Удар по России. Геополитика и предчувствие войны
Шрифт:
Помимо геополитического аспекта, помимо огромной традиционалистской и нравственной ценности Индии она ещё представляет собой передовую, динамично развивающуюся державу и в экономическом, и в технологическом плане. Сегодня огромное количество программистов, работающих, в том числе и на американскую технологическую индустрию, физически находятся в Индии и работают экстерриториально. Таким образом, Индия представляет собой ещё и интеллектуально-технологический центр, где подрастают и воспитываются новые кадры, способные обеспечить и себе, и союзникам ещё и технологический рывок. И этот индийский технологический потенциал в первую очередь должен работать всё-таки не на укрепление нашего геополитического оппонента – США. В консолидации с российскими учёными, технологами он должен укреплять нашу геополитическую субъектность. Для того чтобы работать не на укрепление однополярного мира – американской единоличной доминации, а на укрепление многополярного мира, где Россия, Индия, Иран и Китай могли бы быть самостоятельными полюсами, также влияющими на мировую политику, мировые
Возникает вопрос: насколько такое представление присутствует в самой Индии, ведь у неё, казалось бы, довольно дружеские отношения налажены и с Соединёнными Штатами Америки? И насколько в Индии будет возможно такое же понимание, как и в России, относительно сотрудничества во имя создания многополюсного баланса в мире? В этой связи хотелось бы напомнить, что в период, когда мы жили в состоянии двуполярного мира, когда существовали два идеологических и стратегических полюса – Соединённые Штаты Америки и Советский Союз, – Индия находилась в авангарде Движения неприсоединения. Одной из причин невхождения Индии ни в один из двух доминировавших на тот момент блоков было то, что и США, и Советский Союз были державами атеистическими, светскими, а Советский Союз вообще агрессивно, даже на формальном уровне, отрицал религию и традицию, называя религию неприемлемым для себя идеологическим компонентом. Но даже при этом Индия всегда больше тяготела и испытывала симпатию к евразийскому геополитическому блоку, в центре которого находился Советский Союз, и только агрессивный атеизм СССР и номинальный марксизм отталкивали её, заставляя создавать альтернативный полюс Движения неприсоединения. Марксизм был единственным фактором невозможности прямых стратегических отношений с СССР, в то время как возможность блокирования с США даже не рассматривалась. Сейчас же марксизм удалён из нашей реальности в качестве идеологически довлеющего элемента, а в России, несмотря на то что формально она всё ещё является светским государством, восстанавливаются традиционные религиозные ценности. И сегодня никакой марксизм и официальное «безбожие» не мешают тому, чтобы позиции Индии и России сблизились по всем направлениям, в том числе идеологическим. Исторически Индия больше тяготеет к сотрудничеству с Россией, ориентирована на неё, и в этом плане Америка сегодня выглядит более агрессивным, более светским, более безбожным государством, нежели Россия. Сегодня нет никаких фундаментальных, серьёзных причин для стратегического сотрудничества Индии с США. Максимум, что может сближать, это сиюминутный экономический, технологический прагматизм, но это укладывается в рамки формального взаимодействия между государством Индия и государством США. Никакого цивилизационного, геополитического или даже политического сближения между ними быть не может, ибо для этого нет никаких предпосылок.
На фоне того, что более десятилетия в России доминировала позиция ориентации на Запад, сегодня Россия всё ещё уделяет недостаточное внимание восточному вектору внешней политики, в частности отношениям с Индией. Между тем Запад с каждым годом всё более открыто демонстрирует свою неприязнь к России. Сейчас уже стало довольно очевидно, что ни в каком виде Запад Россию не принимает, не принимал и не будет принимать. Исторически это подтверждено огромным количеством примеров. Даже когда в основе внешней политики России лежала либеральная парадигма, а сама она была полностью ориентирована на США, когда Россия по сути геополитически самоликвидировалась, даже в этой ситуации Запад продолжал наступать, расширять НАТО, продвигая границы этого военного блока на Восток, что свидетельствует о фундаментально враждебном отношении.
Ничего не изменилось с тех пор. Запад видит Россию ослабленной, расчленённой и несуществующей, поэтому никаких перспектив отношений у России с Западом нет. Единственное, что сегодня может давать почву для сотрудничества с Западом, – это необходимость отсрочить прямое военное столкновение. Между тем именно в своих восточных союзниках Россия черпает основной и стратегический, и геополитический, и экономический потенциал. Плюс перспективы многополярного мира, которые дают России шанс на выживание. Эти перспективы как раз лежат в области восточного вектора развития основных отношений, и здесь следует выделить именно Иран, Индию и Китай в качестве главных партнёров по будущему многополярному клубу, который на консенсусной основе мог бы балансировать ситуацию в мире.
В связи с этим развитие восточного вектора для России является геополитически обоснованным, приоритетным, в то время как следование в фарватере западной геополитики всегда оказывается для нас самоубийственным. Никакое сближение с Западом хорошо для России не закончится. Сотрудничество с Западом не может для нас обернуться ничем, кроме как расчленением и прекращением существования. Движение России на Запад может быть только геополитическим, отстаивающим наши геополитические интересы, но никак не мировоззренческим.
Завершение северокорейского эксперимента: победители и проигравшие
Не всё потеряно для России и на Дальнем Востоке. Северная Корея
всё ещё может стать нашим союзником, хотя со смертью «Великого руководителя» Ким Чен Ира закончилась не просто эпоха авангардного северокорейского эксперимента, вдохновлённого советским проектом. Подошла к концу эпоха сильной внешней политики России. В Корейской Народно-Демократической Республике прошли похороны не только северокорейского лидера, тело которого было выставлено для прощания. Корейцы похоронили влияние России во всём Азиатско-Тихоокеанском регионе, выставив его в гробу под стеклянным колпаком на всеобщее обозрение. С этого момента стало достаточно очевидно, что грядущее неминуемое объединение двух Корей, находившихся на протяжении последних десятилетий в разных мирах, будет происходить довольно болезненно.Ким Чен Ир был последним оплотом и гарантом северокорейской государственности, и именно благодаря его фигуре тот социальный эксперимент, который был начат в середине прошлого столетия, продолжался столь долго и пережил даже те государства, которые, собственно, были источником его формирования и эталоном для его развития. В первую очередь – Советский Союз. Причём здесь следует иметь в виду не всю эпоху советского государства, но именно квинтэссенцию Советского Союза – сталинский период, длившийся с конца 1920-х до начала 1950-х.
Северокорейский режим как с точки зрения социального устройства, так и с точки зрения идеологии и внутренней политики как раз и представлял собой последний оплот сталинизма – именно сталинской версии марксизма и основанных на ней государственного, социального и идеологического проектов. То есть Северная Корея была неким последним заповедником марксизма в его сталинской интерпретации. Конечно же, основным источником существования для Северной Кореи было советское государство, с распадом которого сама Северная Корея, лишившись ресурсов для поддержки, стала неизбежно угасать. И, как многим казалось, конец северокорейского государства был неизбежен – вопрос заключался лишь в том, когда это произойдёт. Теперь же очевидным стало и то, что именно смерть Ким Чен Ира – последнего вождя сталинистской Северной Кореи – станет отправной точкой завершения данного социального эксперимента. Можно сказать, что сегодня в северокорейском сталинистском проекте, в том виде, в котором он существовал всё это время, – с его экстравагантными моделями, с идеологией чучхе (провозглашённая в 1955 году Ким Ир Сеном идеология, согласно которой все вопросы внутренней жизни страны должны решаться с позиций самостоятельности, с опорой на собственные силы), с героическим противостоянием всему окружающему миру, – поставлена точка. Это, безусловно, был исторически обоснованный проект, и сегодня он, к сожалению, завершён – предпосылок для его существования не осталось.
С концом Советского Союза Россия перестала обращать внимание на Северную Корею, перестала считать её союзником, и это стало серьёзной геополитической ошибкой. Дело в том, что Северная Корея возникла при разделе сфер влияния в регионе в период двухполярного мира. Северная Корея – это тот плацдарм, на котором закрепилась евразийская континентальная политика, дальше которого не была осуществлена атлантистская экспансия внутрь Евразийского континента. Атлантистам же досталась Южная Корея, где они создали свой цивилизационный плацдарм. Северная Корея продолжала оставаться зоной стратегического влияния Евразии – несколько замороженной зоной, находящейся в существовании брошенного геополитического актива, внимание которому уделялось по остаточному принципу. Но тем не менее это была наша стратегическая территория, и в любой момент Россия имела возможность туда вернуться. Сегодня, с началом завершения северокорейского эксперимента, Россия стоит перед угрозой потери этого фрагмента евразийского пространства, а соответственно, перед угрозой продвижения атлантистских и в первую очередь американских интересов ещё дальше вглубь Евразийского континента. Американский контроль, таким образом, приближается непосредственно к нашим границам. Сейчас решается судьба этого фрагмента евразийского пространства: будет ли оно оставаться как минимум буферной зоной между атлантизмом и евразийской геополитикой либо же будет полностью поглощено американским влиянием и «кольцо анаконды» сожмётся вокруг России ещё плотнее.
Россия ещё имеет возможность побиться за Северную Корею, ещё имеет шанс на каких-то остаточных ресурсах политического влияния стремительно войти туда и сохранить это пространство под своим контролем. Однако, учитывая динамику внешнеполитических действий российского руководства последних двадцати лет, такой вариант кажется невероятным. Всё более очевидно, что Россия будет пассивно наблюдать за потерей этого фрагмента евразийского пространства и за приближением натовского военного присутствия к границам России на Дальнем Востоке. Это станет для нас чудовищной геополитической потерей. Так называемую северокорейскую ядерную угрозу в качестве гарантии суверенитета вряд ли можно воспринимать всерьёз.
После смерти Ким Чен Ира уже вряд ли может идти речь о политическом режиме Северной Кореи как о самостоятельном субъекте, который способен сохраниться в том виде, в котором просуществовал последние десятилетия. Скорее всего, нынешний режим падёт, потому что он, во-первых, истощён, во-вторых, разъеден постоянным внешним воздействием, да и к тому же у него нет совершенно никаких внутренних сил для сопротивления при отсутствии внешней поддержки. С трудом верится в то, что новый молодой лидер Ким Чен Ын без содействия со стороны России удержит ситуацию. Какое-то время он ещё сможет продержаться за счёт номинально социалистического Китая, но всё равно это будет агонией.