Удар мечом (с иллюстрациями)

— Нет! Историю создает народ, а народ никогда не прощает причиненного ему зла.

— Браво, учительница! — насмешливо захлопал в ладоши Стась. — Оказывается, ты тоже умеешь дискутировать!..

— Говорю, что думаю.

— Заметил уже. Потому и прощаю злые слова в наш адрес. Не от ненависти они, а от непонимания целей нашей борьбы. Верю, что ты будешь с нами! — торжественно провозгласил он.

— Нет, Стась, — твердо ответила Мария. — Единственная моя мечта — жить спокойно, учить детей доброму и разумному.

Стась насупился, замолчал, нервно барабаня пальцами по столу. Ему-то казалось, что привел убедительные аргументы, доходчиво и популярно изложил основы бандеровской веры. И вот никаких результатов: то ли не верит ему эта учительница, то ли запугана и потому стремится держаться подальше от таких, как он. Твердит как заводная: «моя хата с краю». Наверное, считает, что для нее лучший выход — сидеть тихо и мирно, ни во что не вмешиваться. Только ничего не выйдет у нее с таким нейтралитетом. Не стал бы он, Стась, тратить на эту дивчину столько времени, если бы не важные для того причины.

Самый веский аргумент, размышлял Стафийчук, — это пуля. Жаль только, нельзя им воспользоваться в данном случае, учительница очень нужна ему, Стасю, для осуществления некоторых будущих планов. Она и сама еще не понимает, как крепко привязала себя к сотне и тем, что об облаве предупредила, и тем, что в трудную минуту проводника у себя укрыла.

Ничего, Стафийчук подберет к ней ключи. И не таких обламывали. Какое ему в конце концов дело, с верой ли в идею самостийности будет выполнять его приказы или нет? Важно, чтоб со страхом, с постоянной мыслью о мучительной смерти, если изменит, выдаст.

В окно трижды постучали: два раза подряд и после паузы еще раз.

— Мне пора, — поднялся проводник. Он щелкнул предохранителем автомата, вскинул его на плечо. Уже с порога сказал: — Мы еще встретимся, наш разговор не окончен. А пока хорошенько подумай над тем, что я тебе говорил. Предупреждаю: у тебя только два пути — или с нами, или против нас. И хотя ты спасла мне жизнь — забуду про это, если только вздумаешь снюхаться с нашими врагами.

— Снюхаться? — переспросила Мария. — Ну и лексикон у тебя, Стась, давно таких словечек не слышала… Значит, решил со мной не церемониться? Тогда зачем было так долго топтаться вокруг да около? Впрочем, — учительница говорила тоскливо и покорно, — получаю то, что заслужила, — за страх всегда платят дорогой ценой…

Провожая Стася до двери, она думала о том, что проводник один никуда не ходит, даже к ней наведался с телохранителями, и, пока рассуждал о соборной, самостийной державе, автоматы бандитов стерегли каждую тропинку к ее дому.

«Назовем тебя Зоряной…»

Стафийчук снова и снова посылал связников, и Мария чувствовала, что даже днем и она и дом ее находятся под неусыпным наблюдением. Потом Стафийчук снова лично пожаловал к Марии. На этот раз его сопровождал высокий хлопец с багровым рубцом на левой щеке. Пока Стась разговаривал с учительницей, он Неподвижно сидел на лаве, положив на колени автомат.

— Надумала? — уже с порога спросил проводник. Он торопился и не хотел терять время на пустые разговоры.

— Не для меня это, Стась. Я учительница, и единственное, о чем прошу, не впутывайте меня в свои дела. Темные они у вас, как лес, в котором прячетесь от людских глаз.

— Ого, вон ты как заговорила! — глаза бандитского главаря злобно блеснули. Он оглянулся на телохранителя, и тот, сняв с колен автомат, равнодушно откликнулся:

— Стрелять не будем — шуму много. Я удавку на всякий случай прихватил, будто знал, что понадобится…

Удавка — бандитское изобретение. Человек, на которого она набрасывалась, прощался с жизнью мучительно и безмолвно. Мария вздрогнула, попятилась к стене. Бандеровцы пристально следили за каждым ее движением. Стафийчук уловил во взгляде загнанность, безысходность и удовлетворенно усмехнулся. Так лучше. Похорохорилась, а на поверку оказалась, как все: когда заставляют поцеловаться со смертью, готова на колени стать.

Но Мария переборола себя. Она вдруг выпрямилась, и во всей ее хрупкой фигурке появилась такая решительность, что бандеровцы изумленно переглянулись. Учительница презрительно бросила:

— Думаешь, испугалась? Я тебе не Горпина с хутора глухого, которой ты пистоль под нос сунешь, и она уже пятки лизать будет.

Бесстрашно подошла к тому, что сидел на лаве.

— Ну, набрасывай свою удавку…

Телохранитель вопросительно посмотрел на проводника. Тот незаметно для Марии жестом приказал: пока не трогай, повремени. Спросил:

— Что заставило тебя протянуть мне руку помощи? — Несмотря на высокопарный тон, вопрос звучал издевательски.

— Сама не знаю. Сперва перепугалась, а когда пришла в себя, уже поздно было что-нибудь делать — все равно подумали бы, что тебя прячу. Но сейчас я бы тебя спасать не стала, нет! — Мария в ярости топнула ногой.

— А второй раз, когда сообщила про облаву?

— Ну что ты все выпытываешь? Думаешь, дурочка? А если бы тебя поймали и выпытали про ту ночь? Где бы я сейчас была?

— Ага, понимаешь, связаны мы с тобой одной веревочкой. Советы тебе не простят то, что сделала. По их понятиям, ты уже стала нашей пособницей. У нас же, — опять перешел Стась на возвышенный тон, — национальной героиней станешь. Центральный провод там, за кордоном, про тебя узнает. Наши поэты вирши о тебе будут писать… Видно, прошлый раз ты меня не поняла, потому еще раз повторю.

Странный это был разговор. Глухой ночью, за зашторенными, чтобы и полоска света не пробилась, окнами, жестокими угрозами и сладкими посулами вербовали бандеровцы в банду молодую учительницу. И наконец, бандит выложил свой последний, жестокий аргумент.

— Тебя мы не убьем, — он пренебрежительно махнул рукой: мол, на кой ляд нам твоя смерть? — Но ты такой жизни тоже не порадуешься. Детей, говоришь, любишь? Как цуценят перестреляем твоих учеников в случае чего. Они будут отвечать за твою верность нам или твое предательство…

Мария бессильно опустилась на стул. Она готова была умереть сама, но чтобы погибли дети? Разве можно такое допустить? Стафийчук пристально следил за нею и, конечно, догадался, о чем думает. Решительно подтвердил еще раз:

— Не сомневайся — перестреляем!

Стась не случайно так настойчиво добивался согласия Марии на вступление в банду. В последнее время он и его сообщгики попали в отчаянное положение. Банду сильно потрепали истребительные отряды. Облавы следовали одна за другой. После каждой росли потери. А пополнения ждать неоткуда. По подпольным каналам связи шли из-за границы оружие, деньги, пропагандистские материалы. «Боевиков» же предлагалось вербовать «на землях», то есть на территории Украины. Но селяне не хотели идти к бандеровцам. Так прямо в лицо им и говорили: «Краше смерть». Некоторых бандиты убивали. Другие сами брались за оружие — вступали в «ястребки».