Удар иглы

– Почему?! – одновременно воскликнул и я.

– Нам больше не понадобится корабль.

У меня закралась шальная мысль: а может быть, Адепт действительно сошел с ума? Остаться здесь без судна означало остаться здесь навеки.

– Ты в этом уверен?

– Наверняка.

– Хорошо, – кивнул я.

– Даже мой приятель Билли Кувалда, которому чудилось, будто он является церковной чашей для причастия, решил бы, что я сошел с ума, – произнес Генри, – но я все равно иду с вами, черт бы меня побрал!

Когда моя нога ступила на усыпанный камнями берег, я вдруг почувствовал, что, как бы все не повернулось, я теперь окончательно отрезан от своей прошлой жизни, от мира, в котором прожил больше сорока лет. Возврата в него мне не будет.

Матросы, счастливые, что отделались от нас так легко, старательно гребли к кораблю. Они, похоже, боялись, что мы передумаем и вернемся назад. Адепт махнул им рукой, и один из них в ответ только перекрестился.

* * *

Провести ночь в сельве – испытание не для слабых духом. Равно как и изо дня в день идти по этой проклятой Богом земле. Но постепенно человек привыкает ко всему. К оглушительной ночной какофонии; скрипам, треску, продирающим до костей крикам загадочных животных, и стрекотанию насекомых, раз в десять более громкому, чем стрекотание наших милых сердцу кузнечиков где-нибудь в Англии, карканью, шелесту, свисту и многому другому, чему и названия нет.

Затрещали ветки – это пробирается в зарослях хищный зверь. Он бы показал, кто истинный хозяин в сельве – уж конечно, не эти пришельцы, жалкие и неуклюжие. Но у них есть пламя, они владеют огнем, а что может быть страшнее огня, впивающегося в нос, пожирающего шерсть? Никакая сила, никакие самые острые клыки и когти не могут противостоять ему. Поэтому лучше поискать другую добычу. Ее не так трудно найти в кишащей жизнью ночной сельве, особенно когда твоя поступь мягка и еле слышна, а движения быстры как ветер…

Я подбрасывал в огонь всякий древесный мусор, который загорался с явной неохотой, что при такой сырости неудивительно. Хотелось спать даже при сильном шуме, но нельзя, погаснет костер – и мы останемся один на один с сельвой.

На свет слетались тучи насекомых: мелкие мушки, чьи укусы очень болезненны, но еще хуже было то, что они забивались в одежду, уши, нос. Немного отгоняло их вонючее масло, которым мы натерли кожу еще вечером, но все равно эти кровопийцы очень нас донимали.

На траве вокруг нашего небольшого лагеря была проложена веревка, пропитанная особым составом, чтобы через нее не могли проползти змеи, которых в этих местах водилось невероятное количество. Говорят, что такая защита помогает и против омерзительных пауков, иные из которых ядовиты, а другие достигают таких размеров, что питаются мелкими птицами. Разным премудростям, необходимыми тому, кто решил подольше остаться живым в сельве, нас обучал проводник индеец Мако. Он отлично прижился в этом зеленом котле, в котором кипела жизнь, в основном враждебная человеку. Мако чувствовал себя тут уютно и свободно, как ощущали бы себя мы, находясь на улицах Лондона или Парижа. Индеец был неразговорчив и, хотя в совершенстве владел испанским языком, большую часть времени предпочитал хранить молчание. Мы выкупили его из рабства, пообещали деньги и свободу. Обращались мы с ним как с равным, ничем не подчеркивая разницу в положении. Мако никак не выражал своей признательности, но я знал, что он благодарен нам за это и будет верен до конца.

Мы шли уже почти две недели, неся за плечами тяжелый груз провизии, боеприпасов и прочих, необходимых для выживания предметов. В руках мы сжимали мачете, которыми прорубали себе дорогу через переплетения лиан, побегов, корней.

Мы продвигались довольно медленно, однако быстрее чем я поначалу мог себе представить. Сколько миль отделяло нас от места, где мы покинули корабль? Не знаю. Да это и не так уж важно. Пути назад нам не будет.

Адепт так и не объяснил, зачем он отослал обратно корабль, даже не уговорившись о новой встрече. Он оставался совершенно спокойным, а мы с Генри нервничали. Сама мысль о том, что придется погибнуть в этом зеленом аду, нагоняла тоску. Иногда опора, на которой ты держался, чтобы не впасть в пучину отчаяния и безумия, раскачивалась и пыталась уйти из-под ног

Господи, думал я бессонными ночами, мы же никогда больше не увидим людей. Здесь их просто не может быть, а обратно мы не вернемся. Однако если мы и встретим здесь кого-то, то спаси нас Дева Мария. Лучше уж вообще всю оставшуюся жизнь не увидеть ни одного человеческого лица, кроме собственного отражения в зеркале…

Все изменилось. Чье-то присутствие мы почувствовали уже через пять дней пути. Что-то мелькнуло в лесу, какой-то шорох, движение – вроде бы ничего особенного, все привычно. Но это была не дикая кошка или свинья, и даже не обезьяна. Это были люди.

– Да, за нами идут, – подтвердил наши опасения Мако.

– Кто? – спросил я.

– Это земли племен вагайя.

– Они опасны?

– Все опасно в сельве для белого человека. И вагайи могут быть опасными.

– Опаснее, чем бунт на корабле? – усмехнулся Адепт.

– Не все ли равно белому человеку, как умереть? – пожал плечами Мако. – Пасть от выстрела или быть зажаренным и съеденным вагайя.

С этим трудно было согласиться. Результат, конечно, одинаков, но во втором случае процесс гораздо более мучительный.

– Они не всегда едят людей… – Мако помолчал, продолжая идти вперед, потом дополнил:

– Никто не может знать, что захотят вагайи. Может, съесть белого человека, может, взять его в племя как талисман или Просто пропустить и дать ему идти своей дорогой. Все в руках Бога.

– Ты же наверняка не веришь в нашего Бога, – сказал Генри.

– Зато вы верите…

С того момента прошло больше недели, но вагайи никак не проявляли себя.

Я держал на коленях заряженное ружье. Встряхнул головой, прогоняя сон, ударил себя с размаху ладонью по щеке, убив дюжину мушек. Немного помогло, но вскоре сон вновь попытался овладеть мной. Наконец мне удалось отогнать его и прийти в себя. Через час надо будить Генри, он должен сменить меня на посту.

По моей спине пробежал озноб. Я обернулся, и желудок подскочил, как мне показалось, к самому горлу, когда я увидел то, что скрывалось в чаще позади меня. Темень сельвы была усеяна, как небо звездами, блеклыми переливающимися огоньками. Они не казались красивыми и привлекательными. Такое лучше не видеть нигде. Мало что на земле могло бы показаться более отвратительным и чуждым человеку, чем энергия, исходящая от этих огоньков. Они завораживали и были способны высосать у слабого духом все силы. Конечно, они не могли причинить вред тому, кто выиграл поединок с черным богом Торком. Но все равно по моей спине будто поползли липкие, холодные и скользкие пальцы.

Огоньки эти были глазами гигантских змей – анаконд. Рядом с лагерем раскинулись душные, кишащие невиданными гадами болота. Их королевами и были анаконды. На этих громадных пресмыкающихся будто лежит печать иных реальностей, они случайные гости в нашем мире. Индейцы боятся их больше всего на свете и приписывают этим богопротивным созданиям магические свойства, для чего, возможно, имеют все основания.

Я стойко дотянул свою часть ночного караула и растолкал Генри. Тот жалобно простонал:

– Лучше сразу убей меня, жестокий инквизитор, чем предавать бесконечным пыткам.

– Потом отоспишься.

– В могиле? Ох, как тяжело! – Он присел к костру.

– Не засни.

– Никогда! – Генри так сладко зевнул, что меня одолели сомнения в его искренности, и я счел необходимым посидеть с ним несколько минут, пока он окончательно не очнется.

Поход по сельве, жуткий климат, нервное напряжение – все это порядком измотало нас. Если вагайи чувствуют себя здесь так же, как я сейчас, зачем им вообще приходить на этот свет? Впрочем, сельва – их дом, возможно, у них совсем иное мнение о прелестях местного климата? Лето в Париже показалось бы им лютым морозом, похлеще русской зимы.