Удар током

В декабре 72-го устроился учеником официанта в ресторан “Нева”, что на Невском. Знакомлюсь с новой профессией и её особенностями. Пока я никто и задействуют новичка по мелочи, как то: собрать скатерти и салфетки в прачечную, разгрузить продукты в кладовую, убрать грязную посуду, расставить столы и стулья . На мой взгляд, это элементарный тест на пригодность: стал отлынивать - свободен, ищи другую работу, а встроился - ещё посмотрят. В выходные отвёз деда и дядю на Залив, оба ветерана любили подлёдный лов, весьма распространённое хобби мужской части населения славного города на Неве. На обратном пути меня подрезала волга, я ушёл от удара вправо. Успел запомнить номер машины и разглядеть развесёлую компанию. Нарушители унеслись вперёд, а мы застряли в глубоком снегу. Настроение испорчено, хорошо хоть наш москвич не пострадал. Нас вытащил автолюбитель. Он отказался от предложенного рубля и в голове родилась необычайная по своей новизне мысль: раньше люди были добрее. Неожиданно встретил обидчиков на заправке в Сестрорецке - трое ровесников при вальяжном мужчине важного чиновничьего обличья. Сделал замечание ездокам:

– Товарищи, вы нас чуть не сбросили с дороги. Можно ездить аккуратней. Извинится не хотите?

Дальше как обычно: гонор обидчиков и моя здоровая злость. Чуть не дошло до драки, спасибо мои старики оттащили. На этот раз была поколеблена ранее высветившаяся рефлексия “раньше люди были добрее”, сменившаяся на более расхоже мнение: уродов хватает во все времена. Впервые посетила идея помахать перед носом зажравшихся хамов реальным стволом. Эта практика была принята в лихие девяностые, тогда я носил в кобуре под мышкой газовый пистолет. Носить не очень удобно, зато существовать гораздо спокойней. Второй раз я задумался об оружии при встрече с конкурентами по фарцовочному бизнесу. Это был реальный наезд на Выборгском шоссе, когда меня взяли в “коробочку” две машины и прижали в лесочке под Выборгом. Начало семидесятых, а уже существовали организованные бригады фарцовщиков, валютчиков, кидал и прочих мазуриков. Мне доходчиво объяснили, чтобы не совался на чужую поляну, пообещав нанести механические повреждения или проткнуть шины. Добавили, что всё схвачено. При полном непонимании повреждения грозили моим органам. Вот так, просто и доходчиво, совсем как в будущей бандитско-корумпированной стране по имени Россия. А хрен вам ребята! Я сам по себе и указывать, что делать, будете малолеткам сопливым. Нужен ствол. Вспомнился Пыжик и мои правильные суждения об уголовной ответственности. Есть и другой вариант: просто завязать с фарцовкой и переехать на более безопасные рельсы халдейской активности. В тот раз я отбазарился благодаря большому запасу убедительных аргументов, но желание греть за поясом массивную железяку с убойным потенциалом не оставляла. Авантюризм боролся с здравомыслием.

Летом подал документы на заочный в Ленинградский торгово-экономический институт имени Фридриха Энгельса, факультет управления. В “Неве” уже работал с посетителями, мне доверили кассовый ключ, предварительно осветив неписаные законы общепита. Не без помощи администратора, я перевёлся в только что открытый ресторан “Невский” - новые люди, новые возможности. Главное, пока самому нравится бесшабашный разгуляй с активным чревоугодием, скандалами, драками, флиртом, любовными связями и беспутством. Атмосфера, пропитанная мнимым суррогатом вседозволенности, примитивными человеческими страстями и вечным пьяным угаром, мне ближе. Вот где картина совдеповского мира…

* Повесть “Поджига” (прим.автора).

ИСТОРИЯ ВТОРАЯ. ОЛИБ

1. Начало пути

Витя Соболев родился в Ленинграде за год до окончания войны. Отец мальчика, герой Советского Союза, капитан Соболев, получил кратковременный отпуск по ранению и побывал в родном городе в конце сорок третьего года после прорыва блокады. Мама Виктора всю блокаду провела в осаждённом городе, выжить удалось благодаря работе в Смольном, куда попала с третьего курса исторического факультета ЛГУ. Счастливую неделю Нина провела с мужем, никак не предполагая, что больше не увидит своего отважного капитана. После победы, офицер продолжил службу в одном из районов разрушенного Берлина в должности коменданта, а в конце июля был смертельно ранен недобитками из гитлерюгенда. Нина Георгиевна Соболева, как сотни тысяч вдов, воспитывала мальчика одна. Женщина продолжила учёбу в университете и участвовала в восстановлении хозяйства разрушенного войной родного города. После защиты диплома работала преподавателем на истфаке родной альма-матер.

Мальчик со школы тяготел к точным наукам. Мать представить не могла, чтобы ребёнок по физике и математике приносил оценки ниже пятёрки. Сдав экзамены на год раньше, талантливый юноша легко поступил в Ленинградский государственный университет на физический факультет. Молодой учёный выпустился с красным дипломом, а далее перспективный физик устроился работать в научно-исследовательский физический института (НИФИ), что неподалёку от ЛГУ в соседнем здании. Виктор Сергеевич Соболев к двадцати двум годам, успешно защитился, а 1966 году, имея степень кандидата физико-математических наук, перешёл в оптическую лабораторию Физтеха профессора Гросса.

Ближе к осени, Соболева вызвали в кабинет директора института. Сперва он решил, что его приглашают на совещание начальников лабораторий, ведь занимал уже должность старшего научного сотрудника. Но оказалось иначе. Его представили мужчине за пятьдесят. Пристальный, изучающий взгляд, военная выправка, выдавали в нём представителя силовых структур. Запомнилось крепкое рукопожатие и располагающий голос.

– Здравствуйте, Виктор Сергеевич. Полковник КГБ Николай Трофимович Серебряков, вот мои документы, - он предъявил Соболеву удостоверение в виде маленькой книжки, - хотел с вами побеседовать по профилю работы.

– Здравствуйте, - растерялся Виктор, - чем обязан?

– Разговор у нас непростой и долгий, - Серебряков бросил взгляд на директора института академика Константинова, - вы не возражаете, Борис Павлович?

Заслуженный профессор понимающе кивнул и легко поднялся:

– Конечно, конечно, Николай Трофимович. У меня лекция в Политехе, как раз собирался идти. Когда закончите, секретарь закроет кабинет. Всего хорошего.

Беседа молодого учёного и ветерана КГБ сводилась к предложению перейти под крыло могущественной службы в одно из засекреченных подразделений по особому профилю исследований в области перемещения в пространстве и связанных с этим вопросов.

– Работа очень интересная и перспективная в “особой лаборатории изучения будущего” или сокращённо ОЛИБ. Кое-какие наработки имеются, но не хватает специалистов, поскольку исследования ведутся недавно. Подумайте, вы пока холостой, живёте с мамой блокадницей, другими словами сильно не обременены обязанностями за рамками исследовательской работы. Если дадите согласие, разберём другие подробности и ваши вопросы по теме. Я не силён в этой малоизученной и непонятной области науки будущего, лишь курирую данный проект и уже докладывал наверх о перспективных результатах. Над поставленными задачами работают специалисты вашего профиля и смежных областей. Исследования основаны на теории относительности Эйнштейна, релятивистских эффектах, попутно затрагивая также квантовую механику и теорию суперструн. Вам понятно о чём идёт речь?

– Конечно, Николай Трофимович, - Серебряков отметил, что озвучивание подобных формулировок как-то не очень вяжется для дилетанта, - мне надо подумать.

– Подумайте, но только про себя, без советчиков. Всё, что вы услышали остаётся между нами. Вот мой телефон, звоните.

Соболев позвонил Николаю Трофимовичу на следующий день и подтвердил согласие на перевод в новую лабораторию. В адресе ждало долгое собеседование, после заполнял подробную анкету, далее, уже в кадрах, оформление допуска и подписка о неразглашении. Наконец, знакомство с ОЛИБ, руководителем отдела и сотрудниками. До сих пор, Соболев, не чувствовал ничего особенного - типичная рутина при устройстве на работу. Заведующий лабораторией относительно молод, не больше сорока. Внешностью напоминал молодого Косыгина, одет с иголочки, речь гладкая и предельно конкретная, что очень понравилось Виктору. Представился, как Генрих Иванович Доос. После прежних возрастных учёных руководящего звена, с плохой дикцией, зацикленных на поставленных задачах, небрежно одетых, неоднократно битых режимом, Доос больше смахивал на актёра, прекрасно вжившегося в роль передового учёного. Соболеву вспомнился прекрасный фильм “Девять дней одного года”.

В помещении ОЛИБ бросались в глаза шкафы новейшей электронно-вычислительной машины “Минск-32”, с подобным образцом отечественной научно-технического прогресса Виктор ещё не сталкивался. Осциллографы, различные измерительные приборы, оптический квантовый генератор, смонтированный в отдельной комнате, были Соболеву знакомы. Похоже, лазер, был особой гордостью, заведующего лаборатории, поскольку Доос задержался рядом с устройством:

– Здесь использованы последние разработки Жореса Ивановича Алфёрова в области теории полупроводниковых гетероструктур. Теперь пройдёмте в мой кабинет и побеседуем.

В кабинете висела школьная доска, исписанная формулами, по стенам, развешаны схемы, отдельно плакат с портретами членов Политбюро, на столе три телефона: внутренний, городской и “конторский”. Занавешенное шторой окно, скрывало виды извне.

– Виктор Сергеевич, я вкратце опишу направление наших работ. Ничему не удивляйтесь, быстро привыкните. Итак: мы изучаем пространство-время с замкнутыми непространственноподобными кривыми, по сути теорией машины времени. У нас уже есть интересные наработки, с которыми вы познакомитесь в самое ближайшее время. Кроме того, мы тесно сотрудничаем с особым аналитическим отделом, приписанным к главному управлению КГБ СССР. Наша деятельность и полученная информация, как вы понимаете, носит закрытый характер, поскольку точно известно о подобных исследованиях в США и Англии. Общие вопросы будем решать прямо сейчас.