Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Несмотря на то, что прошло около двадцати лет, в моей записной книжке сохранился телефон ее родителей в Уфе. Я позвонил и представился старым другом Аминад. Трубку взяла мать и как-то сразу затрепетала, видно, приняла меня за фронтового товарища дочери. Она продиктовала мне телефон Аминад в Самарканде.

Вот куда ее занесла судьба! Моя милая балерина в третий раз вышла замуж, и у нее пятеро детей. Мы говорили всего десять минут, но этого оказалось достаточно, чтобы я почувствовал себя одновременно и самым счастливым и самым несчастным человеком на земле. Я полжизни угрохал на построение призрачного «будущего», и в итоге одинок, бездетен

и никем не любим, кроме старухи-матери.

Я впервые осознал, что у меня больше нет будущего, а умножать свое богатство – бессмысленно. Я не Гобсек. Зачем мне столько денег? И тем более каждодневный риск ради них! Я сказал твоему шефу по телефону, что нахожусь в глубочайшей депрессии и готов уступить ему половину предприятия по самой низкой цене.

Поэтому он скоро будет здесь. Я выхожу из игры, Инга. Я пас…

«Это первоклассный блеф! Браво! Снимите шапки, господа! Вах выходит из игры! Это значит, нас с Донатасом замочат в „Лягушатнике“, а Борзой с Вахом поделят прибыль! Стоп! Я совсем упустила из виду нотариуса. Дачный домик в стиле „модерн“ – это вполне в его духе! Нечаев мог уже десять раз вернуться из Испании, убить Шандора с Верой и договориться с Вахом! Дерьмо! Полное дерьмо! Я окончательно запуталась! Надо взять себя в руки!»

– Мне надо срочно позвонить!

– Телефон на кухне.

Аида прихватила с собой сумочку, и Харитонов вполне мог догадаться о ее содержимом. Это было неосторожно с ее стороны, но и оставлять сумочку нельзя!

Такие фокусы она знает! В нужный момент пистолет окажется разряженным. Мамаша Ваха что-то стряпала. «Ждут гостей? Или язва желудка тоже блеф?»

– Мне надо позвонить. Я вам не помешаю?

– Что вы! Пожалуйста. – Пожилая дама всячески выказывала радушие.

Аида набрала номер нотариальной конторы.

Ей ответил знакомый голос секретарши.

– Это Инга. Здравствуйте, Соня…

Она заговорила с литовским акцентом, и у мамаши Ваха глаза полезли на лоб. Женщина вытерта руки о передник и удалилась.

– А что, Юрий Анатольевич до сих пор не вернулся?

– Он позавчера звонил из Малаги. Впервые сменил место отдыха, – охотно делилась Соня– Чувствует себя отлично. На днях возвращался в Питер…

Аида положила трубку и несколько секунд прервала в оцепенении.

На кухню вернулась мать Харитонова.

– Еще будете звонить? – осторожно поинтересовалась она с заискивающей улыбкой. В глазах пожилой дамы теперь светился явный интерес.

– Нет. – Аида уже направилась к двери, но неожиданно обернулась. – А почему бы вам не перевезти Валентина Алексеевича на дачу? Ему полезен свежий воздух…

– У нас нет дачи, деточка, – немного свысока ответила дама. – И никогда не было. Валя – домосед и порядочный лентяй. А я, знаете ли, тоже не сторонница всяких там огородиков с клубникой и крыжовником. Мне чуждо все мещанское…

Спускаясь в лифте, Аида подумала: «Может быть, у него и в самом деле шарики за ролики заехали, ведь Хуан Жэнь предупреждал… Вот бы Мадьяр посмеялся над моей осторожностью и нерешительностью!».

Аида закрылась у себя в комнате и поставила музыку. Не терпелось отделаться от тяжелых мыслей. И ей это удалось.

Семеро немецких музыкантов из группы «Ин Экстремо» семь лет бродили по Европе, играя на ярмарках средневековую музыку на старинных инструментах. Они рылись в архивах разных городов, выискивая драгоценные ноты и стихи давно забытых песен. Они пели на старонемецком, на старофранцузском, на старонорвежском,

на провансальском и на латыни. Они называли себя вагантами. Их одежды время от времени превращались в лохмотья. Их нередко забирали в полицию.

И вот однажды, всего-то год назад, им удалось на собственные сбережения записать ярмарочный концерт в городишке Руннебург на Вайсензее и издать пятьсот компакт-дисков. Один из них Аида сейчас слушала. И уносилась на пятьсот лет назад.

Теперь парни стали знаменитыми и записали два студийных альбома. Почему она ничего не знала о них раньше? Семь лет назад она тоже бродяжничала, а вот общаться приходилось со всяким сбродом. А от этих немецких ребят, от их музыки исходили свет и тепло. Свет и тепло, которых так не хватало ей всю жизнь. Они обязательно взяли бы ее с собой. Ведь языков она знает, пожалуй, больше и говорит на них без акцента, а голосом и музыкальным слухом Господь ее тоже не обделил.

Она слушала, как в жестяную банку падают монеты и парни благодарят почтенную публику:

«Данке шен! Данке шен!» И девушка вдруг разрыдалась от собственного бессилия, от неумения что-то исправить в своей судьбе. Она никогда не чувствовала себя такой слабой и разбитой.

Потом провалилась в глубокий, темный сон.

Ее опять разбудил телефон, и опять это был Вах.

Она плохо соображала со сна, а он почему-то кричал шепотом:

– Инга, ты слышишь меня? Только не перебивай! В «Лягушатнике» будет засада! Не смей туда ходить! Ты меня слышишь? И вообще…

Он не договорил. Кто-то грязно выругался. Автоматная очередь. Дикий женский крик. Трубку повесили. Писклявые гудки.

Она закрыла лицо руками и стала раскачиваться из стороны в сторону.

«Это его мать кричала», – медленно доходило до ее сознания. Сумочка с пистолетом лежала рядом на полу. Когда она выбежала во двор, в подворотню въезжал «Москвич» Ивана.

– Далеко собралась?

– Как ты вовремя! Давай быстро на Лиговский!

Во дворе харитоновского дома стояли милицейские машины и «скорая помощь». Иван и Аида подоспели к выносу тел. Два трупа на носилках были накрыты белыми простынями, и невозможно было определить, где сын, а где мать. Правда, с одних носилок свешивалась худая женская рука в черном рукаве.

– Что с тобой? Тебя всю трясет! Ну-ка, давай в машину!

Она не стала ничего ему объяснять. Самой бы разобраться! Утром она намеревалась расстрелять и Ваха, и его мамашу, и рука бы не дрогнула. У Харитоновых не оказалось дачи, и это их спасло. Вернее, отсрочило убийство на несколько часов. Что же с ней произошло за это время? Почему ее, привыкшую к крови и трупам, так лихорадит?

– Это твои хорошие знакомые?

Неужели он не понимает, что ее надо оставить в покое?!

– П-пойдиузн-най, что случилось…

Этого еще не хватало! Заик она с детства презирает. Заики – олицетворение сирых и убогих! М-мерзость! М-мерзость! МЕРЗОСТЬ! Так-то лучше! А во всем виноваты немецкие парни из «Ин Экстреме», несущие свет и тепло! Да при чем здесь музыка? Просто Вах оказался не игроком, не блефовал. Он был с ней откровенен, как со священником перед последним причастием. А она не привыкла настолько доверять людям. И все-таки кто-то предостерег ее от бессмысленного убийства. Да-да, она вновь обрела Его!

В лихорадке, в полубредовом состоянии, лежа на заднем сиденье захудалого «Москвича», Аида читала молитву, страстно и неуклюже, путая латинские слова с русскими и венгерскими.

Поделиться с друзьями: