Удар током

– Конечно, Николай Трофимович, - Серебряков про себя подумал что, озвучивание подобных формулировок как-то не очень вяжется для дилетанта, - мне надо подумать.

– Подумайте, но только про себя, без советчиков. Всё, что вы услышали остаётся между нами. Вот мой телефон, звоните.

Соболев позвонил Николаю Трофимовичу на следующий день и подтвердил своё согласие. В адресе ждало долгое собеседование, он заполнял подробную анкету, далее, уже в кадрах, оформление допуска и подписка о неразглашении. Наконец, путь в лабораторию, знакомство с руководителем отдела и сотрудниками. До сих пор, Соболев, не чувствовал ничего особенного - типичная рутина при устройстве на работу. Заведующий лабораторией относительно молод, не больше сорока. Внешностью напоминал молодого Косыгина, одет с иголочки, речь гладкая и предельно конкретная - это очень понравилось Виктору. Представился, как Генрих Иванович Доос. После прежних возрастных учёных руководящего звена, с плохой дикцией, зацикленных на поставленных задачах, небрежно одетых, неоднократно битых режимом, Доос больше смахивал на актёра, прекрасно вжившегося в роль передового учёного. В связи с чем, Соболев вспомнил прекрасный фильм "Девять дней одного года".

В помещении ОЛИБ бросались в глаза шкафы новейшей ЭВМ "Минск-32", с таким образцом Виктор пока не сталкивался. Осциллографы, различные измерительные приборы, оптический квантовый генератор, смонтированный в отдельной комнате, были Соболеву знакомы. Похоже, лазер, был особой гордостью, заведующего лаборатории, поскольку Доос задержался рядом с устройством:

– Здесь использованы последние разработки Жореса Ивановича Алфёрова в области теории полупроводниковых гетероструктур. Теперь пройдёмте в мой кабинет и побеседуем.

В кабинете висела школьная доска, исписанная формулами, по стенам, развешаны схемы, отдельно портреты членов Политбюро, на столе три телефона: внутренний, городской и "конторский". Занавешенное шторой окно, скрывало виды извне.

– Виктор Сергеевич, я вкратце опишу направление наших работ. Ничему не удивляйтесь, быстро привыкните. Итак: мы изучаем пространство-время с замкнутыми непространственноподобными кривыми, по сути теорией машины времени. У нас уже есть интересные наработки, с которыми вы познакомитесь в самое ближайшее время. Кроме того, мы тесно сотрудничаем с особым аналитическим отделом, приписанным к главному управлению КГБ СССР. Наша деятельность и полученная информация, как вы понимаете, носит закрытый характер. Общие вопросы задавайте сейчас.

Они обсудили специфические темы по профилю исследований, время работы, систему связи, размер оклада и премии, наконец, график отпусков. Всё как обычно при трудоустройстве, но таинственность и волнение перед грядущими испытаниями держали Соболева в тонусе. В голове крутился главный вопрос - машина времени! Как учёный физик, Соболев допускал гипотетически создание подобного устройства, знал работы Курта Гёделя, нашедшего решение для составленных Эйнштейном уравнений гравитационного поля, описывающих вращающуюся Вселенную. Чётко помнил главный вывод Гёделя, что теория относительности не исключает перемещения во времени. Но как, в условиях закрытой лаборатории, воплотить в реальность мечты человечества о путешествиях в пространстве - пока загадка для учёных всего мира?

Для Соболева наступила новая творческая пора. Как и обещал, при знакомстве Николай Трофимович Серебряков, работа оказалась "очень интересная и перспективная". Виктор с головой ушёл в исследования и решение отдельных задач. Спустя пару месяцев, Доос выделил умного, усердного и подающего большие надежды кандидата физико-математических наук. Случались встречи с Серебряковым. Куратор присматривался к протеже. Со временем выяснилось, что Николаю Трофимовичу пятьдесят пять, а до того, как организовать и возглавить ОЛИБ, работал во внешней разведке. Спустя год, Серебряков предложил Виктору Сергеевичу получить специальные навыки на курсах КГБ, в так называемой "школе ?401", готовившей сотрудников наружного наблюдения. По мимо общих дисциплин, Соболев занимался по специальной индивидуальной программе. К лету 1968 года лейтенант запаса, поучил следующую звёздочку, корочки сотрудника и допуск к служебным документам .

Поскольку учёба на курсах занимала всё рабочее время, Соболев навещал ОЛИБ не часто, но по мере возможности принимал деятельное участие в исследованиях. Круг работ расширился, как и область знаний, появившихся после визита в Москву. Состоялась памятная поездка почти сразу после окончания курсов, Соколов вместе с начальником ОЛИБ был вызван на Лубянку, где высокий чин посвятил его в новые служебные обязанности в нагрузку к научной работе. Затем генерал извлёк из сейфа увесистую красную папку под грифом "Совершенно секретно, экз. 1" и передал старшему лейтенанту:

– Виктор Сергеевич, садитесь в кресло, изучайте, потом зададите вопросы. Мы вас отвлекать не будем, попьём чайку в соседнем помещении. Я, думаю, полчаса вам хватит.

Начальство вышло, оставив Соболева одного в генеральских покоях. Обстановка кабинета располагала: отсутствие казёнщины, зелень, обитая кожей мебель,тихо, уютно, серьёзно и ответственно. Соболев достал документы. То что он увидел в сухих строчках рапортов и служебных записок, повергло в шок!

4. Наши дни - звонок

Жёлтая листва, да иней на траве сигнализировали - близятся холода. Светлана Петровна загружала себя работой, чтобы отвлечься от печальных мыслей о Дмитрии Сергеевиче. Она исполняла мужьины обязанности: уборка территории, поездки за продуктами в город, хлопоты по дому, какой-то мелкий ремонт. Куда бы не собиралась, брала с собой телефон. Каждый визит в больницу отзывался болью в сердце. Картина одна и та же: неподвижное тело, бледное лицо, с застывшим выражением испуга, звуковые сигналы сердечных сокращений на экране монитора, вечная капельница, неискоренимый запах больницы и постоянное чувство тревоги.

Почти три месяца заведующий хирургическим отделением, как бы в оправдание рассказывал, что подобные аномалии - уникальная защитная реакция, но при этом сложнейшее расстройство важных функций организма. Рано или поздно больные выходят из коматозного состояния, восстанавливаются и живут как нормальные люди, но сроки, никто определить не может. Пока остаётся терпеть и ждать! Петрушевская согласно кивала и каждый раз уезжая, надеялась что ещё немного и любимый очнётся.

Звонок застал её, когда Светлана Петровна подрезала длиннющие ветки рябины, оттянутые почти до земли гроздьями кроваво-красных ягод. Она сразу узнала голос Крайзера:

– Светлана Петровна, ваш муж вышел из комы, поздравляю. Когда сможете приехать?

– Господи! Как он, что говорит, двигается?

– Нет, нет. Только в сознание пришёл и пока лежит в реанимации. Встанет не сразу. После атонической комы требуется время и специальный комплекс восстановительной терапии: массаж, лечебная физкультура и другие процедуры. Приезжайте, я вам всё расскажу, а главное не падайте духом, самое страшное позади!

То ли лукавил Крайзер, то ли не предполагал: Петрушевский ничего не помнил. Это выяснилось поле того, как улеглась первая радость от самого факта выхода из вегетативного состояния. Светлана Петровна сидела у кровати мужа и ловила его взгляд, вялые движения, отдельные звуки. Спустя неделю Дмитрий Сергеевич заговорил. Его речь была осмысленной и адекватной, но больной ничего не помнил - классический пример ретроградной амнезии.

В конце октября Петрушевского выписали. В машине ликовали и радостно лаяли собаки, счастье какое - хозяин вернулся! Не так радостно было Светлане Петровне. Перед отъездом она долго разговаривала с Крайзером. Илья Давидович подробно разъяснил, как должна вести себя супруга больного. Упор делался на спокойные беседы с мужем и подробные, обстоятельные рассказы о прежней жизни. Доктор посетовал на ограниченные возможности больницы и рекомендовал пройти обследование в специальном стационаре при Институте мозга человека им. Бехтеревой Российской академии наук.