Удар из прошлого

Валиев очутился в Москве ранним утром. Солнце поднималось над городскими крышами, ещё не остывшими после вчерашнего знойного дня. Но и день наступивший не сулил прохлады, на бледно голубом небе висело единственное прозрачное облачко, похожее на купол раскрытого парашюта.

Водитель частник высадил Валиева возле Белорусского вокзала. Бригадир спустился в метро, но не подумал возвращаться в квартиру на Сретенке. Валиев не боялся милицейской засады, но решил соблюдать до конца собственные же правила. После дела на прежнюю съемную квартиру ни ногой. На этот случай имелся запасной аэродром: двухкомнатная квартира в Сокольниках, снятая по подложному паспорту ещё месяц назад и оплаченная вперед на полгода.

Валиев доехал до метро «Рижская», поднялся на эскалаторе. Выйдя в город, прошагал полтора квартала пешком до платной автомобильной стоянки рядом с гаражным кооперативом. Он расплатился с охранником, взял ключ от машины. Подошел к подержанным «Жигули», открыл багажник, отодвинул запаску. Под колесом в пакете лежали документы на машину, ключ от квартиры в Сокольниках, мобильный телефон и немного денег. Валиев проехал Рижскую эстакаду, остановился возле продуктового магазина, взял, чего попало.

С дороги он принял душ, наскоро закусил консервами. Затем набрал телефон Казакевича и сообщил, что груз отправлен адресату. И теперь, когда дело сделано, можно попить пивка. Казакевич хмыкнул и сказал, что в старой пивной он встречаться не хочет. У него есть бутылка водки и лучше увидеться в рюмочной в шесть вечера. Казакевич положил трубку.

Вся эта игра слов означала, что бригадир заказ выполнил, и теперь надо бы рассчитаться за работу. Встретиться на прежнем месте, возле Люберецкой свалки. Казакевич ответил, что приготовил деньги, готов расплатиться, но встреча произойдет не на прежнем месте, а там, где договаривались увидеться после дела. Понимай – на хозяйственном дворе закусочной «Улитка», что на выезде из Москвы.

Валиев вынул из шкафа свежий комплект постельного белья и задернул шторы. Он поставил будильник на четыре часа, сбросил с себя одежду и, упав на разобранный диван, накрылся простыней. Теперь, когда все кончено, он не испытывал радости победителя. Болела изувеченная рука, после консервов разыгралась мучительная изжога.

Сегодня он приведет в эту квартиру какую-нибудь симпатичную девочку. Чтобы не было так одиноко и пусто на душе. Месяц назад Валиев возле кинотеатра «Иллюзион» подошел к приглянувшейся проститутке. Женщина смерила бригадира презрительным взглядом. «Пошел ты к черту, чурка несчастный», – сказала она. Валиев окаменел, до сих пор он думал, что проституток интересуют только наличность, а не национальность клиента.

«У меня есть деньги», – поперхнулся Валиев. «Сказала, пошел, чурка, к такой матери со своими деньгами», – ответила девка и повернулась задом. Прохожие, слышавшие реплики женщины, оглядывались и улыбались ему в лицо. Валиеву хотелось провалиться сквозь землю. Вечером, чтобы не позориться на улице, он поедет в ресторан, который держит земляк из Баку, заклеит проститутку в кабаке.

Валиев устал после вчерашнего сумасшедшего дня и бессонной ночи, но сон почему-то не шел. Бригадир лежал на спине, разглядывал потолок и копался в мыслях и воспоминаниях, словно перелистывал страницы семейного альбома.

Он много чего повидал в жизни. Начинал с низов, получал какую-то унизительную мелочь за паршивую работу. Кому-то чистил морду, в кого-то совал перо, кого-то запирал в промышленном холодильнике на мясоперерабатывающем заводе в пригороде Степанакерта. Тогда у Валиева хватило ума остановиться. Еще год такой жизни и его самого прирежут на темной улице.

Решив остепениться, Валиев женился и даже по глупости завел ребенка. А потом началась война. Когда дом в Степанакерте разбомбил армянская авиация, семья Валиева перебралась в списанный железнодорожный вагон, снятый с колес. Валиев ушел на фронт и провел в окопах почти шесть месяцев. За это время он понял, что на войне зарабатывает не тот, кто проливает кровь и кормит вшей. Совсем другие люди.

Валиев дезертировал из армии. Он перебрался в Абхазию, там платили больше. Три с половиной года назад близкий друг вытащил Валиева в Москву. И здесь, в столице, он снова начал с нуля. Торговал на Черемушкинском рынке спичечными коробками с анашой и мечтал о большом деле. При первой же возможности ушел с рынка, выполнил свой первый заказ, получив за работу копейки. Тогда он заработал не деньги – авторитет.

Когда посредник свел Валиева с Казакевичем, дело представлялось бригадиру весьма простым. Он засучил рукава. И вот оно, простое дело…

Валиев потерял четырех друзей. Это плохо, потому что бригадир не так молод, чтобы заводить новых друзей. Он потерял собственный палец. Это тоже плохо, потому что новые пальцы у людей не вырастают. Он остался один. Это совсем погано – тут и думать не о чем. Бригадир без бригады все равно, что генерал без армии.

По уговору, Валиев половину гонорара должен был забрать себе. Другую половину делят между собой четыре его помощника. Случись худшее, деньги получают родственники погибших. Но Валиев внесет изменения в ту договоренность. Мертвые на него не обидятся. Он оставит себе не половину, а третью часть гонорара. Остальное разделит между родней своих друзей. Это справедливо. А что касается милиционера Девяткина, вчера вставшего на пути Валиева, то с ним надо разобраться так…

Валиев не довел мысль до конца, задремал. В четыре зазвонил будильник. Невыспавшийся бригадир поднялся и стал бриться перед зеркалом, готовясь к важной встрече.

Глава девятнадцатая

Джип Ирины Павловны Тимониной вкатился на территорию больницы в начале одиннадцатого утра. Передние сидения занимали водитель и охранник Алексей Кочкин, одетые соответственно случаю, в темные костюмы, светлые сорочки и галстуки.

Тимонина, с раннего утра пристрастно перебиравшая одежду, остановила выбор на нейтральном темно сером костюме и сиреневой шелковой блузке с вырезом на груди. Она ведь не вдова, точнее, узнает о гибели мужа лишь от главного врача больницы Глухарева. Значит, не должна наряжаться, как на поминки.

Со вчерашнего вечера, когда Ирина Павловна получила известие, что муж в больнице, прошло достаточно времени, чтобы продумать общую линию поведения. Детали она отполировала по дороге.

На больничном дворе Ирина Павловна увидела то, что и рассчитывала увидеть. На въезде в больницу, перед воротами переминаются два оперативника в штатском. Покосились на номерной знак джипа и отошли в сторону, один полез в карман за блокнотом, записать номер для памяти. Возле дверей главного корпуса, унылого двухэтажного здания, похожего на конюшню, выстроились в ряд две милицейские машины, какой-то серый фургон с занавесочками на окошках, «газик» защитного цвета с желтой полосой на кузове и надписью «прокуратура».

Значит, все идет по сценарию. Милиция, эксперты, прокурор на месте. Так и должно быть. Теперь её выход. Ирина Павловна была деловита и сосредоточена на самой себе. Она ещё раз представила картину объяснения с главным врачом. Выглядеть будет все примерно так. Глухарев проведет её в свой кабинет, усадит в кресло. Пряча глаза, от волнения путаясь в словах, огласит новость придушенным загробным голосом.

Интересно, как он выглядит, этот главный врач? Наверняка средних лет бесформенный безликий тюфяк с подагрой, язвой двенадцатиперстной кишки и потухшим остановившимся взглядом дохлой коровы. Мятый халат, вытянутые на коленках брюки, стоптанные ботинки. С таким вахлаком проблем не возникнет.