Удар! Ещё удар!..
Шрифт:
«Щелк — и всё, щелк — и всё», — повторял он.
Вышел из завкома, пошел по заводскому двору, на ходу поднял железный болт, тяжелую гайку. Когда-то, еще мальчишкой, он ловко и метко кидал камни. И теперь не упускал случая иногда побросать в цель.
Возле забора были свалены обломки бракованных изоляторов. Размахнувшись, Вольт Семенович бросил гайку. Раздался сухой щелчок — и осколки фарфора брызнули во все стороны.
«Щелк — и всё», — усмехнулся он.
Вот бы так же попасть в те кирпичи. Ловко бы! Он покачал головой. Не выйдет.
Он пошел дальше по заводскому двору.
«Щелк — и всё…»
И вдруг ему показалось, что он нашел решение. Оно было таким простым, что он сперва даже не поверил.
«Постой… постой… не торопись… — сдерживал он себя. — Если это так просто, почему же остальные не додумались? Надо проверить…»
Завод лихорадило. Все знали: туннельную печь с минуты на минуту придется погасить.
Директор ездил в совнархоз, в научно-исследовательский институт. Помочь никто не мог.
Однажды рано утром в директорский кабинет вошел Вольт Семенович. Он был, как всегда, в широкой лыжной куртке и ботинках на толстой каучуковой подошве.
Директор, хмурый, расстроенный, как и все последние дни, встретил его неприветливо:
— Опять о спорте? Левый край, правый край, не зевай!
Вольт Семенович сел.
— Именно о спорте. И о ремонте печи…
— Не вижу связи, — сердито пробормотал директор. — Ваши спортсмены, конечно, закаленные. Но не настолько, чтобы лезть в печь!
Вольт Семенович пропустил мимо ушей ядовитую шутку.
— Скажите, Михаил Филимонович, — произнес он. — Что, если какой-нибудь фокусник или волшебник взялся бы починить туннельную печь? За десять минут. Ну, скажем, на всякий случай, за полчаса. Само собой, — без остановки. Уплатили бы вы ему две тысячи?
— Двадцать две! — крикнул директор. — Да что там — сорок две! И еще объявил бы этому волшебнику благодарность в приказе!..
— Благодарности не надо! — скромно сказал Вольт Семенович. — Подпишите, пожалуйста, — и протянул директору листок.
Тот взглянул на бумажку:
«Ботинки лыжные — 40 пар.
Эспадроны — 6 шт.
Перчатки боксерские — 11 пар…»
— Итого — две тысячи рублей, — сказал Вольт Семенович. — Подпишите…
— А печь?
— Исправим…
— Вы?! — директор засмеялся. — Шутник!
Вольт Семенович придвинулся ближе к столу.
— Есть у нас электромонтер Миша Замятин. Знаете?..
Директор кивнул.
— Так вот, этот Миша…
Вольт Семенович успел сказать всего три фразы, как директор вскочил из-за стола.
— Гениально! — Он хлопнул себя по лбу. — И как это я не догадался! Гениально!
Подписал листок, нажал кнопку звонка и приказал секретарше:
— Немедленно!.. Замятина ко мне!
В туннельном цеху возле ворот печи два плотника быстро сбивали из досок высокий помост.
— Артисты приедут!
— Танцплощадка!
— Загорать! Поближе к солнцу! — сыпались
насмешливые догадки рабочих.Плотники вяло отшучивались. Они и сами толком не знали, для чего это сооружение.
Вскоре в цехе появился Михаил Замятин — невысокий, тщедушный, курносый, с редкими, словно выщипанными, бесцветными бровками. Он деловито осмотрел помост, вместе с плотниками придвинул его поближе к воротам печи, забрался на него, лег, поерзал, сказал: «Порядочек!» — слез и ушел.
Плотники неторопливо собрали инструменты и тоже ушли.
Вскоре Замятин вернулся. На этот раз с ним была винтовка, патроны и темные очки.
Был как раз конец смены. Рабочие окружили маленького, застенчивого Замятина.
— Тир здесь откроешь?
— Дай пальнуть!
— Ружье-то повыше его самого! — слышались возгласы.
Народу в цеху все прибывало. Пришел главный технолог и главный инженер. Пришли рабочие из других цехов. Пришел даже повар из заводской столовой.
— Братцы! А ведь он хочет отстрелить кирпичи! — тихо проговорил кто-то.
— Ловко!
— Как в кино!
— Фокусник, ей-богу! — восхищались одни.
— Ни черта не выйдет. Попробуй попади, когда и самого-то кирпича почти не видать.
— И не прицелишься! В лицо так и шибает жаром! — горячились другие.
А в углу уже разгорелся спор: сколько патронов потребуется для «ремонта» печи.
— Восемьдесят пять!
— Сорока хватит!
— Сказал тоже! Не меньше сотни!
— Спорим? На пару пива?
— Идет!
К вентилятору пристроили несколько листов фанеры, чтобы струя охлажденного воздуха овевала стрелка. Ведь помост стоял совсем рядом с печью, и жара была дьявольская.
Вольт Семенович помог Замятину забраться на помост, передал ему винтовку, патроны, ватник. Замятин надел темные очки, казавшиеся огромными на его щуплом лице, расстелил стеганку, лег, изготовился.
Там же, на помосте, рядом с Замятиным, тоже подстелив под себя ватник, устроился с большим тяжелым биноклем токарь по фарфору — Ваня Крышкин. Он, как и Замятин, увлекался стрелковым спортом. А сейчас взял на себя обязанности корректировщика.
В цеху стало тихо.
Замятин целился. Много раз выступал он на стрелковых соревнованиях. Бил в мишени гораздо более удаленные, поражал мгновенно исчезающего «бегущего оленя», стрелял навскидку по маленьким летящим тарелочкам. Но никогда не испытывал Миша Замятин такого волнения, как нынче.
Его сухое худенькое личико было бледным, хотя рядом дышала пламенем огромная печь; бледным, сосредоточенным и даже сердитым.
Нет, пожалуй, однажды, только один раз за всю жизнь, Миша волновался вот так же. Это было лет семь назад, когда к ним в детдом приехал известный московский поэт — огромный, толстый, с красивой полированной палкой, — и Миша должен был при всех ребятах, воспитателях и, главное, при самом поэте декламировать его стихи. У него тогда губы запеклись, как в лихорадке. А ноги подгибались.