Удар блокируют ударом

– Вот как… – только и сказал Роман, проклиная свою несдержанность.

– Да. Это было самое тяжелое наказание. Я так боялась этой комнаты, этих стен и темноты, что иногда думала, что схожу с ума.

– Оттуда у тебя клаустрофобия?

– Не знаю, – печально улыбнулась Марта. – Может, она была врожденной. А потом усилилась. Но я не выношу закрытых помещений.

– Ты… обижена на деда?

– Нет, что ты. Он относился ко мне прекрасно. Никогда на меня не кричал. Называл «моя маленькая пани». Покупал мне все, о чем бы я ни попросила. Дал прекрасное образование.

– И воспитывал в духе марксизма-ленинизма?

– Я бы сказала, в духе антикапитализма. В школе я штудировала «Капитал» Маркса и уже тогда точно знала, что все беды – от капиталистов.

– От проклятых капиталистов.

– Да, – засмеялась Марта, – от проклятых капиталистов. Именно так мой дед и говорил.

Роман снова закурил, чувствуя, что вопреки желанию тяжелеет все сильнее. Эдак от запланированной благотворительной акции придется отказаться. А то он, чего доброго, уснет в самый неподходящий момент и осрамит Контору на веки вечные.

– Мне кажется, я знаю, о чем ты хотел меня спросить, но не решился, – сказала Марта.

– Да? И о чем же?

– Тебя удивляет, почему я ничего не прошу за свою услугу. Верно?

– Удивляет, – кивнул припертый к стенке Роман. – Я не очень-то верю в человеческое благородство. Извини, особенно в женское. Если бы мотивом был корыстный интерес или, что часто бывает, любовный, тогда бы я понял. Но в данном случае я затрудняюсь что-либо понимать. Заветы дедушки – дело святое, но ты не обязана помогать нам за просто так…

– Да, не обязана.

– Тогда – почему?

Марта помолчала, глядя в приоткрытое окно.

Роман ждал ответа, хотя чувствовал, что временами теряет нить разговора. Хотелось прилечь, вытянуться во весь рост. Тело ныло усталостью, веки норовили сомкнуться. Он встряхнул головой, поморгал. Вот же чертова настойка!

Ну нет, шалишь, нас не взять. Нельзя допустить, чтобы какая-то пара стопок вывела из строя закаленного бойца, настроенного на самую решительную битву в своей жизни.

– Марта, не хочешь говорить – не надо, – сказал Роман. – В общем, все это не важно. То, что сделала ты, не имеет цены в любом случае. Люди будут спасены от произвола, а это самое главное.

– Да, это самое главное, – отозвалась Марта. – Роман, какой ты удивительный человек…

Голос Марты вдруг прервался, и она закрыла лицо руками.

– Что случилось? – изумился Роман.

Она молча потрясла головой.

– Марта? – тронул он ее за плечо. – Что с тобой?

– А ты не понимаешь? – отнимая руки от лица, спросила она.

– Я? Э-э… Кажется, не совсем.

– Ну и ладно, – усмехнулась она сквозь слезы. – Давай ляжем в постель?

– Давай, – с радостью согласился Роман.

Кажется, только что ему, типа, признались в любви. Правда, соображал он плохо и мог кое-чего не так понять. Но она плакала, а это, извините, не шутки. Неужели она в него влюбилась? Вот это здорово. И приятно, черт возьми, не каждый день тебе признаются в любви почитатели «Капитала».

Бедная девочка, она так настрадалась. Дед-садист, эмиграция, подонки-любовники…

Ну, ничего, сейчас он ее пожалеет за всю оставшуюся жизнь. За себя и за всех спасенных ею братьев-поляков. Петтинг для разогрева, куннилингус, само собой, причем не вертикальный, а горизонтальный, потом можно дать себя немного потрепать, передохнуть – и устроить ей такую секс-баню, чтобы она орала в голос, плакала и стонала и начисто забыла все свои страдания.

Вот только надо для начала добраться до постели и найти силы стащить с себя хотя бы брюки? А то в брюках оно как-то неспособно…

Роман почувствовал, что если не перейдет к осуществлению своего плана в ближайшие четверть часа, он не перейдет к нему уже никогда.

Но, вышагнув из кресла, вдруг обнаружил, что пол и стены медленно вращаются вокруг него. Пришлось даже сделать страховочный шаг в сторону, чтобы не упасть.

– Давай, я помогу тебе, – шепнула Марта, обвивая его шаткую поясницу.

Она уложили его на кровать и прилегла на минутку рядом.

Роман обнял ее, чувствуя, как голова глубоко уходит в подушку.

– Марта, – попытался он ее поцеловать, – ты только не подумай, что я пьян…

– Я сейчас приду, – сказала она, выскальзывая из его объятий. – Подожди.

– Угу…

Роман увидел, что она ушла в ванную, – и глаза его тут же сами собой закрылись. Сон накатывался с сокрушительной силой.

«Зачем я так назюзюкался? – подумал Роман, выплывая на секунду из забытья. – Я ведь что-то еще хотел сделать… Что-то важное… Хотел сделать…»

Он приоткрыл один глаз и увидел Марту. Она стояла у вешалки и рылась в карманах его куртки. Вот в руках у нее оказалась прямоугольная коробочка. Закусив губу, она принялась ее распаковывать.

– Марта, – выдавил Роман заиндевевшими губами, – ты что делаешь?

– Спи, идиот, – бросила Марта, едва взглянув на него.

Роман хотел двинуть рукой, чтобы подняться, однако рука не подчинилась. Он что-то еще промычал протестующее, но веки налились свинцом, в глазах потемнело, и он покатился в серое и бездонное.

Ночь с 14-го на 15-е июня

Протяжные, ухающие звуки раздавались через равный промежуток времени. Под эти звуки Роман и очнулся.

Сообразить, где он находится, и вообще про остальное, про самочувствие или, скажем, про состояние финансов, было очень сложно. Потому как его окружала непроницаемая темнота, а тело если и могло шевелиться, то так слабо, что это было почти параличом.

Все же помаленьку Роман начал двигаться. При этом он усиленно моргал, пытаясь понять, действительно здесь так темно или он ослеп?

Пришел к выводу, что скорее первое, чем второе. Глаза не болели, глазные яблоки находились там, где им положено находиться, и, судя по ощущению, послушно вращались во все стороны.