Угловой дом

Премудрое дело — поминки!

И та, чье горе было сильнее всего, сама нашла успокаивающий бальзам для своих ран — воспоминания далекой юности, где себя жалеешь больше и забываешь о настоящем.

3

Беспробудно проплакала она три дня и три ночи. От горьких слез вся подушка истлела… Из народного сказания

— Брат в счастливом волнении сообщил мне: «Оля, она — его сестра, понимаешь, сестра!» Радость его сердила меня. «Ну что с того?» — сказала я ему. Еле избежал опасности, а тут радуется. К тому же подруга моя давно любит его, тает, как свеча, а он… И я решила противостоять этой безумной страсти. «Будет по-моему», — подумала я. Как-то отправились мы втроем, я с подругой и Алексей, купаться в море. А надо вам сказать, что раньше от центра старого бакинского бульвара в море на деревянных сваях уходила эстакада, и в конце ее была купальня.

— Не сваи, Ольга Васильевна, были деревянные, а сама купальня. И настил под водой был деревянный. — Но гипнотизера никто не слушал, и она пропустила мимо ушей его уточнение.

— Для купания были отведены специальные места, имелись и душевые с морской водой, чтобы можно было после купания смыть с себя мазутные пятна. Так и лип к телу мазут, никак не отмывался. Но все равно бакинцы любили там купаться. По пути мы зашли на базар, купили хлеб, помидоры… Крупные такие, красные, сладкие с кислинкой… и по сей день больше всего люблю бакинские помидоры. Когда ешь их после купания, они кажутся чуть солоноватыми от морской соли на губах…

Помню, весь день мы провели вместе, — продолжала она. — В то время для мужчин и женщин в море были отгорожены изолированные участки для купания, и только смельчаки заплывали в открытое море. Я посоветовала брату и подруге последовать их примеру, а сама оставалась в купальне. Долго они не выходили на воды, заплыли очень далеко, я даже беспокоиться начала. По-моему, в тот день подруга моя привлекла внимание брата, во всяком случае, день этот не мог пройти бесследно, так мне казалось, когда мы возвращались. Подруга моя так и льнула к брату, и он смотрел на нее как-то по-новому. В то лето…

События стали отдаляться от меня. Я взглянул на Лину. У нее явно пропадал интерес к тому, что рассказывалось. Она возвращалась ко мне, и я уже не знал, о каком лете идет речь, — я был в своем лете, я был вместе с Линой, и я видел себя с нею на берегу моря, и мы купались… Но события неожиданно развернулись так, что снова приковали наше внимание.

— В то лето, как и в прежние годы, мы отдыхали на Северном Кавказе. Мы с мамой выехали раньше, чтобы снять комнату, Алексей должен был приехать позже. Получили от него телеграмму, и я пошла его встречать. Подходит поезд, и кто, вы думаете, выходит? Моя подруга! Увидев меня, она бросилась ко мне на шею и со слезами стала говорить: «Как я несчастна, если бы ты знала!..» Я ничего не понимаю, стою у вагона и вижу Алексея, но он кладет у ног чемодан, не обращая на меня внимания, поворачивается ко мне спиной и подает руку выходящей из вагона незнакомой женщине, помогая ей сойти. Я внимательно смотрю на женщину и крайне изумляюсь: боже, это же тюрчанка! Наша соседка! «Как? — удивляюсь я. — Тут что-то не то!»

Ну да, именно она! — Пережитая заново встреча эта кажется ей удивительной, и она улыбается. — Я, естественно, ничего понять не могу. Если брат приехал с нею, то при чем тут моя подруга? Я к ней — с вопросом, а она только шепчет: «Потом, потом!» Мы пошли к дому — я и моя подруга немного впереди, а брат с тюрчанкой позади… Алексей тащил огромный деревянный чемодан своей попутчицы, а я — чемодан подруги. Я, конечно, пытаюсь выяснить, что все это значит, а у нее лишь одно на языке: «потом» да «потом». У калитки Алексей бросает на траву свою ношу и, не говоря нам ни слова, берет свою попутчицу за руку, и как ни в чем не бывало они уходят в лес тут же за дорогой.

И только дома подруга рассказала. Алексей пригласил ее поехать вместе с ним, родители ей разрешили, а в вагоне он увидел тюрчанку, которая ехала в Москву на Совещание женщин Востока, и с той минуты забыл о существовании моей подруги.

— Не может этого быть! — Я даже встал. — Мыслимое ли дело, чтобы наша девушка, да так запросто, да еще тогда!.. Нет, здесь что-то не так!

— Это же любовь, неужели вам не ясно? — прервала меня Лина. — Взрыв! Огонь! Пламя! — Она подошла ко мне, усадила, сама села рядом, тесно придвинувшись ко мне, и обратилась к тете: — Интересно, были они близки?

А меня от близости Лины куда-то унесло, захлестнуло горячей волной, но гипнотизер бросил спасательный круг и вытащил меня из воды:

— А вот и узнаешь, насколько были близки!

— Но возможно ли?.. — робко возразил я.

— И очень даже возможно! Хотите, — сказал он мне, — я познакомлю вас потом кое с кем!

Я удивленно посмотрел на гипнотизера.

— Тогда слушайте продолжение! — приказал он.

— Покойная мама возмутилась: «Я этого не допущу! Что все это значит? Как можно так терять голову? Немедленно позовите его! Позор!..»

Мы с подругой помчались в лес.

Они сидели на опушке, так что искать их долго не пришлось. Мы притаились. Что будет дальше? Они увлеченно о чем-то говорили. О чем? Он не знает тюркского, она почти не знает русского. Мы ждали хотя бы поцелуев. Ничего! Все это было так не похоже на Алексея! Настоящая платоническая любовь!

— Ну, это другое дело, — сказал я.

— Подруга моя хоть и успокоилась немного, но больше ни одного дня не осталась у нас и в ту же ночь вернулась в Баку.

— А по-моему, они все остались ночевать! — прервала тетю Лина.

— Разве?

— Да, мама мне рассказывала эту историю.

Речь шла, оказывается, о матери Лины!..

— Память у меня стала совсем никудышная!.. Мама… — Тетя потерла лоб. — Да, покойная мама решила никого не отпускать, мы оставили у нас и твою маму, и Ламию.

— Ламию?! — Моему удивлению не было предела.

— Что с вами, молодой человек?

— Вы же говорили, что не знаете ее имени!

— Я? Не может этого быть! Разве я могу забыть такое имя?

— Вы же говорили…

— Бывает такое, — сказал гипнотизер. — Забыла, а теперь вдруг вспомнила. — Он улыбался, явно довольный моим замешательством.

— Да, девушку звали Ламией. Почему это вас так взволновало?

— Это имя нашей соседки, она была подругой моей матери.

Гипнотизер не без злорадства заметил:

— «Как тесен мир», сказал поэт… — А в глазах его я прочел: «Еще не то услышишь!» И добавил: — Я же говорил вам, что могу кое с кем вас познакомить.

— С кем? — спрашиваю. — С Ламией?

«Ну вот я и поймал тебя! — подумал я. — Ламии ведь давно нет в живых».

— Разумеется, не с нею. Почему вы задаете мне такой вопрос? Вы же взрослый человек! Разве Ламия жива? Я сказал в переносном смысле.

— А именно?

— Ну, скажем, с ее братом!

«Быстро же соображает, черт! — подумал я. — Раз мне известно о Ламии, значит, если мыслить логически…»

Но не успел я додумать, как гипнотизер торжественно произнес:

— Дурсун!

Я обомлел.

Но хозяйка вовсе не удивилась, а лишь горестно вздохнула, словно давно забытое всколыхнулось с этим внезапно произнесенным здесь именем. Она повторила как бы про себя: «Дурсун!!!»