Удар Молнии

— Хочешь уверить меня, что я ничем не рискую? — хмуро спросил Саня и взял шампур с настоящим — не московским! — шашлыком, однако есть не стал, только полюбовался.

— Когда разваливается великая империя, риск для всех одинаковый — опасность угодить под обломки. Когда извергается вулкан, каждый может оказаться посыпанным пеплом. Мы с тобой далеко и от империи, и от вулкана. Разве что дым донесет. Аллах нас привел в эти благословенные места. А упадет последний камень, развеется пепел — кто с тебя спросит, где был, что делал. Перед кем отвечать — искать станешь — не найдешь. — Халид взвешивал слова, старался внушить, вогнать свои мысли, и надо отметить, умел делать это. — Запад — противник сильный только своим капиталом. Только деньги удерживают их в содружестве, а за спиной они ненавидят друг друга, камень держат за пазухой. Зачем России такой союзник? Страны Востока соединяет вера, Аллах соединяет. Скажи мне, Александр, что крепче в дружбе? Капитал или вера?

— Я спросил, чем я рискую? Реально? — тупо повторил Грязев. — Я уважаю всякую веру, если она — вера истинная. Но меня сейчас интересует мое будущее.

Это хозяину не понравилось: то ли вино, то ли желание опять вернуться к вопросам геополитики толкало Халида к разговору, невыгодному сейчас и даже опасному. Однако настойчивое уклонение тоже вызвало бы подозрение. Пусть лучше сердится…

— Будущее? — распалялся он. — Ты видел внуков Шамиля с зелеными повязками? Есть ли у них будущее? Я скажу тебе — есть! Во имя Аллаха они пойдут на смерть — это их будущее. Эти парни погибнут во имя веры. Достойная смерть? Или в России не ценили подвига?.. Почему Россия ослабла, почему служить ей — позор? А потому, что иссякла вера. Нация потеряла цель в тот момент, как только обернулась к Западу. Ты пришел служить за деньги, твои курсанты хотят заработать много денег. Нет веры — служите тем, у кого она есть.

— Трудно тебя оспорить, — сдался Грязев и стал есть шашлык.

— Запомни, Александр, — наставительно произнес хозяин. — Кто гибнет, тот жалеет жизнь земную, кто возрождается — тот мечтает о жизни небесной.

Он оказывался противником более сильным, чем предполагалось…

— Извини, Халид, я недооценивал Восток, — признался Саня откровенно. — Впрочем, и сейчас много чего не понимаю…

— Какие твои годы, брат, — вздохнул польщенный хозяин. — Присматривайся, оглядывайся, живи, как мужчина. И все у тебя будет, что захочешь. Гарем захочешь — будет гарем, денег много захочешь — будешь жить, как шейх. Только будь мужчиной. Себя не жалей, курсантов не жалей, сделай из них воинов, как ты, прошлого не жалей, будущего не жалей — все под Богом ходим. Чем ты рискуешь? Какие тебе гарантии? Чтобы служить сильному, самому надо стать сильным. Никто не посмеет руку поднять, никто горло не перережет, ни днем ни ночью.

К себе домой — в небольшой саманный домик, спрятанный в уцелевшем, не выжженном саду, — Грязев вернулся поздним вечером. По двору бродил часовой в добротном американском камуфляже и бронежилете, с французской скорострельной винтовкой и в русских кирзовых сапогах — обуви, спасающей от многочисленных ядовитых змей, выползающих по ночам в сады и дворики под виноградной лозой. Офицерское жилье в темное время суток охранялось тройным кольцом: курдские боевики были опаснее змей, проникая ночью к своим брошенным домам, чтобы взглянуть на потухшие очаги. Они тоже исповедовали ислам и считались настоящими мужчинами…

Законная жена, как и положено женщине на Востоке, поджидала мужа, сидя при свете маленького ночника, хотя окна были зашторены плотной светомаскировкой. По всей видимости, она успела получить от Бауди подробные инструкции, встретила с ласковой настороженностью и готовностью услужить.

— Прости, любимый, я недосмотрела, — заворковала она. — Нельзя ходить ночью в светлом костюме. Здесь стреляют!

Он оттолкнул ее, смел с пути и, прошагав по коврам, завалился на кровать, выставил ногу в ботинке.

— Снимай!

Валя-Лариса неловко опустилась на колени, брезгливыми пальчиками кое-как стащила один ботинок — Саня подставил второй.

— Смелее! Привыкай, у тебя служба такая… Она не ожидала подобного, однако смирилась, подавила свои чувства, постаралась остаться покорной и заботливой.

— Я тебе приготовила другой костюм, темный…

— Хочу светлый, белый! — куражливо заявил Грязев. — Здесь жаркий климат… Скажи-ка мне, жена, сколько ты получаешь за свои труды?

— Что? — Этого она вообще не ожидала. — За какие труды?

— А ты разве не работаешь у меня? Женой?

— Не понимаю тебя…

— Все деньги, что получишь, — мне! — рявкнул он. — До копейки! На Востоке, да будет тебе известно, кошелек у мужа. Это тебе не Россия, тут эмансипация под запретом Корана.

— Саша, это шутка, да? — с надеждой спросила Валя-Лариса.

Он молча двинул ногой, опрокинул ее навзничь и встал, навис, как убийца.

— Деньги — мне! Все свои побрякушки — мне! Дам то, что захочу, что посчитаю нужным! Отныне так будет!

Кажется, такое его поведение не было предусмотрено никакими инструкциями; она растерялась, стала жалкой, беззащитной. И Сане пришлось ломать себя, чтобы склониться, схватить за волосы и оттащить к порогу.

— Тебя что, не научили, как обращаться с мужем?! Я тебя сейчас, тварь, выгоню на улицу! Раздетой! Курсантам отдам!

Защищая голову руками, она отползла, затем вскочила и скрылась в маленькой комнатке — женской половине дома, куда не полагалось входить мужчинам.

— Я не отпускал тебя! — прорычал Грязев. — Ко мне, стерва!

— Сейчас! — плачущим голосом откликнулась Валя-Лариса. — Я хочу отдать деньги…

Через минуту она вышла с двумя пачками долларов, боязливо протянула, опустила глаза уже без всякой наигранности — боялась его! Саня выхватил деньги, наскоро пересчитал, бросил на ночной столик.

— Это все?.. А в каком банке у тебя счет?

— У меня нет счета…

— Врешь! Наличными тебе дают на мелкие расходы. Где счет?! Банковскую карточку — мне!

На миг в ее глазах блеснула злоба, побелел аккуратный красивый нос и лицо стало холодно-мраморным. Он ждал взрыва, однако в последний момент законная жена опомнилась, с трудом натянула маску покорности.

— Хорошо… муж. Возьми карточку.

Назавтра она обязательно побежит к опекуну Бауди, все расскажет, потребует вернуть ею заработанные деньги…

— С этой минуты из дома ни шагу! — предупредил он. — Все, что требуется, принесут слуги. Увижу дальше двора — вышвырну, как блудливую кошку!

— Слушаю и повинуюсь, — не без сарказма произнесла она и удалилась на свою половину.

Саня разделся и упал на кровать; чтобы до конца отработать мужа-деспота, через некоторое время требовалось призвать в постель законную жену и заставить ее любить. Он лежал и тянул время, не в силах самого себя заставить любить, пробудить к этому хотя бы не душу, а тело. Но ощущал только ноющую, болезненную пустоту…

За три часа до общего подъема в лагере он встал, переоделся в американский камуфляж, новый, необмятый и потому неприятный для тела, взял полученный вчера автомат «узи» — кусок металла без всякой эстетической формы, придающей обычно притягательный вид оружию, и заметил, что все вокруг начинает медленно раздражать. Это было сейчас кстати… У порога вспомнил о часах и вернулся в спальню. Валя-Лариса не проснулась даже от стука ботинок, спала крепко, с мраморно-холодным лицом, со стиснутыми зубами. Несколько секунд он смотрел на нее и боролся с желанием склониться и поцеловать в сомкнутые, выцветшие за ночь губы. Отвернулся, взял часы и вышел осторожно, на цыпочках…