Удавка для опера

Его вели к уголовникам. С подачи человека из правительства. И Степан знал, зачем это нужно. Скорее всего, от него хотят избавиться навсегда. Натравят на него каких-нибудь отморозков. А завтра будет готово медицинское заключение. Смерть в результате удушения. Суицид. Или черепная травма, несовместимая с жизнью. Случайно со шконки упал.

Опасался за свою жизнь он не напрасно.; Не очень хорошая камера, куда его привели.

Восемь деревянных шконок в два яруса, восемь посадочных мест. Но в камере парятся все десять. Свободных мест нет.

Степан остановился в дверях, исподлобья обвел взглядом товарищей по несчастью. Блатные, бандиты из новых, «мужики». И паренек молоденький возле параши ютится, на своих двоих стоит. Неужто уже «петушком» сделали? Если так, то козлы здесь все вонючие.

— Ну чего встал, муфлон? — рявкнул на него мордоворот с нижней шконки.

С той, которая поближе к окну. Место козырное. Степан нехорошо улыбнулся. Взгляд его налился ртутью. И сам он собрался в сгусток убойной энергии.

— Растворись!

— Я тебе не сахар, — Степан сказал тихо. Но каждое его слово отдалось громом.

— Ты у меня сейчас сиропом станешь!..

— Не угадал ты, брат!

Степан подошел к мордовороту, навис над ним всей тяжестью своего тела. И надавил на него чугунным взглядом.

— Эй, ты чо? — занервничал мордоворот.

И предпринял попытку подняться. Но Степан крепко ухватил его за шею и вжал его головой в подушку.

— Я, наверное, ослышался. И никого ты муфлоном не называл? Так? — спросил Степан.

— Не называл, — прохрипел мордоворот. И с силой ударил его коленкой в спину. А метил в голову. Только не достал.

— Ах ты, мразь! — Степан двинул его кулаком в грудь.

Этим ударом он мог остановить сердце. Но не стал этого делать. Всего лишь вырубил грубияна.

Они были примерно одной комплекции. Только Степан гораздо сильней. И он наглядно продемонстрировал это. Одной рукой схватил мордоворота за ворот рубахи, второй за штанину и оторвал от шконки. С легкостью, будто это был мешок с соломой, пронес его через всю камеру к «дальняку». И уложил его рядом с перегородкой, которая загораживала парашу.

Никто не вступился за мордоворота. Сокамерники по достоинству оценили силу Степана. Но это вовсе не значило, что с этого момента он может чувствовать себя спокойно.

— Ты кто такой? — спросил мужчина лет сорока.

На груди у него синел собор о трех куполах. Вор. В авторитете. Три ходки. Коренной обитатель крыток, пересыльных зон и лагерей.

— Я — мент! — с гордостью заявил Степан. Будто «вором в законе» назвался.

— Мент? — скривился «коренной». — Ты что, не понимаешь, куда попал?

— Понимаю.

— А ты хоть понимаешь, что ты завтра можешь не проснуться?

— А это мы еще посмотрим…

— Ну-ну…

Вор хотел что-то сказать, да передумал. Просто вяло махнул рукой. Мол, время покажет.

Ничего он не сказал, когда Степан занял освободившееся место у окна. Только зло покосился на него. И переглянулся с корешами из своей «семьи». Мол, проучить нужно мента. Но не сейчас…

В тюрьме люди живут стаями, собираются в группы по интересам — так бы сказал лектор из ГУВД. И в принципе был бы прав. Подследственные и уже осужденные на крытке живут «семьями», кучкуются по принадлежности к той или иной прослойке криминального пирога. Блатные снюхиваются с блатными, бандиты из новых ищут себе подобных, иногда примыкают к «коренным», «мужики» сбиваются с равными себе по положению. Наехали на одного, отпор дает вся «семья». Так в неволе выжить легче.

Менты тоже собираются в «семьи». Но это в специальных ментовских «хатах». А здесь, в обычной камере, Степан обречен на полное одиночество. А одиночество в его положении — это смерть.

Но так думали другие, те, кто нет-нет да кидал на него косые взгляды. Он же думал иначе. Он не просто мент, он Волчара. Уголовники боялись его на воле, будут бояться и здесь, в тюремной камере. Он установит здесь свои законы. Это нереально. Нереально для других. Но не для него…

Лязгнула железная дверь. Появился надзиратель.

— Круча, на выход! — крикнул он.

В помещении для допросов Степан увидел милицейского полковника. Каретников Павел Ильич. Один из его покровителей. Настроение поднялось.

Только почему он пожаловал сюда собственной персоной? Он мог просто задействовать все свои связи, уладить недоразумение. И тогда Степана попросту освободили бы из-под стражи…

— Извини, Степаныч, — с ходу начал Каретников.

И посмотрел на часы. Будто куда-то спешил.

— Я хотел бы тебе помочь, да не могу… Пока не могу…

— На каком уровне заварилась каша? — угрюмо спросил Степан.

И вопросительно вознес взгляд к потолку.

— Угадал. На самом верхнем. На уровне правительства… Но и наш министр в курсе…

— С его молчаливого согласия?

— Вот именно, — невесело вздохнул полковник. — Тебе предъявлено серьезное обвинение.

— Да, меня обвиняют в убийстве… Только я еще не ознакомился с постановлением.

— Ознакомишься…

И как бы в подтверждение его слов в помещение вошел следователь Собакин. Он сделал вид, будто не заметил Каретникова.

— Ну все, мне пора…

Полковник направился к выходу. Степану осталось лишь молча проводить его взглядом.

Собакин сел за стол, кивнул Степану на табурет напротив.

Из папки он выложил несколько листов бумаги.

— Вот постановление о привлечении вас в качестве обвиняемого. Ознакомьтесь…

Степан взял документ, вчитался в текст.

Это было что-то невероятное, но его обвиняли в убийстве Зеленцова и Шпакова. С больной головы на здоровую. Мол, это он убил из снайперской винтовки Зеленцова. А потом подложил взрывное устройство под автомобиль Шпакова.

— Детский лепет, — он брезгливо отшвырнул от себя бумагу. — У вас нет доказательств…

— Доказательства будут. В отношении Зеленцова. А вот по Шпакову у нас есть свидетельские показания охранника. Вы несанкционированно, с применением насилия вторглись в офис предпринимателя и подвергли его незаконному допросу. Но перед этим вы установили под его машиной взрывное устройство Это видел охранник, стоявший на входе..

— Чушь собачья…

У следователя фамилия Собакин. Значит, эта чушь от него Но тот проигнорировал намек Степана.