зубов, а не языка.

В таком состоянии нас и застал вернувшийся хозяин. Увидев альту, буквально лучащуюся радостью и счастьем в объятиях имперского офицера, он несколько оторопел и какое-то время неверяще разглядывал это, должно быть чрезвычайно редкое, зрелище. Только когда встретил вопросительный взгляд воительницы, пришёл в себя и коротко кивнул, сообщая о выполненном поручении.

Прежде чем седлать своего жеребца, я решил с ним познакомиться, для чего занялся его чисткой. И только после этой небольшой взаимной в прямом смысле этого слова притирки, занялся осёдлыванием. Моя женщина всё это время простояла обнявшись со своим конём, но я не заметил, чтобы она что-то ему шептала; просто стояла и обнимала, а он также стоял и не шевелился, точно наслаждаясь её объятиями.
– "Умеет же моя дама укрощать жеребцов", - пошутил я про себя, вскакивая в седло.

Женщина тут же отреагировала на мой жест, вскочив на спину своего коня. Ни уздечки, ни седла на нём не было, она держалась за гриву, однако это никоим образом не сказалось на его управляемости: конь вышел из конюшни чётко, ни разу не взбрыкнув и даже не остановившись. У меня успехи были не столь внушительны, конь то и дело пытался проявить своей норов, и мы буквально боролись с ним за первенство в нашей начинающей складываться команде. Радовало хотя бы то, что он позволил мне себя оседлать и пустил в седло. На улице жеребец женщины остановился, как вкопанный, ожидая своего несколько разыгравшегося сотоварища. Следом осторожно вывел коня и я, пару раз сдержав желающего сразу перейти в галоп скакуна.

Из города мы выехали в великолепном расположении духа, оставляя после себя не слишком довольных местных обитателей, особенно пострадал давешний дозорный, умудрившийся вновь заснуть на своём ответственном посту.

Наша дальнейшая поездка утратила всякий налёт романтичности, превратившись в сплошную гонку наперегонки с ветром. Радовал лишь конь под седлом, развернувшийся на свободе на полную катушку, так что создавалось впечатление полёта. Вот за это наши матёрые вояки их и называли кони-лебеди, а вовсе не за длинные лебединые шеи! Галоп у него был поразительно мягким, да и рысь не валкой, чёткой и быстрой, позволяющей долго не уставать в седле. Зверюга откровенно радовалась свободе, видимо, сильно застоялась в конюшне, даже слушалась неплохо, лишь изредка проявляя свой буйный норов.

К утру мы расположились на ночлег, если, конечно, можно таковым назвать пару часов сна, на которые решилась моя дама. Поужинали мы захваченным с собой с постоялого двора, хотя Виктория и кривилась от не совсем свежего мяса, из-за чего от её сыто-довольного вечернего настроения не осталось и следа. Всё в наших отношениях было по-военному чётко и строго, никто из нас даже не попытался перейти к любовным утехам, хотя мы и завалились спать в обнимку.

Следующие сутки были зеркальным отражением нашего ночного путешествия, от седла настойчиво затекала спина, но ни о каких остановках не могло быть и речи. Только короткие трапезы на попутных постоялых дворах несколько скрашивали однообразие и безрадостность дороги.

Дорога, кстати, уже давно не пролегала для нас по чистому полю, к проторенному тракту мы вышли, ещё когда перемещались на своих двоих. Вокруг живописно зеленели обработанные поля, над деревушками всевозможных размеров и фасонов клубились печные дымки, стали попадаться конные патрули и перемещающиеся в разных направлениях путники.

С появлением лошадей несколько изменилось отношение окружающих к нашему путешествию. Видя бегущих без лошадей воинов, люди, конечно, проникались уважением, но за глаза посмеивались над неудачниками, потерявшими где-то свих лошадей. Зато теперь прохожие буквально шарахались в стороны, пропуская несущихся сломя голову вооружённых до зубов воинов. Я давно заметил, что наибольший эффект на окружающих оказывал блеск стали в косе моей спутницы, который был виден издалека и действовал на людей завораживающе, будил в них чувство самосохранения. Именно блеск её косы в сочетании с несущимися подобно стрелам конями заставлял людей уступать дорогу.

Через сутки наметилась некоторая смена обстановки: мы въехали в крупный каменный город, окружённый мощной крепостной стеной. Совместное путешествие с альтой и здесь принесло неожиданные события. Началось, как всегда, с ворот, где стражники попытались банально ободрать нас, посчитав лёгкой добычей, не знающей местные расценки. Ха! На требование стражника женщина просто потащила мечи из ножен заявив, что даже его жизнь сейчас стоит меньше. Подобный поворот заставил стражу сразу сбавить обороты, они извинились, сославшись на то, что служилый просто оговорился, мол, жара, тяжести службы и всё такое. Воительница обожгла всех выразительным взглядом своих зелёных глазищ, не спеша убирать мечи в ножны. Тогда местные от греха подальше в порядке извинения попросили её проехать вообще без пошлины. Когда они с таким подходом попытались обобрать хотя бы меня, то встретили недоумённый взгляд. Я рассказал им, что вообще-то являюсь лейтенантом гвардии, и моё прибытие в город есть величайшее благо для него (то есть, города), а также для самих служилых, которых я с удовольствием избавлю от гнева альты. С этими словами я подъехал к даме вплотную и горячо её поцеловал, тем самым несколько переключив на другой предмет. Пришлось ей всё же убрать мечи в ножны. После этого моего героического поступка, под оторопелые взгляды стражников, считавших меня уже покойником, мы беспрепятственно и беспошлинно въехали в город.

Наш дальнейший путь пролегал к постоялому двору, уже, по видимому, знакомому Виктории, так как она никому никаких вопросов не задавала, уверенно двигаясь к своей цели. Я от неё не отставал, и вообще старался держаться поближе, так как с самого нашего въезда в город альта сильно нервничала. Её раздражали косые взгляды прохожих, подозрительные взгляды стражников, недовольные замечания из толпы, которую мы рассекали своими конями на центральных улицах. Её рука поминутно тянулась к мечу, красивое личико хмурилось, глаза горели еле сдерживаемой яростью. Этим чувством она отвечала всем окружающим, буквально распространяя его вокруг себя, так что прохожие в нём вязли и не спешили переходить нам дорогу, а попадающиеся на пути тут же отпрыгивали в сторону, как ужаленные. Чтобы хоть немного погасить накал страстей моей возлюбленной, мне приходилось постоянно быть рядом, то и дело класть свою руку на её колено или куда повыше (с норовистой лошадью сложно чётко рассчитать движение). Мои прикосновения, а также мои обращённые к женщине мысли, полные нежности, поддержки, стремления успокоить, помогали ей держать себя в руках.