Удар «Молнии»
Шрифт:
Сыч приехал поздно вечером и привез видеоматериалы с пожара в Дубках. Оператор снимал в основном общий план и лишь несколько раз «наехал» камерой на интересующие его эпизоды. В первый раз, когда вместе с пожарными в специальном снаряжении в дом пытаются войти двое неизвестных, отделившихся из толпы зевак – местных жителей. Брандспойты бьют в окна и на крышу, но помещение сильно задымлено. Сначала пожарные вынесли «генерала» – полуобгоревший труп, положили его рядом с машиной «скорой помощи». Эти неизвестные бросились к нему, помогают накрыть простынею. Один из них в этот момент снимает фотоаппаратом типа «мыльница». Есть крупный план, можно идентифицировать личности. Затем пожарные вытаскивают второй труп, как пояснил Сыч, из-под лестницы. Врач «скорой» склоняется над ним, кажется, смотрит глаза – мертв… Укладывают на носилки и тоже накрывают. В это время из толпы
– Это некто Догаев, – сказал Сыч. – В восемьдесят третьем осужден на двенадцать лет за разбойное нападение в Грозном. Наказание отбывал в Инте, освобожден при странных обстоятельствах: будто бы по болезни, инвалид первой группы.
– Хороший инвалид, – буркнул генерал.
– При нем найдено водительское удостоверение на другое имя и пистолет Стечкина с сорока патронами…
– Куда поехали эти трое?
– На Авиамоторную. – Сыч стал перематывать пленку. – Остались там в квартире. А оттуда на Ленинградский проспект поехал другой человек, гражданин Турции Мараш. Личность установлена. Примерно через час в эту же квартиру на Ленинградском вместе с вещами перебрался и Кархан. Квартира хорошо охраняется, имеет радиозавесу от прослушивания.
– Штаб у них там?
– Пытаемся установить… Скорее всего конспиративная. А эти трое через полтора часа на том же «БМВ» поехали на работу. Трикотажная фабрика по улице Вятской, принадлежит российско-турецкой фирме «Гюльчатай». На проходной предъявили пропуска…
– Куда увезли мое тело? – спросил генерал.
– В морг нашей клинической больницы… А твоего спасателя отправили в морг одинцовской больницы. Так вот сегодня после обеда труп исчез при невыясненных обстоятельствах.
– Если он исчезал из лагерей Инты, то из какого-то Одинцова… – Дед Мазай не мог впрямую спросить о дочери, а Сыч пока отмалчивался о ней, и чем дольше, тем безысходное казалась ситуация.
– На мой взгляд, Кархан поверил в твою «гибель», – заключил Сыч. – Завтра подкрепим версию сообщением в газетах, потом похороны…
– Предлагаешь ждать мне до похорон? Коля, я ведь отец!.. А есть еще мать! Можешь представить ее состояние? Тут еще похороны… Все равно действует на нервы! Я сижу взаперти, без документов. Где мои документы?
– Руководство против новой фамилии. Слишком звучная, заметная, привлечет внимание…
– Но это моя настоящая фамилия! Что значит против?!
Сыч что-то недоговаривал, что-то хотел спустить на тормозах, выполняя роль буфера между генералом и директором ФСК. Сейчас он не хотел ссоры между ними, а точнее, углубления неприязненных отношений, которые возникли еще до октября девяносто третьего. Сыч прекрасно знал отношение деда Мазая к дилетантам, к жлобствующим, надувающим щеки «верным ленинцам», которые вообще не смыслили в том деле, которым руководили. Генерал допускал, что управлять государством в процессе его реформирования может и кухарка, поскольку никто так основательно не в силах разрушить государственное устройство, кроме нее. Однако управлять безопасностью государства в любой период должны только профессионалы, ибо эту самую безопасность все время приходится строить, а не разрушать. Когда речь касалась современной политики в России, генерал становился откровенным циником, что и привело к разногласиям его с директором ФСК еще до расстрела парламента. «Членов Политбюро» уже не хватало, чтобы заткнуть все дыры на ключевых постах, в ход пошли недоучки всех мастей, «верные ленинцы» – революционно настроенные кухарки, попавшие из коммунальных кухонь во дворцовые. Поэтому генерал открыто посоветовал директору распустить профессионалов из ФСК и набрать революционных матросов, которые выполнят любую его команду. После «танковой демократии» директор и последовал его совету: «Молнию» погасили, а «Вымпел» передали в ведение набирающей силу другой кухарке, управляющей МВД, прекрасно зная, что профессионалы не станут служить ей и разойдутся сами.
Теперь, ко всему прочему, получалось, что, возвращая свою настоящую фамилию, генерал уязвил «верного ленинца» еще раз. Оказывается, бывший командир элитарного, «избалованного» вниманием спецподразделения
не какой-то мужик Дрыгин, а князь Барклай-де-Толли, о героических предках которого он слышал еще в школе.Сыч давно уже не служил в спецподразделениях, отвык от элитарности и привык к аппаратной дипломатии, поэтому старался сгладить резкие противоречия отставного генерала с руководством. И делал это не из каких-то меркантильных соображений, а по своей убежденности, в чем-то противоположной, чем у деда Мазая. Сыч полагал, что высший смысл профессионализма у оперативника – это пережить смутный период, научить, а если невозможно – «перековать», переубедить, заставить «брандмайора» работать на государственную безопасность. В прошлом директор ФСК был пожарником…
– Не горячись, Сергей Федорович, – стал срезать углы Сыч. – Фамилия в самом деле звучная, у всех на слуху. А тебе сейчас лучше быть незаметным, невзрачным, что ли… Потом можно еще раз…
– Еще раз: не хочу! – отрубил генерал. – Знаешь что, давай-ка поговорим, как в реанимации. Только теперь наоборот: ты будешь жить, а я – не знаю. И никто не знает. Потому что я потерял почти все: похитили дочь, дом, можно сказать, сам спалил. Потерял прошлую жизнь, мой подчиненный становится моим врагом, заперт в этих стенах… Осталось потерять имя – и всё… Но почему я у себя дома, в России, в Москве, должен жить как в тылу врага? Прятаться, быть незаметным? А Кархан, подданный Саудовской Аравии, живет в моем доме как хозяин? И я должен опасаться назвать свое имя? Потому что «брандмайору» оно кажется вызывающе громким!
Сыч вскинул брови, встал, заслонил собой полкомнаты.
– Если как в реанимации, то я могу повторить, что ты говорил. Помнишь?.. «Если ты умрешь – я никогда не возьму в руки боевого оружия, напишу рапорт и уйду». Если не отыщу твою дочь, не спасу тебя, твое имя… Наизнанку вывернусь, найду и спасу! Но ты тоже не раскисай, не впадай в панику! Я выжил, потому что царапался, выдирался из смерти. А ты, генерал, скис! Обида и вызов, больше ничего!
– Я на жлобов не обижаюсь, – отпарировал генерал. – А делать вызов «брандмайору» – ниже моего достоинства.
– Ну да! Ты же князь, а он из мужиков!.. Хороший девиз на вашем княжеском гербе – «Верность и терпение»…
– Порылся, почитал, молодец…
– С верностью у тебя все в порядке, а с терпением нынче туго.
– Коля, у меня Катю похитили средь бела дня. И сделал это человек, в какой-то степени близкий, но предавший меня. Не Родину, а лично меня. О каком терпении речь? – Он сделал паузу, проталкивая болезненный ком в горле. – Меня изъяли из поля зрения, Кархан поверил… А что же с остальными? Глеба Головерова наверняка уже пасут – начальник штаба. Да всех, Господи! И всех – на нелегальное? По конспиративным квартирам?.. Я ведь о другом говорю, понимаешь меня? И вот на другое у меня нет терпения.
– И я – о другом, – вдруг заявил Сыч. – Ты все еще обижаешься на «брандмайора», а он уже совершенно иной стал. Обломали мы его, обкатали, приспособили. Он пока еще мало в чем разбирается, но уже достижение – перестал нам мешать, не лезет туда, в чем не разбирается.
– Достижение!
– Напрасно смеешься, генерал. Когда не мешают – можно работать. Мы три дня подряд встречаемся с ним и говорим о тебе. Уверяю, он не тот, что был… Ты согласись, все спецподразделения – вещи все-таки элитарные. От подбора кадров до элементарного быта. Если не избаловали вниманием, то уж никогда не обходили…
– И знаешь почему? – зло усмехнулся дед Мазай.
– Знаю, знаю. Правильно, вы были заложниками у всех правительств. Бойцовых псов хозяин всегда кормит со своей руки.
– Молодец, соображаешь! И что же дальше?
– Пойди сам к «брандмайору», – вдруг сказал Сыч. – Подтолкни его. Он признал собственную некомпетентность. А главное – правомерность решения спецназа не штурмовать Дом Советов. Исчез страх перед вашей самостоятельностью…
– Да, и он снова решил завести бойцовых псов?
– Еще не решил, колеблется. Самое время подтолкнуть.
– Не пойду! – отрубил генерал. – Пусть заводит карманных собачек. Они не кусают руку хозяина.
– Сергей Федорович, «брандмайоры» приходят и уходят…
– Это я уже слышал!
– Ты профессионал. Должен быть мудрее, хитрее, что ли… Перешагни через обиду, сделай к нему первым шаг. – Сыч дипломатничал, подыскивал слова. – У всех этих «верных ленинцев» комплекс власти. Подай ему… даже не руку, а один палец – он сам схватит твою руку и будет трясти. А ты тем временем вложи ему свои мысли, пусть он их присвоит. И сам побежит доказывать и в правительство, и в Совет по безопасности, и к президенту.