Удивительные приключения Яна Корнела

В чаще, как и на берегу, воздух был свежий, теплый, и нам дышалось бы хорошо, если бы не мешал избыток влажности. Пройдя совсем немного, я почувствовал уже усталость; мое сердце учащенно билось. К тому же наша тропинка, постепенно поднимавшаяся в гору, вела нас словно по каким-то огромным ступенькам — после каждой небольшой равнины нас ожидал новый подъем. Досаждали нам и насекомые, пищавшие, как наши комары, только гораздо сильнее. Мне приходилось постоянно отмахиваться руками, пока на меня не обратил внимания один из стражников, который подал мне ветку и показал, как я должен пользоваться ею.

Скоро я даже испугался, когда мы неожиданно очутились в сплошном потоке каких-то фонариков, кружившихся в воздухе. Насекомые походили на наших светлячков, но их свечение было более ярким. Позже мы еще не раз встречались с тучами светящихся насекомых.

Я пропотел уже до костей, а наш путь все еще продолжался.

Прошло немало времени, прежде чем хозяин приказал нам остановиться. На привале проводники сунули нам в руки деревянные кувшины с узкими горлышками и подали знак, что мы можем пить.

Заставлять нас пить было не надо. Я отпил какой-то совершенно незнакомый на вкус напиток, который вначале мне даже не понравился. Поскольку меня мучила жажда, то я заставил себя пить и после нескольких новых глотков немного свыкся с ним. Я заметил, что этот напиток довольно быстро опьянил нас. Особенно скоро ударил в голову он нам, — ведь мы выпили его на голодный желудок. Француз объяснил мне, что это пальмовое вино. Позже мы и сами не раз «делали» его.

Однако отдыхать нам пришлось недолго, и скоро нас снова погнали вперед. У меня утратилось всякое представление о времени, — одурманенный удушливым воздухом и выпитым вином, я шагал, словно заведенный.

Мне даже не сразу бросилось в глаза, что уже забрезжил рассвет, поредел и потом как-то разом пропал лес. Перед нами открылась степная равнина; над ней возвышались отдельные, похожие на одинокие мачты, деревья. Да и воздух здесь был немного посуше, так что дышалось легче. Прекратились крики птиц и отвратительный писк комаров; лишь среди травы, в темноте и под покровом листьев, еще слышалось, как шуршали и вспархивали ни на минуту не засыпавшие и не видимые нами существа.

Удивительно, что за всю нашу дорогу никто из нас не проронил ни слова. По-видимому, все были ошеломлены необычным ночным путешествием или очарованы таинственным и непостижимым краем и не знали, о чем, собственно, спросить.

Неожиданно наш отряд остановился. Человек, шедший впереди, стал размахивать факелом над головой, и мы заметили, что на большом расстоянии отсюда ему отвечает такими же движениями крохотный огонек.

Наша стража уселась на землю, и мы охотно последовали ее примеру. Мы сидели и наблюдали, как отдаленный огонек постепенно приближался к нам.

Спустя долгое время, которое прошло в ожидании, я понял, как, по-видимому, далеко был от нас этот огонек и какой здесь на редкость чистый и прозрачный воздух.

Наконец свет приблизился настолько, что мы узнали в нем факел, а скоро смогли разглядеть и самого факельщика. Это был высокий, статный негр. Когда он остановился, следом за ним из ночного мрака выступили другие люди — белый и два вооруженных метиса. Белый был маленький, тощий, с жидкими седоватыми усиками и злыми колючими глазами, которые светились на его худощавом, обтянутом кожей лице.

Наш хозяин вышел ему навстречу, поздоровался с ним, взял его под руку и подвел к нам; мы вчетвером сидели на траве. Энергичными пинками проводники дали понять каждому из нас, что нам следует подняться. Тут наш хозяин вместе с прибывшим незнакомцем начали вытягивать нас по очереди на свет. Тощий малорослый мужчина измерял нас взглядом, ощупывал мускулы, поворачивал во все стороны, сильно ударял по грудной клетке и по спине и заглядывал нам в зубы. Короче, нас осматривали, как лошадей на конском торгу. Только теперь мне стало ясно, почему на корабле так заботливо ухаживали за нами и откармливали нас. Во время нашего осмотра оба дельца объяснялись на странном языке — удивительной смеси испанского с французским. Мне, по крайней мере, казалось, что этот язык был французский, — я заметил, как Жак при первых же словах незнакомца насторожился и стал внимательно прислушиваться к разговору. Мне же удалось понять только то, что можно было уловить по интонациям и жестам.

Наш хозяин, очевидно, расхваливал нас, а незнакомец охаивал. Только мы с негром прошли осмотр довольно быстро. Зато из-за Жака, который вскрикнул от боли, когда незнакомец стал грубо ощупывать ему руки, дело дошло до явного спора. При виде же невысокого и хрупкого Криштуфека незнакомец сразу отворотил нос.

Наконец они ударили по рукам, и незнакомец стал расплачиваться с хозяином фрегата. Стало быть, мы проданы.

Так вот каким образом заставил нас хозяин корабля заплатить ему за наше спасение и перевозку через океан, о которой мы его вовсе не просили.

Наш — теперь следует сказать бывший — хозяин сунул деньги в бумажник, небрежно попрощался с нашим новым хозяином и, даже не удостоив нас взглядом, отправился со своей свитой в обратный путь. Теперь он уже потерял И нам всякий интерес; впрочем, это проявилось еще раньше, в последний день, когда он ни разу не покормил нас. О том, что наше плавание закончится подобным образом, догадывался, по-видимому, один только Жак, и потому он был таким раздражительным.

Тут к нам подошел наш новый повелитель и коротко сказал, резко отчеканивая слова и жестикулируя:

— Travailler — tobacco — trois ans, comprenez? [29]

Мы поняли. Жак не без долгих размышлений сделал шаг вперед и сказал:

— Я француз.

Новый хозяин сверкнул на него глазами:

— Ага, соотечественник!

В следующее мгновение хозяин размахнулся и, хотя был маленький, ударил Жака по лицу так сильно, что бедняга, не ожидавший этого, свалился на землю. А пока на него изливался поток проклятий и ругани нового хозяина, метисы направили на нас свои пистоли и начали кричать:

29

Работать — табак — на три года, понимаете? (франц.)

— Allez! Allez! [30]

Так, с самого начала, нам преподали урок, показав, что здесь никто не собирается цацкаться с нами и что мы попали, видимо, в еще более суровую школу, чем та, которую нам пришлось уже пройти. Через минуту я осмелился спросить Жака, за что ударил его хозяин, — ведь он не сказал ему ничего такого, что могло бы разозлить его. Наоборот, Жак представился ему, как француз французу.

— Вот это-то очень убедительно и объяснил мне подлый негодяй, когда я поднимался, — в бешенстве ответил Жак, пересыпая свою речь отборными ругательствами. — «Пойми, — орал этот сукин сын, — мне нет никакого дела до того, что ты — мой соотечественник. Ты и не помышляй о том, что я предоставлю тебе какие-нибудь поблажки. Здесь мы не французы, а господин и раб!»

30

Идите! Идите! (франц.)

Стало уже светать, когда мы добрались до какой-то равнины, на которой стояло несколько больших бревенчатых построек. В полумраке нам не удалось рассмотреть их как следует. Нас снова завели в сарай и — об этом мне не стоило бы даже упоминать — заперли на замок.

Единственным, что нам сунули туда потом, были кувшин с водой и несколько лепешек. Лепешки оказались невкусными и горькими, однако мы немедленно съели их.

Теперь Жак, даже не дожидаясь наших вопросов, заговорил сам. Он объяснил нам, в какую историю мы влипли.