Удивительная шайка, или Мальчик-Атаман, Юный Политик и Чудо-Пират

И тем не менее Мальчик-атаман не был счастлив. Действительно, по временам он серьезно думал о том, не принять ли ему приглашение, сделанное старшим вождем в Baшингтоне тотчас же после избиения его солдат, и снова опять посетить цивилизованные края. Душа его лихорадочно мучилась от бездействия; школьные учителя уже приелись ему; он ввел между своими подданными, индейцами игры в кегли, волан, солитер и волчок, — но эти игры плохо принимались. Женщины просверливали шарики солитера и носили их вместо ожерелья; а его воины набивали на палки волана гвозди и употребляли вместо оружия. Он не мог не сознавать, что как ни была прелестная Мушимуш привязана к своему белому брату; тем не менее ее познания в кулинарном искусстве были весьма слабы. Ее пироги с мясом были отвратительны; а приготовленное ею варенье гораздо ниже по достоинству того, которое делала его тетка Салли в Доэмвилле. Только непредвиденный случай не дал ему предаться крайностям лет и сибаритизму или сделаться циником. Действительно, в двенадцать лет, жизнь уже ему опротивела.

Он вернулся в свой вигвам после утомительной охоты на буйволов, в которой он убил собственноручно двести семьдесят-пять буйволов, не считая того буйвола, на котором он ехал верхом, чтобы попасть в стадо, и затем привел пленным в лагерь в подарок прелестной Мушимуш. Он скальпировал двух верховых нарочных и одного корреспондента «New York Herald'а»; он ограбил почтовую станцию, забрав множество денежных повесток, что дало ему возможность вытянуть с правительства двойные платежи, и теперь лежа на медвежьей шкуре, курил, размышляя о суетности человеческих усилий, как вошел его разведчик, говоря, что какой-то бледнолицый юноша желает его видеть.

— Не коммиссионер ли? Если да, скажи, что краснокожий переселяется поспешно в счастливые места, принадлежавшие его отцам, для охоты, и теперь жаждет только мира, одежды, и аммуниции, получи последнее и затем скальпируй коммиссионера.

— Но это просто юноша, который желает свидания.

— Не похож ли он на агента страхового общества? Если да, скажи, что у меня уже есть страховые полисы от трех обществ в Гартферде. Между тем приготовь кол и досмотри за тем, чтобы женщины были готовы с орудиями пытки.

Юношу ввели; по-видимому, он был вдвое моложе Мальчика-атамана. Когда он вошел в вигвам и предстал пред очами вождя, они оба были поражены. Затем — бросились друг другу в объятия.

— Дженки, товарищ!

— Бромлей, приятель!

Б. Ф. Дженкинс, — ибо таково было имя Мальчика-атамана, — первый пришел в себя. Обратясь к своим воинам, он с гордостью сказал:

— Пусть дети мои удалятся, пока я беседую с агентом нашего великого отца в Вашингтоне. Отныне вигвамы воинов не будут более снабжены карманными ключами. Не нужно поощрять того, чтобы воины поздно отходили ко сну.

— Как! — спросили воины, но немедленно удалились.

— Говори тихо! — сказал Дженкинс, отводя в сторону приятеля: — здесь меня знают только как Мальчика-атамана Голубиных Лапок.

— А я, — сказал с гордостью Бромлей Читтериннгс, — известен повсюду как Чудо-Пират, Юноша-мститель берегов.

— Но как пришел ты сюда?

— Слушай! Мой пиратский бриг, «Прелестная Сирена», стоить теперь в гавани Меггс в Сан-Франциско, под видок судна со всяким хламом. Мой экипаж, пираты сопровождали меня сюда в вагоне-дворце из Сан-Франциско.

— Это должно было стоит дорого, — сказал осторожный Дженкинс.

— Оно было бы дорого, но они уплатили расходы, сделав сбор с других пассажиров — ты понимаешь. Завтра все газеты будут только об этом толковать. Ты получаешь «New York Sun»?

— Нет! я не люблю его политику относительно Индии. Но зачем ты пришел сюда?

— Слушай меня, Дженк. Это длинная и грустная история. Прелестная Элиза Дж. Сниффен, бежавшая со мною из Доэмвиля, была схвачена ее родителями и вырвана из моих объятий в Новой Рошели. Впоследствии я узнал, что Элиза Джен Сниффен, обеднев вследствие банкротства сберегательной кассы, где отец ея был президентом, — чему я много способствовал и воспользовался большею частью вкладов, — должна была сделаться школьною учительницею и уехала на место в учебное заведение в Колорадо, и с тех пор о ней ничего не слышно.

Почему Мальчик-атаман так побледнел и схватился за древко шатра, чтобы не упасть? почему его?

— Элиза Джен Сниффенс, — еле дыша проговорил Дженкинс, — четырнадцати лет, с рыжими волосами и с легкой наклонностью к косоглазию?

— Именно она.

— Боже, помоги мне! Она умерла по моему приказу!

— Предатель! — воскликнул Чиперлингс, бросаясь с кинжалом на Дженкинса.

Но между ними кто-то стал. Легкая грациозная Мушимуш, с распростертыми руками бросилась между рассвирепевшими Чудо-Пиратом и Мальчиком-атаманом.

— Остановись, — связала она строго Чиперлингсу: — ты не знаешь, что делаешь.

Юноши остановились.

— Выслушай меня, — сказала она поспешно. — Когда Э. Дж. Сниффен была захвачена в кондитерской Новой Рошели, она впала в бедность и решила сделаться школьною учительницей. Услыхав, что на западе открывается учебное заведение, она поехала в Колорадо, чтобы взять в свое ведение пансион m-me Шофли, из Парижа. По дороге туда ее взяли в плен эмиссары Мальчика-атамана…

— В исполнение моего рокового обета — иногда не щадить преподавателей, — прервал Дженкинс.

— Но во время захвата ея в плен, — продолжала Мушимуш, — ей удалось вымазать себе лицо соком из ягод индейского плюща; она присоединилась к девушкам-индиянкам и ее приняли за одну из их племени. Не будучи таким образом узнана, она смело вошла в милость Мальчика-атамана — насколько честно и преданно, он лучше ее может сказать — потому что я, Мушимуш, покорная сестра Мальчика-атамана, и есть Элиза Джен Сниффен.

Чудо-Пират заключил ее в свои объятья. Мальчик-атаман, воздев руку, произнес:

— Благословляю вас, мои дети!

— Одного только недостает, чтобы это собрание было полно, — сказал Чиперлингс, немного помолчав, но неспешное появление раба не дало ему договорить фразу.

— Посланный от Великого Отца в Вашингтоне.

— Скальпируй его, — закричал Мальчик-атаман: — теперь не время для дипломатического пустословия.

— Мы и скальпировали его, но он настаивает на том, чтобы видеть тебя, и прислал свою визитную карточку.

Мальчик-атаман взял ее и громко прочел взволнованным голосом:

«Чарльс Франсис Адамс Голэйтли, бывший экзекутор Сената Соединенных Штатов и действительный коммиссионер Соединенных Штатов».

Через минуту входил в вигвам бледный, окровавленный Голэйтли, как будто преждевременно облысевший, но все-таки холодный и разумный. Они бросились к нему на шею, прося у него прощения.

— Не говори более об этом, — сказал он спокойно: — подобные вещи должны и будут случаться при настоящей системе правления. История моя коротка. Достигнув политического влияния, при посредстве митингов, я сделался наконец экзекутором при сенате. Влиянием политических друзей, я был назначен секретарем коммиссионера, которого я теперь и представляю. Через политических шпионов в твоем лагере, я знал, кто ты, а действуя на чувство страха в коммиссаре, бывшем священнике, я легко побудил его отправить меня депутатом к тебе для совещаний. Поступив таким образом, я лишился кожи на черепе, но так как густые волосы — признак юности — мешали моему политическому возвышению, я нисколько не жалею о том. Когда я, еще молодой человек, буду уже плешивым, у меня будет более власти. Вот в нескольких словах условия, которые я имею предложить: можешь делать, что хочешь, идти куда желаешь, только оставь это место. У меня в кармане для тебя ассигновка в сто тысяч долларов на казначейство Соединенных Штатов.