Удивительная история освоения Земли

Проект Колумба, сметанный на живую нитку, никуда не годился, потому что генуэзец опирался в своих расчетах на труды флорентийского картографа Паоло Тосканелли и даже вроде бы состоял с ним в переписке. Тосканелли неоправданно преувеличивал протяженность Азиатского материка с запада на восток и недооценивал ширину океана, разделяющего Южную Европу и Китай, определяя это расстояние в 12 тысяч километров (в переводе на современные меры). По его мнению, Японские острова (страна Чипангу) лежали в 2 тысячах километров к востоку от китайского берега; таким образом, чтобы попасть из Лиссабона в Японию, нужно пройти по морю около 10 тысяч километров, а перевалочными базами на этом пути могут служить Канарские или Азорские острова. Это весьма грубая ошибка, но вины флорентийца в том нет, ибо картографы XV века имели смутное представление о балансе суши и воды на планете. Да, 10 тысяч километров – не фунт изюму, но Колумб сделал к расчетам Тосканелли собственные поправки, и у него вышло, что расстояние между Канарским архипелагом и Японией не превышает 4,5–5 тысяч километров. По словам Жана Батиста Анвиля, известного французского географа XVIII века, это была «величайшая ошибка, которая привела к величайшему открытию». Колумбу невероятно повезло: если бы между Азией и Европой не обнаружилось Американского материка, его экспедиция закончилась бы неминуемой катастрофой.

О личности и происхождении Колумба достоверной информации у нас негусто. Мы даже толком не знаем, как он выглядел: хотя сохранилось с полсотни старинных прижизненных гравюр, ни один его портрет не похож на другой. Судя по всему, он родился в 1451 году в Генуе, в небогатой семье мелкого ремесленника-ткача, состоял в цехе шерстяников, как и его отец, и учился, по-видимому, в цеховой школе. Какая нелегкая занесла его в Португалию, тоже в точности не известно. Самая вероятная причина – глубокий экономический упадок итальянских городов в результате краха посреднической торговли с Востоком из-за турецкой военной блокады. Когда наступают тяжелые времена, каждый выживает в одиночку, поэтому нет ничего удивительного, что молодой человек решил попытать счастья на чужбине. Надо полагать, что ткачей на Пиренейском полуострове было как собак нерезаных, а вот опытных профессиональных моряков – раз-два и обчелся, и потому наш герой, не мудрствуя лукаво, объявил себя капитаном дальнего плавания, ибо только на этом пути нищий эмигрант без роду без племени мог стяжать успех и славу. Излишне говорить, что никаким капитаном он, конечно, не был, но в азах морского дела с пятого на десятое разбирался, как, впрочем, и любой другой уроженец Генуи. За годы жизни в Португалии Колумбу, видимо, довелось немало поплавать по морю, правда, мы не знаем, в каком качест ве, но по его словам, он побывал и в Англии, и в Гвинее (на Золотом Берегу).

Герб Колумба

В Испании Колумб оказался совершенно без средств, но сумел завести полезные знакомства, несмотря на вздорный характер и манию величия. Его ослиное упрямство в сочетании с неуемной энергией тоже в конце концов принесло плоды: король Фердинанд и королева Изабелла удостоили аудиенции напористого прожектера. Когда проситель заявил, что претендует на изрядную долю будущих богатств, звание адмирала (для себя и своих детей) и вице-короля всех открытых в перспективе земель, король распорядился вытолкать наглеца в шею, но Изабелла, поверившая в счастливую звезду Колумба, уговорила-таки супруга подмахнуть странный документ. Только в 1491 году, когда наш герой свел знакомство с братьями Пинсонами, опытными корабелами и моряками, и заручился поддержкой севильских купцов и банкиров, дело наконец сдвинулось с мертвой точки.

Испанская корона хотя и со скрипом, но все-таки дала свое согласие на дальний заокеанский вояж (особенно после того, как представители севильского купечества и трезвые финансисты единодушно поддержали проект), но раскошеливаться не спешила. Денежки, как известно, любят счет, а потому царствующие особы постарались свести расходы до минимума. Колумбу предоставили две каравеллы с прямым парусным вооружением, а экипаж, как было принято в те времена, принудительно навербовали по тюрьмам, из числа граждан Палоса, приговоренных к году каторжных работ. Третью каравеллу Колумб снарядил самостоятельно (деньгами помогли братья Пинсоны). Он сделался полновластным хозяином небольшой флотилии из трех кораблей. На флагманской «Санта-Марии» наш герой поднял адмиральский флаг, капитаном «Пинты» был назначен старший Пинсон, Мартин Алонсо, а капитаном «Ниньи» («Детка»), самым маленьким суденышком, – младший из братьев, Винсенте Яньес. Что касается размеров и тоннажа флотилии Колумба, то сколько-нибудь достоверных данных на этот счет не сохранилось. Как правило, историки определяют водоизмещение «Санта-Марии» в 100–130 тонн, «Пинты» – в 55–90 тонн, а «Ниньи» – в 40–60 тонн. Команда всех трех кораблей составляла около 90 человек.

Однако не следует забывать, что к подобным реконструкциям всегда необходимо относиться с известной долей осторожности. Если «Пинта» и «Нинья», по единодушному мнению специалистов, действительно были малотоннажными каравеллами, то относительно «Санта-Марии» полной ясности нет. Например, Хельмут Ханке, немецкий писатель-маринист и большой эрудит, полагает, что флагманский корабль Христофора Колумба скорее всего был судном типа нефа. Неф (французское nef, от латинского navis – «корабль») – это высокобортное грузовое транспортное судно, весьма популярное в Средние века. Городские республики Венеция и Генуя, подмявшие под себя всю средиземноморскую торговлю с Востоком, ссужали такими поместительными кораблями бравое крестоносное воинство, хлынувшее в Палестину для отвоевания Гроба Господня. Пузатые нефы брали на борт не только войска с оружием, конями и провиантом, но и цивильных людей с увесистым багажом и мелкий рогатый скот. Ханке пишет, что при воссоздании облика корабля ученые исходили из весьма сомнительных рисунков, аутентичность которых находится под большим вопросом, и записей, содержащихся в вахтенном журнале Колумба (точнее, его копии).

Корабли Колумба (модели): «Санта-Мария» (вверху) и «Нинья»

Из записей можно заключить, что «Санта-Мария» несла четыре паруса: фок, грот, бизань и блинд. Говорилось там и о надстройках на баке и юте. Данные эти настолько неконкретны, что становится понятным, почему существует более десятка различных рисунков и моделей «Санта-Марии».

Вероятнее всего, Ханке прав, потому что стандартные каравеллы несли смешанное парусное вооружение (косой латинский парус давал возможность ходить круто к ветру), а вот Колумб в своих дневниковых записях несколько раз говорит о плохой поворотливости «Санта-Марии» и упорно называет свой неуклюжий флагман словом «нао», то есть самым обыкновенным нефом. Дополнительным аргументом в пользу версии немецкого ученого является тот факт, что пушечное вооружение «Санта-Марии» заведомо превышало возможности легких каравелл. По некоторым данным, она несла батарею из четырех двадцатифунтовых орудий, шесть двенадцатифунтовых и восемь шестифунтовых пушек, множество орудий калибром поменьше и сотни тяжелых однофунтовых мушкетов. Малотоннажная каравелла просто не в состоянии взять на борт столь увесистый груз.

Карта Колумба (1490 год)

3 августа 1492 года небольшая флотилия Колумба снялась с якоря и вышла в открытое море, взяв курс на Канарские острова. И хотя день отплытия пришелся на пятницу, что с незапамятных времен считалось у моряков очень дурной приметой, великая авантюра генуэзца завершилась вполне благополучно.

Подлинник дневника Колумба не уцелел, сохранился лишь его пересказ, который принадлежит перу Бартоломео Лас Касаса. В дневнике Бартоломео Лас Касаса – католического епископа, историографа и спутника Колумба – читаем:

Мы отправились в пятницу 3 августа от отмели Сальтес в 8 часов утра и до захода солнца прошли 60 миль, или 15 лиг, в южном направлении при сильном бризе. Между прочим, Христофор Колумб вышел в море уже не сыном ткача, а совсем в ином качестве. В договоре от 17 апреля 1492 года говорится, что «их высочества, как господа морей-океанов, жалуют отныне названного дона Кристобаля Колона в свои адмиралы всех островов и материков, которые он лично и благодаря своему искусству откроет или приобретет в этих морях и океанах…

Титул «дон» указывает, что Колумб возведен в дворянское достоинство.

В первые же дни выяснилось, что состояние кораблей так себе, и они плохо приспособлены к трансокеанскому вояжу. Флагман «Санта-Мария» оказался неповоротливой посудиной, удерживать которую на курсе стоило немалых трудов, а дырявая «Пинта» очень скоро дала течь. Вдобавок ее гнилой руль превратился в труху и требовал срочной замены, поэтому на Канарских островах пришлось задержаться всерьез и надолго. Ремонт ветхой каравеллы отнял почти месяц, и только 6 сентября 1492 года экспедиция отошла наконец от острова Гомера и стремительно помчалась на запад, подгоняемая ровным севе ро-восточным пассатом. Земля за кормой растаяла, и путешественников со всех сторон окружило бескрайнее море, убегавшее за горизонт. Атлантическая зыбь мерно раскачивала утлые ореховые скорлупки, и корабли казались ничтожными маковыми зернами, танцующими посреди огромного круга воды. В команде начался глухой ропот, ибо ни один моряк никогда еще не уходил так далеко от родных берегов. Тогда Колумб принял решение заносить в судовой журнал липовые цифры о пройденных расстояниях. Чтобы не тревожить попусту экипаж, он намеренно занижал величину пройденного пути. Кроме того, он без конца травил досужие байки о золотых россыпях и самоцветах чистейшей воды, соблазняя матросов сказочными богатствами далекой Индии. Трудно сказать, верил ли сам Колумб в эти небылицы. Быть может, и верил, поскольку трактат Марко Поло «О разнообразии мира» всегда был его настольной книгой, и он даже взял этот увесистый труд с собой в плавание. А если не верил, то этот ловкий психологический ход тем более делает ему честь, потому что удержать от бунта отчаянный полууголовный сброд, с которым он отважился вый ти в море, можно было только сладкими посулами и обманом.

Переход через Атлантику занял у Колумба чуть больше месяца – совсем немного, если принять во внимание технические характеристики его кораблей. Поэтому возникает закономерный вопрос: почему команда так психовала и по малейшему поводу хваталась за топоры, если плавания в ту эпоху продолжались и гораздо дольше? Например, экспедиции португальцев вдоль западного побережья Африки занимали порой не один месяц, однако нам ничего не известно о неповиновении экипажей, вознамерившихся повернуть назад только лишь потому, что до цели долго плыть. Скажем, Бартоломеу Диаш, обогнувший Африку с юга, вышел в море в июле или августе 1487 года. У берегов современной Анголы он сделал короткую остановку, а затем двинулся дальше на юг, но его каравеллы подхватило свирепым штормом и утащило неведомо куда. На протяжении 13 дней суда дрейфовали с зарифленными парусами и закрепленным рулем, а когда море немного успокоилось, португальцы не увидели ничего, кроме воды. Диаш взял курс на север, и в последних числах января 1488 года путешественникам открылась неприветливая равнина, поросшая густым лесом. Атлантический прибой с грохотом разбивался о прибрежные скалы. Африканский берег круто забирал на северо-восток, и Диаш справедливо рассудил, что форштевни его кораблей нацелены прямиком в Индийский океан.

Иными словами, всем без исключения первопроходцам доводилось переживать весьма неприятные моменты. Разумеется, случались и мятежи, но они почти всегда были спровоцированы вещами сугубо прозаическими: или на редкость дурным обращением с командой, или острой нехваткой провианта и питьевой воды. У Христофора Колумба этих проблем не было, ибо трюмы его каравелл, набитые разносолами (матросов на его кораблях кормили от пуза), просто физически не могли опустеть за один месяц атлантической одиссеи. Короче говоря, сколько-нибудь внятных причин для недовольства и тем более мятежа не было никаких, но экипаж все равно глядел исподлобья и шушукался по углам. Где же собака зарыта?