Удачная охота

Вор снова побежал, начиная немного паниковать, а когда сразу обе икры обожгли уже две стрелы, пришедшие одновременно, его сознание окончательно охватила паника. Мужчина бежал, больше не останавливаясь, но это слабо помогало: всё новые и новые стрелы прилетали с крыш, раня и причиняя боль. Эта боль отражалась в сознании вспышками отчаяния, питала всё нарастающую панику. Все его отчаянные попытки сбить со следа преследователей ничего не давали, он всё отчетливее понимал, что будет жить, только пока движется и не даёт стрелкам хорошенько прицелиться. Думать о том, откуда появились стрелки было некогда, да и всё новые и новые вспышки боли мало способствовали ясности мышления, медленно превращая разумного человека в загнанного зверя.

Когда уже сознание практически выключилось, он неожиданно врезался во что-то, чего на дороге быть ну никак не могло, и отлетел назад. Подняв взгляд бешенных, затравленных глаз, он увидел перед собой женский силуэт и, слабо соображая, выхватил длинный кинжал.

"Он твой", - пришёл мысленный посыл охотницы. Я отчётливо ощущал её возбуждение, видел в темноте горящие огнём торжества глаза: добыча была загнанна, предстоял кульминационный момент охоты. И этот вожделенный момент женщина дарила мне; она дарила мне возможность вкусить самый сладкий плод этой травли, попробовать на себе отчаянную ярость человека, утратившего всё человеческое, отведать его страха, ощутить отчаянный укус его клинка, к которому человек обратился, как к последнему шансу выжить.

Мои эмоции в этот момент полностью перекликались с её эмоциями, мы были едины, как бывали только в минуты физической близости. Яркость и сила её чувств просто потрясали, они ослепляли, заставляли испытывать нечто, подобное им. Я не мог себя сейчас контролировать, полностью превратившись в загонщика, в охотника, весь мир которого схлопнулся до размеров и существа загоняемой жертвы. Жест женщины я воспринял как самый большой дар в своей жизни, так как прекрасно понимал, что именно ей обязан эффективной травлей жертвы. Она уступила мне свою добычу, точно мать хищника, уступающая её своему детёнышу, чтобы тот мог до конца прочувствовать всю прелесть своей первой охоты.

Я не мог отказаться от такого подарка, и дело было не только и не столько в благодарности, но и в моём собственном психологическом настрое. Пока вор бежал, мы с моей женщиной метались с крыши на крышу, следуя за ним по пятам, обходя и заставляя его менять направление. Особое удовольствие нам при этом доставляло осознание, что человек не просто бежит, он бежит по кругу, центром которого служит площадь с давешним питейным заведением, хотя сам до конца не отдаёт себе в этом отчёта. Его бег полностью контролировался нами, он, словно волк, бегущий между красными флажками, просто физически не способен был изменить направление движения, зато могли и меняли мы с альтой. Он был полностью в нашей власти, что ещё более распаляло наше хищное естество. Если вор во время травли превратился в затравленного зверёныша, то я превратился в разъярённого охотой хищника, и пусть ничто не заслоняло мой мозг, как страх - мозг жертвы, но сейчас работала лишь та его часть, которая рассчитывала моё поведение именно как загоняющего добычу хищника. Я перепрыгивал крыши, совершенно забыв о самосохранении, полностью ориентируясь на поведение жертвы, и если бы не возлюбленная, уже несколько раз охота могла бы закончиться для меня значительно раньше.

Со звериным рыком я прыгнул наперерез метнувшемуся к моей женщине вору. Воздух сотряс звон металла, мой короткий меч принял удар, и ответным нажимом отбросил противника назад. Я тут же сориентировался, отметив, какое у того оружие. Демонстративно отбросив меч, я выхватил примерно такой же по размеру кинжал, только выполненный из гномской стали, и метнулся навстречу вору. Он не был сейчас способен понимать, что происходит, для него весь свет сошёлся на острие моего и его собственного клинков, он думал только о выживании и больше ни о чём. Страх сделал его полностью неспособным рассуждать, им сейчас двигали лишь первобытные инстинкты. Леденящий ужас, полностью захвативший всё его естество, выбивал из горла жалобный вой, заставлял с утроенной силой набрасываться на меня, лишь бы получить вожделенную возможность выжить. Передо мной был не человек, а какое-то опасное, нечеловечески сильное и ярящееся от собственного бессилия и страха существо. Оно выло, умоляло, и, при этом, не уставало бить. Вор даже попытался вцепиться в меня руками, но, схлопотав удар ногой под дых, отлетел назад.

Он наносил сильные, отчаянные удары, почти забыв о собственной защите. Мне приходилось применять все свои навыки бойца, чтобы уходить от таких ударов, и наносить встречные. Клинок противника я неизменно принимал на свой кинжал, тут же нанося всё новые и новые удары руками и ногами. Он словно их и не чувствовал, только когда удар оказывался такой силы, что отбрасывал его назад или в сторону, можно было оценить последствия удара. Но постепенно вой жертвы становился всё более жалостливым, сила ударов слабела, а мои удары заставляли его всё ощутимей сгибаться или хвататься за ушибленное место. Ещё через несколько секунд мой нож встретился с сердцем жертвы, и его муки закончились. Вор дёрнулся несколько раз в моих руках и затих, медленно оседая на землю, оставляя на моей одежде кровавый след от раны. Я стоял, весь в крови, испытывая странное, ни с чем не сравнимое чувство, точно кровь жертвы полностью омыла меня, вымыв из души все проблемы, все переживания и сделав чистым-чистым, как лист бумаги.

Виктория подошла ко мне сзади и положила голову на плечо, обнимая руками за талию. Её сильные объятия и острый укол подбородка заставили вернуться к реальности, и только теперь я ощутил, насколько возбуждён и насколько хочу свою альту. Женщина читала мои эмоции как открытую книгу, поэтому тихо ответила на них: "Потом". Спорить я не стал, охота ещё не была завершена.

Женщина разомкнула свои объятия и протянула мне какой-то свёрток. Повинуясь её мысленному требованию, я стал раздеваться, скидывая альтовскую одежду. Затем обтёрся влажной тряпкой, которая присутствовала в свёртке, и облачился уже в новое, чистое от крови одеяние. Вся испачканная одежда была свалена в кучу на теле вора, женщина облила её какой-то жидкостью и подожгла искрой от огнива. Ткань занялась мгновенно, и столь же быстро прогорела, оставив после себя кучу пепла, украсившую грудь жертвы ночной охоты.

"Теперь все ночные гильдии будут знать, от чьих рук погиб вор", - прокомментировала проведённый ритуал женщина.
– "Они также будут знать, что он оказался недостоин гордого имени ночного хищника, превратившись перед смертью в затравленного зверёныша. Такие после охоты не выживают, изначально будучи жертвами, бесполезными не только прочему обществу, но и ночным гильдиям".

Вот и весь сказ. Значит вот откуда у местных уголовников уважение к альтам, похоже, имеется что-то вроде неписанного соглашения с ними о правилах ночной охоты.

"А как к подобному относится Император?" - меня не слишком волновали перипетии жизни уголовного мира, гораздо больше занимало отношение к подобным выходкам альт со стороны официальной власти, частью которой я сам ещё совсем недавно являлся.

"Ему всё равно. Он прекрасно знает о наших ночных похождениях и знает о похождениях некоторых своих подданных. Угроза со стороны альт действует на не слишком чистых на руку подданных империи лучше, чем угроза попасться ночной страже. На моей памяти стража ни разу не мешала охоте, уступая альтам право выступать судьёй и исполнителем воздаяния".

"Что дальше?" - окончательно успокоившись относительно мнения Императора, поинтересовался я у женщины. После пережитых эмоций домой идти точно не хотелось, да и пожар в душе лишь немного притух, не желая полностью вытравливаться из сознания.

"Дальше мы найдём более достойную жертву и, если не возражаешь, драться с ней буду уже я".

"Как я могу возражать? Это справедливо, и я считаю своим долгом помочь и тебе получить желаемое", - ответил я, недоумевая на её странный полувопрос.

"Я ни на секунду в тебе не сомневалась, котик. Ты просто не мог ответить иначе, за это я тебя и люблю больше жизни", - с этими словами женщина обожгла меня полным любви и преданности взглядом, подарила короткий яростный поцелуй с языком, а в следующее мгновение направилась прочь от жертвы, медленно переходя на бег. Я устремился следом за ней, предчувствуя новый виток охоты, ещё более захватывающий, чем предыдущий.

Алексис покидал здание гильдии убийц, полный самых тягостных предчувствий. Он не выполнил важный контракт, подвёл тем самым гильдию. Этот контракт не нравился ему с самого начала, от него попахивало чем-то гнусным, подлым, у убийцы же был свой собственный кодекс чести, от которого он никогда не отступал. Кодекс давал возможность сохранить хотя бы какой-то смысл существования, не опуститься в своих глазах ниже некой критической отметки, но этот кодекс сильно отличался от принятого в гильдии. Так, он никогда не убивал детей, а в этот раз от него как раз и потребовалось совершить такое убийство. Впрочем, ситуация была спорной, но он не привык искать оправданий, позволяющих обойти кодекс убийцы.