Удивительные приключения Яна Корнела

Теперь шестнадцать пиратов, связавших капитана и старшего офицера, стояли со своими ружьями и пистолетами, наведенными на шестьдесят безоружных солдат и матросов.

Лолонуа, желая узнать, не имеют ли солдаты и матросы каких-либо жалоб на своих командиров, попросил их без всяких опасений сказать ему об этом. Когда пленники немного осмелели, то единодушно заявили о том, что их капитан ничем не отличается от других, — не лучше и не хуже их, — зато старший офицер очень злой, жестокий и обращается с ними, как со скотом. Лолонуа подал знак своим людям, — и через минуту старший офицер уже качался в петле на рее кормовой мачты. Затем Лолонуа сообщил о том, что желающие могут присоединиться к его команде, — у него все свободны, придерживаются одной дисциплины, совместно договариваются о всяком новом предприятии и справедливо делят свою добычу. Однако он никого не принуждает, — тех, кто не пожелает примкнуть к его команде, он не обидит и прикажет высадить на берег.

Человек пятнадцать попросилось к нему, а остальных, вместе с их капитаном, Лолонуа отправил в лодках на берег.

Теперь, когда у него были вооруженный корабль, достаточное количество оружия и боевая команда, быстро пополненная новыми людьми, он мог уже решиться на более смелые шаги. Это были такие головокружительные проделки, которые создали ему громкую славу: на островах Вест-Индии одни произносили его имя с почтением, а другие — с ужасом. Он был не только отважен, но и чудовищно жесток. Только в одном Лолонуа оставался верным самому себе: он нападал лишь на корабли, порты и города испанцев. Хотя французский губернатор причинил ему горькую обиду, однако Лолонуа никогда не обращал оружия против своих соотечественников.

В настоящее время, как я уже упомянул вам, Лолонуа был командующим целой флотилии, и, стало быть, мы должны попасть на один из его кораблей.

Мы попали туда через три дня.

На сей раз к нашему берегу подошла шлюпка побольше, с шестью гребцами; среди них находился и знакомый Жака. Проплыв некоторое время вдоль берега, мы неожиданно свернули в неширокую, окруженную скалами бухту, где стоял на якоре красивый корвет, который было бы не стыдно приобрести любой испанской торговой компании. У него был мощный таран, а за ним возвышалась вырезанная из дерева фигура Посейдона, золотой трезубец которого сверкал на солнце. На обращенной к нам носовой части корабля торчали блестящие стволы двух больших пушек, а на батарейных палубах виднелись другие орудия. Потом, когда мы взобрались по висячему трапу и очутились на палубе, нас поразили невероятная чистота и образцовый порядок повсюду.

Наш проводник привел нас на корму, где неподалеку от руля сидел на смотанном канате молодой мужчина. По платью его можно было бы принять за дворянина, каких немало встречается на улицах любого европейского города — даже белоснежные кружева ниспадали у него из-под рукавов на тонкие, нежные руки.

Лениво повернув к нам голову, он кивнул нашему проводнику, и тот с помощью Жака торжественно представил ему нас, словно на каком-нибудь балу. Офицер — он походил на такового, ведь и на пиратском корабле тоже должны были быть командиры — очень подробно расспросил нас о нашем прошлом, проявив особый интерес к тому, как относились к нам испанцы на Эспаньоле. Тут мы действительно смогли высказаться от чистого сердца, и наши ответы ему, по-видимому, доставили особое удовольствие.

Не знаю почему, но больше всего вопросов офицер задал мне. Он разговаривал со мной на испанском языке, которым я за время своего длительного пребывания на Эспаньоле уже немного овладел, а также на немецком, — поэтому мы не нуждались ни в каком толмаче.

Чем подробнее он расспрашивал меня, тем больше удивлялся моим рассказам. Я так разговорился с ним, что охотно рассказал ему печальную историю Криштуфека и многое другое, чего теперь уже не помню.

Потом, указывая на нас поочередно пальцем, офицер сказал:

— С тобой — все в порядке, — он имел в виду Жака. — Ты же у нас долго не выдержишь, — это относилось к Селиму, — в твоих глазах слишком много тоски по родине. А с тобой… — он показал теперь на меня, — с тобой, дружище, у нас будет немало хлопот. Ты немного мягкосердечен для нашего ремесла. У тебя мягкое сердце и в то же время упрямая голова. Это неудобное сочетание. Разумеется, неудобное главным образом для тебя самого…

Он не менее удивил меня тем, что исключительно верно охарактеризовал нас. Но я еще не знал, как именно сбудется его предсказание.

Наш провожатый — потом мы узнали, что он португалец и его зовут Диего, — отвел нас в трюм, указал нам койки и оставил нас одних, чтобы мы сами побродили по кораблю и немного познакомились с ним и его людьми. Этим воспользовался только Жак — он, конечно, не задумывался над тем, как и с кем вступить в разговор, и нисколько не смущался, если получал на свои вопросы короткие или даже односложные ответы. Все были заняты работой, так как корабль явно готовился к отплытию. По внешнему виду нельзя было определить, кто из них солдат, а кто — матрос, — все они делали то, что было наиболее важным в настоящее время. Это были люди самых различных возрастов — не было только стариков — и самых разных цветов кожи; даже Селим нашел тут двух своих земляков, по крайней мере по происхождению. Команда корвета мне живо напомнила команду галеры, разумеется, без ее кандалов и без плетей надсмотрщиков, — это следует подчеркнуть, хотя корабль был пиратским.

Во второй половине дня мы уже работали вместе со всеми матросами, и тут я не мог не заметить, как эти угрюмые, молчаливые и замкнутые люди пиратского корвета внимательно поглядывали на нас и сами помогали нам советом и примером побыстрее освоиться с корабельным делом.

Я был очень удивлен и обратил на это внимание Жака.

— По-видимому, все дело в том, — начал он не сразу, — что здесь никто не возвышается друг над другом.

От исправности корабля зависит их экспедиция. Вспомни-ка, что я рассказывал вам о том, как они делят добычу. Сейчас эти люди думают, собственно, не столько о себе, сколько заботятся о том, чтобы их корабль был как можно лучше подготовлен к бою и сражался с успехом.

То, что рассказал Жак, должно было скоро подтвердиться.

Дня через два, когда все припасы были переправлены с материка на корабль и на самом корабле закончены все приготовления, по усиливавшейся беготне я понял, что мы готовимся к отплытию.

Я наблюдал за тем, как матросы готовятся распускать паруса, как они проверяют петли на реях и следят за сматыванием канатов, чтобы они при подъеме парусов не завязались в узлы.

Тут кто-то притронулся к моему плечу. Это был офицер, который беседовал с нами.

— Ну, что ты скажешь обо всем этом? — спросил он меня своим спокойным голосом, производившим впечатление, что он принадлежит человеку, который очень устал и никак не может отдохнуть.

Я не знал, как ответить ему, и потому повторил все, что уже рассказывал Жаку и что слыхал от самого Жака. Офицер кивнул головой:

— Правильно. Но обратил ли ты внимание на те тюки, мешки и бочки, которые мы нагрузили?

Я сказал, что удивился, откуда берется столько припасов и кто снабжает ими пиратов, — да, я употребил это слово и тут же едва не прикусил себе язык от страха.

Офицер усмехнулся:

— Ты не смущайся, — меня это не обидит. Но больше не употребляй этого слова. Они не любят его. Что касается этих товаров, то нам доставляют их буканьеры, французские плантаторы, а некоторые — ты, наверное, даже удивишься… — испанские купцы. Порох и пули мы чаще всего покупаем у них.

— Но они ведь должны знать, что вы используете их порох как раз против них же, испанцев?

— Ну и что из этого? — громко рассмеялся офицер. — Для них это не важно, если они могут заработать на этом сами. А зарабатывают они прилично. Ведь мы вынуждены платить им за все в два раза дороже, если хотим получить от них то, что нам требуется. Они хорошо знают, что мы не можем идти за этим на рынок.